о часа, и только теперь присутствие мертвеца стало ощутимым. Дешевый номер отеля наполнился его властным молчанием, и было не важно, что он одет в пижаму из блестящего красного шелка, точно клоун, выряженный в шутовской наряд. Мертвый, он здесь царил. Важно было другое — он не двигался. Все живое движется, а то, что движется, может быть сильным, изящным или смешным, ему недоступно лишь одно — отрешенное величие неподвижного и застывшего.
Смерть — в ней было подлинное величие, в ней человек достигал завершенности, да и то на короткое время.
— Вы были его женой?
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— Закон. Наследство. Полиция выяснит, что принадлежит вам, что — ему. Ваше останется при вас. Его вещи будут конфискованы. Для родственников, если они объявятся. Были у него родные?
— Во Франции не было.
— Вы жили с ним?
Женщина ничего не ответила.
— Долго?
— Два года.
Равик осмотрелся.
— У вас нет чемоданов?
— Есть… они были здесь… вот там, у стены.
Еще вчера вечером стояли.
— Ага, хозяин…
Равик открыл дверь. Уборщица со щеткой отскочила назад.
— Мамаша, — сказал он. — Для своих лет вы чересчур любопытны. Позовите хозяина.
Уборщица начала оправдываться.
— Вы правы, — перебил ее Равик. — В ваши годы остается одно только любопытство. Все же позовите хозяина.
Старуха что-то пробормотала и ушла, держа перед собой щетку, как копье.
— Мне очень жаль, — сказал Равик, — но ничего не поделаешь. Я могу показаться бестактным, но лучше уладить все сразу. Так проще, даже если вы этого сейчас и не понимаете.
— Понимаю, — сказала женщина.
Равик взглянул на нее.
— Понимаете?
— Да.
Появился хозяин с листком в руке. Он вошел без стука.
— Где чемоданы? — спросил Равик.
— Сперва счет. Вот он. Сперва надо оплатить счет.
— Сперва чемоданы. Пока никто не отказывался платить по счету. Номер еще занят, и в следующий раз, прежде чем войти, потрудитесь постучать. Давайте счет и прикажите принести чемоданы.
Хозяин с ненавистью уставился на него.
— Вы получите свои деньги, — сказал Равик.
Хозяин вышел, хлопнув дверью.
— В чемоданах есть деньги? — спросил Равик женщину.
— Деньги?.. Нет, кажется, нет.
— Вы знаете, где они? В костюме? Или их вообще не было?
— Он держал деньги в бумажнике.
— Где бумажник?
— Он под… — женщина запнулась. — Обычно он лежал у него под подушкой.
Равик встал. Он осторожно приподнял подушку вместе с головой покойника, извлек черный кожаный бумажник и подал женщине.
— Возьмите деньги и все, что для вас важно. Быстро. Сейчас не время для сантиментов. Вы должны жить. Для этого деньги и предназначены. Не пропадать же им в полиции.
С минуту он глядел в окно. На улице шофер грузовика ругал кучера овощного фургона, запряженного парой лошадей. Мощный двигатель тяжелой машины внушал ему чувство полнейшего превосходства над кучером, и он поносил его с нескрываемым презрением.
Равик отошел от окна.
— Готово?
— Да.
— Теперь отдайте мне бумажник.
Равик снова сунул его под подушку. Бумажник стал гораздо тоньше на ощупь.
— Спрячьте деньги в сумку, — сказал он. Она повиновалась. Равик взял счет и просмотрел его.
— Вы уже платили за номер?
— Не знаю. По-моему, да.
— Это счет за две недели. Он оплачен господином… — Равик не сразу назвал фамилию. Ему показалось странным называть покойника господином Рачинским. — Счета оплачивались всегда в срок?
— Да, всегда. Он часто говорил, что… в его положении очень важно аккуратно платить за все.
— Ну и подлец этот хозяин! Где у вас последний счет?
В дверь постучали. Равик не мог сдержать улыбки. Слуга внес чемоданы. За ним следовал хозяин.
— Все тут? — спросил Равик женщину.
— Да.
— Разумеется, все, — буркнул хозяин. — А вы что думали?
Равик взял маленький чемодан.
— Есть у вас ключ к нему? Нет? Где могут быть ключи?
— В шкафу. В костюме.
Равик открыл шкаф. Он был пуст.
— Ну? — спросил он хозяина.
Хозяин обернулся к коридорному.
— Где костюм? — прошипел он.
— Костюм я вынес, — сказал слуга, запинаясь.
— Зачем?
— Почистить, погладить.
— Пожалуй, покойнику это уже ни к чему, — заметил Равик.
— Чтоб сейчас же костюм был тут, проклятый ворюга! — рявкнул хозяин.
Коридорный посмотрел на него, испуганно моргая. Затем вышел и тут же вернулся с костюмом. Равик встряхнул пиджак, брюки. В брюках что-то звякнуло. Равик не сразу решился сунуть руку в карман одежды, принадлежавшей мертвецу, словно вместе с ним умер и его костюм. Глупая мысль. Костюм есть костюм.
Он достал из брюк ключи и открыл чемоданы. Сверху лежал парусиновый портфель.
— Здесь? — спросил Равик женщину.
Она кивнула.
Счет быстро нашелся. Он был оплачен. Равик показал его хозяину.
— Вы посчитали за лишнюю неделю.
