ать мужа одного. Она старше его и очень ревнивая, а, кроме того, она прекрасно понимает, что слишком растолстела. Поэтому в подмогу она прихватила с собой брата. А в Боготе и без того пошли пересуды, что она выгнала Мануэлу из дома. Сейчас же она хочет показать, как она её любит. Это, собственно говоря, не только вопрос ревности, но также и престижа. Если бы она прилетела домой одна, снова начались бы сплетни. Поэтому они сидят здесь и ждут.
— А что Мануэла?
— По приезде отец и мачеха проявляли горячую любовь, ведь девушка могла в любой момент умереть. А бедная Мануэла, никогда не знавшая любви, была так этим осчастливлена, что стала идти на поправку. Теперь её родители проявляют нетерпение. Кроме того, с каждым днем они толстеют всё больше. Это нервы виноваты и знаменитые местные сладости, которыми они тут объедаются. Пройдет ещё неделя, и они начнут ненавидеть Мануэлу, потому что та помирает недостаточно быстро.
— А, может быть, они привыкнут к нашей деревне, купят кондитерскую и осядут тут на веки вечные, — заметил Клерфэ.
Хольман рассмеялся.
— У тебя какая-то мрачная фантазия, навевает печаль!
— Вовсе нет. Просто у меня печальный жизненный опыт. А откуда ты всё это знаешь? Да я тебе уже говорил, что здесь у нас никаких тайн нет. Медсестра Корнелия Верли говорит по-испански, она успела подружиться с мачехой, а та ей все рассказывает.
Три черные фигуры встали из-за стола. За всё это время они не проронили друг другу ни слова. С торжественным достоинством их черная вереница прошествовала к выходу.
В дверях они чуть не столкнулись с летевшей сломя голову Лилиан Дюнкерк. Толстуха вздрогнула и, издав пронзительный крик напуганной птицы, отшатнулась в сторону. Лилиан быстро прошла к столику, за которым сидели Хольман и Клерфэ, а потом оглянулась на мачеху Мануэлы.
— Что это она раскричалась? — прошептала Лилиан. — Я же не привидение! Или уже похожа? — Она стала искать своё зеркальце. — Сегодня вечером я, кажется, пугаю каждого встречного.
А кого же ещё? — спросил Хольман.
— Санитара.
— Что? Йозефа?
— Нет, другого, Йозеф только помощник. Да вы знаете.
Хольман кивнул, показав тем самым, что им всё известно.
— Нас вы не испугаете, Лилиан.
Она убрала зеркальце.
— А Крокодилицы тут ещё не было?
— Нет, но она может заявиться в любой момент и вышвырнет нас. Она чертовски пунктуальна, как прусский фельдфебель.
— Сегодня ночью Йозеф дежурит на вахте. А узнавал. Прорвемся. Вы с нами?
— Куда? В «Палас», в бар?
— Куда же ещё?
— Да там нет ничего особенного, — заметил Клерфэ. — Я как раз оттуда.
Хольман рассмеялся. — А нам не надо ничего особенного, даже, если там вообще не будет ни души. Нас радует всё, что происходит за стенами этого санатория. Мы тут быстро привыкаем не быть особенно разборчивыми.
— Можно попробовать проскочить, — сказала Лилиан Дюнкерк. — Кроме Йозефа на выходе больше нет никого из охраны. Второй санитар ещё занят.
Хольман в нерешительности пожал плечами. — Лилиан, у меня сегодня небольшая температура, так неожиданно и именно сегодня вечером. И какого лешего?! Наверное это оттого, что я снова увидел замызганную машину Клерфэ.
В зал вошла уборщица и начала переставлять стулья на столы, чтобы приступить к своей работе.
— А мы и с температурой удирали, — заметила Лилиан.
Хольман смущенно глянул на неё.
— Я знаю но только не сегодня, Лилиан.
— А причина ещё и в спортивном авто?
— Быть может. А как на счет Бориса? Он не пойдет с нами?
— Борис думает, что я уже сплю. Мне ещё сегодня днем удалось заставить его покататься со мной на санях. Он не согласится выйти на улицу второй раз.
Уборщица подняла шторы на окнах. Снаружи неожиданно открылся необъятный враждебный пейзаж с освещенными луной склонами гор, черным лесом и снежными сугробами. Трое людей в зале казались какими-то затерянными среди этого простора. Уборщица начала поочередно выключать бра, и с каждой потухшей лампочкой вид за окном, казалось, делал очередной шаг навстречу людям в комнате.
— А вот и Крокодилица! — заметил Хольман.
Старшая сестра стояла в дверном проеме. На её лице с мощной челюстью и холодными, колючими глазами появилось подобие улыбки.
— Как всегда полуночники! Расходимся, господа!
При этом она не отметила, что Лилиан ещё не в постели.
— Расходимся, — повторила она. — В постель! В постель! Завтра тоже будет день, насидитесь!
Лилиан встала из-за стола.
— А вы в этом уверены?
— Абсолютно уверена! — ответила старшая сестра с удручающе веселой интонацией в голосе.
— На вашем столике, мисс Дюнкерк, лежит приготовленное снотворное. Вы будете почивать словно в объятьях Морфея!
— Словно в объятиях Морфея! — повторил Хольман с отвращением, когда Крокодилица ушла. — Она просто королева банальностей, но сегодня ещё милостива в выражениях. Почему такие полицейские в белых халатах позволяют себе обращаться с любым и каждым, попавшим в больницу, с таким терпеливым превосходством, словно те малые дети или полные кретины?
