— Сани поданы, Лилиан, — сказал он.
— Отправь их, Борис, — ответила Лилиан. — Сегодня я не хочу кататься. А это господин Клерфэ. Вы уже однажды встречались.
Клерфэ сделал вид, что приподымается из-за стола.
— Это вы? — спросил Волков. — Да, действительно! Ах, извините, пожалуйста! — Он едва взглянул на Клерфэ. — Вы тот самый, в спортивной машине, который напугал наших лошадей, верно?
Клерфэ почувствовал в его тоне скрытую издёвку, но ничего не сказал в ответ и продолжал стоять. — Ты совсем забыла, что у тебя завтра снова рентген, — заметил Волков, обращаясь к Лилиан.
— Я помню, Борис.
— Тебе надо хорошенько отдохнуть и выспаться.
— И это я знаю. Время ещё есть.
Она говорила медленно, как обычно разговаривают с детьми, которые не хотят понимать сказанного им. Клерфэ видел, что для неё это была единственная возможность подавить гнев и контролировать себя. Ему было почти жаль русского, ведь тот оказался в безнадежной ситуации.
— Может, вы присядете? — спросил Клерфэ не без доли бескорыстия.
— Спасибо, — холодно ответил Волков, будто обращался к официанту, спросившего, не желают ли господа ещё чего-нибудь. И так же как Клерфэ незадолго до этого, тот тоже почувствовал издёвку.
— У меня тут ещё одна встреча, — бросил он коротко Лилиан. — Ну, если тебе сани пока не.
— Успокойся, Борис! Просто я хочу ещё побыть здесь.
Терпение Клерфэ наконец лопнуло. — Я пригласил мисс Дюнкерк в этот бар, — проговорил он спокойным тоном. — И мне кажется, я в состоянии, проводить её обратно.
Волков быстро взглянул на него. Лицо его сразу стало другим. Он усмехнулся. — Боюсь, вы меня неправильно поняли. Но объяснения не имеют смысла.
Он поклонился Лилиан, и в этот миг маска высокомерия на его лице, казалось, дала трещину, но он тут же взял себя в руки и двинулся к стойке бара.
Клерфэ снова сел. Он был недоволен собой. «Что я тут вытворяю? — подумал он. — Мне же не двадцать лет»! — Почему вы не пошли с ним? — спросил он недовольно.
— Вы хотите отделаться от меня?
Он быстро взглянул на неё. Она показалась ему беспомощной, но он прекрасно знал, что это состояние — самое опасное оружие женщины, потому что не бывает таких женщин, которые были бы действительно беспомощны.
— Вовсе нет, — ответил он. — Мы остаёмся!
Она бросила взгляд в сторону бара. — Он не уходит, — прошептала он. — Он следит за мной и думает, что я уступлю.
Клерфэ взял бутылку и наполнил бокалы.
— Ладно. Давайте посмотрим, кто быстрей сдастся.
— Вы не знаете его, — бросила Лилиан резко в ответ.
— Он что, не способен ревновать?
— Нет. Он просто несчастный и больной человек и заботится обо мне. Легко ощущать своё превосходство, когда ты здоровый.
Клерфэ поставил бутылку на стол. «Ах, ты — верная, маленькая бестия! Только тебя успели спасти, а ты тут же пытаешься оттяпать спасительную руку». — Возможно, — равнодушно ответил он. — Но разве это преступление — быть здоровым? — Она повернулась к нему. — Естественно, нет, — невнятно пробормотала она. — Иногда я просто не знаю, что я несу. Будет лучше, если я уйду.
Она потянулась за сумочкой, но при этом не сделала попытки встать из-за стола. Клерфэ чувствовал, что он тоже сыт ею по горло, но ни за что на свете не позволил бы ей уйти, пока Волков продолжал торчать в баре и ждал её. «А ведь он совсем не старый», — подумал Клерфэ. — Можете не церемонится со мной, я не очень чувствительный.
— А здесь как раз — все чувствительные.
— Но я же не здешний.
— Это точно. — Лилиан неожиданно улыбнулась. — В том-то и дело!
— В чём?
— В том, что нас раздражает. Не понятно? Тогда вспомните вашего друга, Хольмана.
— Возможно. — удивленно ответил Клерфэ.
— Мне, скорее всего, не стоило сюда приходить. Я, наверное, и Волкова рассердила?
— А вы это не заметила?
— Уже заметила… только не понимаю, зачем он так старается, чтобы я это видела?
— Он уходит, — сказала Лилиан.
Клерфэ заметил Волкова. — А лично вам, — спросил он, — вам, может быть, лучше тоже вернуться в санаторий? — А кто может на это ответить? Далай-лама? Я сама? Крокодилица? Или Господь Бог?
Она подняла бокал. — А кто за это в ответе? Кто? Я? Господь? И кто в ответе за кого? Пойдемте лучше потанцуем!
Клерфэ продолжать сидеть. Она удивленно посмотрела на него. — Вы тоже боитесь меня. Вы тоже думаете, что мне нельзя.
— Ничего я не думаю. — ответил ей Клерфэ. — Просто я не умею танцевать, но если вы хотите, мы можем попробовать.
Они вышли на танцевальный пятачок. — Агнес Самервилл всегда выполняла все предписания и назначения Далай Ламы, — заметила Лилиан, когда они оказались в шумной толчее танцевавших туристов. — Она делала всё.
Глава 4
Санаторий погрузился в тишину. Все больные были заняты воздушными ваннами. Они молча лежали на кроватях или в шезлонгах, распростершись как жертвы, в которых утомленный воздух вел бесшумную битву с врагом, затаившемся в теплой тьме легких и пожиравшем их изнутри.