— Вот как? — огрызнулся хозяин. — А неприятности? А труп в отеле? А волнения? Все это, по-вашему, пустяки, да? А что у меня опять желчь разыгралась? За все это платить не надо? Вы сами сказали — жильцы сбегут отсюда! Мои убытки куда больше! А постель? А дезинфекция номера? А изгаженная простыня?
— Постельное белье указано в счете. Кроме того, вы посчитали двадцать пять франков за ужин, который он якобы съел вчера вечером. Вы ели что-нибудь вчера? — спросил он женщину.
— Нет. Но, может быть, лучше просто уплатить? Я… мне хотелось бы поскорее покончить со всем этим.
Поскорее покончить, подумал Равик. Все это известно. А потом — тишина и покойник. Оглушающие удары молчания. Уж лучше так… хоть это и омерзительно. Он взял со стола карандаш и принялся подсчитывать. Потом протянул листок хозяину.
— Согласны?
Хозяин взглянул на итоговую цифру.
— Вы что, сумасшедшим меня считаете?
— Согласны? — снова спросил Равик.
— А вообще — кто вы такой? Чего вы суетесь?
— Я брат, — сказал Равик. — Согласны?
— Накиньте десять процентов за обслуживание и налоги. Иначе не соглашусь.
— Хорошо, — ответил Равик. — Вам следует уплатить двести девяносто два франка, — сказал он женщине.
Она вынула из сумки три кредитки по сто франков и протянула хозяину. Тот взял деньги и повернулся к двери.
— К шести номер должен быть освобожден. Иначе придется платить еще за сутки.
— Восемь франков сдачи, — сказал Равик.
— А портье?
— Ему мы сами заплатим. И чаевые тоже.
Хозяин угрюмо отсчитал восемь франков и положил на стол.
— Sales étrangers,[60] — пробормотал он и вышел.
— Иные владельцы французских отелей считают чуть ли не своим долгом ненавидеть иностранцев, которыми они живут.
Равик заметил слугу, все еще стоявшего в дверях. По его лицу было видно, что он ждет чаевых.
— Вот вам…
Слуга взглянул на бумажку.
— Благодарю, мсье, — проговорил он и ушел.
— Скоро придет полиция, и его можно будет унести, — сказал Равик и посмотрел на женщину.
Она сидела неподвижно в углу между чемоданами. За окном медленно опускались сумерки.
— Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя дела нет.
Он опять взглянул на нее.
— Не спуститься ли вам вниз? Там, наверно, есть что-нибудь вроде холла.
Она отрицательно покачала головой.
— Я могу пойти с вами. Сюда должен зайти один из моих друзей, он уладит все с полицией. Доктор Вебер. Мы можем подождать его внизу.
— Нет. Лучше я останусь здесь.
— Разве вы можете что-нибудь сделать? Зачем вам оставаться?
— Не знаю. Он… он уже недолго пробудет здесь… А я часто… он не был счастлив со мной. Я часто уходила. Теперь я хочу остаться с ним.
Она произнесла это спокойно, без малейшего оттенка сентиментальности.
— Ему теперь все равно, — сказал, Равик.
— Дело не в этом…
— Ладно. Тогда выпейте что-нибудь. Вам это необходимо.
Не дожидаясь ответа, Равик позвонил. Кельнер появился на удивление скоро.
— Принесите два коньяка. Двойных.
— Сюда?
— Да. Куда же еще?
— Слушаюсь, мсье.
Кельнер принес рюмки и бутылку «курвуазье».
Он с опаской покосился на угол, где стояла смутно белевшая в сумерках кровать.
— Зажечь свет? — спросил он.
— Не надо. Бутылку можете оставить здесь.
Кельнер поставил поднос на стол и, снова бросив взгляд на кровать, почти выбежал из комнаты. Равик взял бутылку и наполнил рюмки.
— Выпейте. Вам станет лучше.
Он ожидал, что придется ее уговаривать, но она, не колеблясь, выпила коньяк.
— Есть в его чемоданах что-нибудь важное для вас?
— Нет.
— Вещи, которые вы хотели бы оставить себе? Что-нибудь нужное? Не посмотрите?
— Нет. Там ничего нет. Я знаю.
— И в маленьком чемодане тоже?
— Может быть. Не знаю, что он там держал. Равик поставил чемодан на стол у окна и открыл. Бутылки, белье, записные книжки, ящик акварельных красок, кисточки, книга, в боковом отделении парусинового портфеля — две кредитки, завернутые в папиросную бумагу. Он посмотрел их на свет.
— Вот сто долларов, — сказал он. — Возьмите. Сможете жить на них какое-то время. Чемодан поставим рядом с вашими вещами. С таким же успехом он мог принадлежать и вам.
— Спасибо, — сказала женщина.
— Возможно, сейчас вы и находите все это отвратительным. Но без этого не обойтись. Это важно для вас: сможете продержаться какое-то время.
— Не вижу в этом ничего отвратительного. Но сама бы я этим заниматься не могла.
Равик наполнил рюмки.
— Выпейте еще.
Она медленно выпила коньяк.
— Вам лучше? — спросил он.
Она посмотрела на него.
— Мне не лучше и не хуже. Мне — никак. Она сидела, едва различимая в сумерках. Время от времени по ее лицу и рукам пробегал красный луч световой рекламы.
— Я ни о чем не могу думать, пока он здесь, — проговорила она.