— Это она мстит за свою профессию, — ответила Лилиан со злостью. — Если у официантов и медсестер отнять эту возможность, они бы померли от комплекса неполноценности.
Они остановились в холле у лифта. — Куда вы сейчас направитесь? — спросила Лилиан у Клерфэ.
Он взглянул на неё. — В бар «Паласа».
— А меня не захватите?
Клерфэ помедлил секунду. У него уже был определенный опыт общения с эксцентричными русскими женщинами, даже с русскими наполовину. Но тут он вспомнил сцену с санями и заносчивое выражение лица Волкова. — А почему бы и нет? — ответил он.
Она выдавила из себя беспомощную улыбку. — Это уже безысходность? Просить о глотке свободы, как пьяница просит последний стаканчик выпивки у несговорчивого бармена. Разве это не достойно презрения?
Клерфэ покачал головой. — Мне самому частенько приходилось делать тоже самое.
Она впервые внимательно взглянула на него. — Вы? — спросила она. — А почему вы?
— Ну, у каждого находятся свои причины и не только у человека, но даже и у камня. Куда за вами зайти? Или, может, вы сразу пойдете с нами?
— Нет, вы-то пойдете через главный вход, а там всё время следит Крокодилица. Вы лучше спуститесь по серпантину до первого поворота, там возьмете сани и подъедете к служебному входу за санаторием справа. Я выйду туда.
— Ладно.
Лилиан вошла в лифт. Хольман повернулся к Клерфэ. — Ты не обидишься, если я сегодня не пойду с тобой?
— Ещё чего! Я же не собираюсь завтра уезжать!
Хольман глянул на него, и в его взгляде чувствовался вопрос. — А Лилиан? Или ты лучше пошел бы один?
— Ни в коем случае. Кому интересно торчать в баре в одиночку?
Клерфэ направился через опустевший холл к выходу. Снаружи у входной двери слабо светился бледный фонарь. Лунный свет, проникая через высокие оконные проемы, образовывал большие ромбы на полу холла. У входной двери стояла Крокодилица.
— Доброй ночи, — пожелал ей Клерфэ.
— Good night, — ответила та, но Клерфэ понятия не имел, отчего это она вдруг заговорила по-английски.
Он спускался по извилистой дороге, пока не наткнулся на сани.
— Вы можете поднять верх? — попросил он кучера.
— Что… сейчас, в такую темень… да ведь и не холодно совсем!
Клерфэ не собирался везти Лилиан в открытых санях, но и искать объяснение у него не было никакого настроения. — Вам-то не холодно, а я только что из Африки, — ответил он. — Так, подымем верх?
Ну, это другое дело. — Кучер неторопливо слез с облучка и поднял тент. — Годится?
— Да. Пожалуйста, к санаторию «Белла Виста» и остановитесь у заднего входа. Лилиан Дюнкерк уже ждала. На ней была легкая шубка из черной каракульчи. Клерфэ не удивился бы, если бы она появилась в вечернем платье и без шубки. — Всё получилось, — прошептала она. — Йозеф дал мне свой ключ. За это я должна ему бутылку вишневой водки.
Клерфэ помог ей сесть в сани. — А где ваша машина? — поинтересовалась она.
— Она на мойке.
Лилиан откинулась назад в темноту саней, когда они развернувшись проехали мимо главного входа в санаторий.
— Это вы Хольмана не хотели расстраивать сегодня своей машиной? — спросила она чуть погодя.
Он взглянул на неё. — Причем тут Хольман?
— Было бы лучше, если бы он не видел вашей машины. Чтобы поберечь его.
Так оно и было. Клерфэ заметил, как сильно разволновался Хольман, увидев «Джузеппе».
— Нет, действительно, — ответил он. — Машину уже давно пора было помыть.
Он достал пачку сигарет. — Дайте и мне тоже, — попросила Лилиан.
— А вам можно?
— Естественно, — ответила она так резко и жестко, что он сразу же почувствовал фальшь в её ответе.
— У меня только «голуаз». Это черный, очень крепкий табак, специально для Иностранного легиона.
Знаю я эти сигареты. Мы их курили во время оккупации.
В Париже?
— Да, когда прятались по подвалам в Париже.
Он дал ей прикурить. — А откуда вы сегодня приехали? — спросила она. — Из Монте-Карло?
Нет, из Вьена.
— Вена из Австрии?
— Нет, из Вьена, это под Лионом. Вам, скорее всего, не знаком этот город, точнее сонный городишко. Единственная достопримечательность и гордость — это его ресторан «Отель де ла Пирамид», один из лучших во Франции.
Вы ехали через Париж?
— Нет, пришлось бы сделать большой крюк, Париж — дальше на север.
— А как вы добирались, по каким дорогам?
Клерфэ был удивлен, отчего это ей надо было всё знать, да еще в точности. — Ехал, как все едут, по обычному маршруту, — ответил он. — Через Бельфор и Базель. У меня были кое-какие дела в Базеле.
Некоторое время Лилиан молчала. — Ну и как оно было? — спросила она затем.
— Что? Поездка? Да, скучно. Кругом серое небо и равнина, пока не добрался до Альп. Окруженный темнотой, под пологом саней, он слышал, как она дышала. Потом, когда сани проезжали мимо ярко освещенного магазина часов, он увидел её лицо, которое странным образом выражало и удивление, и иронию, и боль. — Скучно? — проговорила она. — Равнина? Господи! Что бы я отдала, только бы не видеть больше эти горы!