Лилиан Дюнкерк, в светло-голубых брюках, сидела на балконе своей палаты. Ночь уже давно прошла и была забыта. Здесь в горах всегда так было — проходила ночь, наступало утро, и проходила паника ночи как тени на горизонте, почти не оставляя в памяти никаких следов. Лилиан нежилась в лучах полуденного солнца. Его свет был похож на тонкий, сверкающий занавес, за которым скрывалось ушедшее вчера и ещё не стало реальным грядущее завтра. Перед балконом в наметённом за ночь снегу торчала бутылка водки, которую ей подарил Клерфэ.
Зазвонил телефон. Лилиан сняла трубку. — Да, Борис. — нет, конечно, нет до чего бы мы дошли, если бы так поступали?.. Давай не будем говорить об этом конечно, можешь зайти да, я одна, кто тут ещё может быть?..
Она вернулась на балкон. Какое-то мгновение она раздумала, не спрятать ли ей водку, но потом принесла из комнаты рюмку и откупорила бутылку. Водка была очень холодная и хорошая на вкус. — Доброе утро, Борис, — сказала она, услышав шум открывающейся двери. — А я водку пью! Выпьешь со мной по маленькой? Тогда возьми себе рюмку. — Она удобно устроилась в шезлонге и стала ждать. Волков вышел на балкон с рюмкой в руке.
Лилиан облегченно вздохнула. «Слава Богу, на этот раз — без нотаций», — подумала она. Он налил себе водки. Она протянула свою рюмку. Он налил и ей полную. — Почему ты пьёшь, душечка, в чём дело? — спросил он. — Боишься рентгена?
Она покачала головой.
— Опять повышенная температура?
— Вовсе нет скорее — пониженная.
— А что Далай-лама сказал о твоих последних снимках?
— Ничего. Что он может сказать? А мне самой — безразлично.
— Ну и ладно, — заметил Волков. — Вот за это и выпьем!
Он залпом выпил свою рюмку и убрал бутылку. — Налей мне ещё, — попросила Лилиан.
— Пожалуйста, сколько угодно.
Она внимательно наблюдала за ним. Она знала, что он терпеть не мог, когда она пила, но она также прекрасно знала, что сейчас он не станет уговаривать её прекратить пить. Для этого он был слишком умен и знал, в каком она настроении. — Ещё по одной? — спросил он вместо того, чтобы отговаривать её. — А то ведь рюмки маленькие!
— Нет, не надо. — Она отставила рюмку в сторону, не глотнув ни капли. — Борис, — начала она и устроилась поудобней, поджав под себя ноги. — Мы прекрасно понимаем друг друга.
— Что ты говоришь?!
— Да. Ты слишком хорошо понимаешь меня, а я — тебя. В этом наша беда.
Волков рассмеялся. — Особенно когда начинает дуть фен.
— Нет, не только.
— Или когда приезжают чужаки.
— Ишь, ты. — заметила Лилиан, — уже и причину нашел! Ты всему находишь объяснение, а я — нет. Обо мне ты всё знаешь наперед. Как я от этого устала! Что, тоже фен виноват?
— Да, это всё фен и весна.
Лилиан прикрыла глаза. Она почувствовала на лице дуновение напирающего, беспокойного ветра.
— Почему из тебя не получается ревнивец? — спросила она Волкова.
— А я и есть ревнивец и был им всегда.
Она открыла глаза. — И к кому же ты меня приревновал? К Клерфэ?
Он покачал головой.
— Я так и думала. Тогда, к кому?
Волков ничего не ответил. «К чему это она спрашивает? И что она знает о ревности?
Она ведь начинается не с какого-то одного конкретного человека и не кончается им.
Ревность приходит вместе с воздухом, которым дышит любимый человек, и никогда не кончается, даже, если сам ревнивец умирает».
— Так к кому ты меня ревнуешь, Борис? — спросила Лилиан. — Всё-таки к Клерфэ?
— Не знаю. Может быть, к тому, что явилось сюда вместе с ним.
— И что же сюда явилось? — Лилиан потянулась и снова закрыла глаза. — Тебе не стоит ревновать. Клерфэ через пару дней уедет и забудет нас, а мы — его.
Какое-то время на тихо лежала в своем шезлонге. Волков сидел у неё за спиной и что-то читал. Солнце продвинулось в своем движении дальше, и его лучи упали на её веки и наполнили закрытые глаза тёплым, оранжевым, с золотистым оттенком светом. — Иногда мне хочется сделать какую-нибудь глупость, — сказала она, — что-то такое, что разобьет нашу стеклянную ловушку. Бросить всё и кинуться куда-нибудь очертя голову.
— Этого многие хотят.
— Ты тоже?
— И я — тоже.
— Так почему же нам это не сделать?
Да потому, что ничего не изменится. Мы только ещё сильней почувствуем, как эта стеклянная ловушка давит на нас.
— А если нам и удастся разбить её, мы порежемся об осколки и истечем кровью.
— И ты — тоже?
Борис смотрел на хрупкую фигуру Лилиан. Как же мало она знала о нём, хотя и верила в то, что понимает его!
— Я просто принял это, как есть, и свыкся с нашей клеткой, — сказал он, прекрасно понимая, что это была неправда. — Так проще жить, душечка. Прежде чем ты начнешь бесполезно расточать свой гнев, следует попробовать смириться и научиться жить с этим. Лилиан почувствовала, как её начала охватывать волна усталости. Опять начались разговоры, которые опутывали тебя как паутина. Всё, казалось, было правильно, но что толку от этого?