— Она прекрасно одета, — заметила Лилиан.
Он кивнул в ответ. — Это у неё не отнять!
Теперь он ждал замечания Лилиан о возрасте Лидии. Той было сорок, в свете дня выглядела на тридцать, а по вечерам и при хорошем освещении — на все двадцать пять. В тех кафе и ресторанах, которые обыкновенно посещала Лидия, свет был всегда нужный. Замечание о возрасте не последовало.
— Она красивая, — подметила Лилиан. — У тебя с ней что-то было?
— Нет, — ответил Клерфэ.
— Тогда ты сглупил!
Он изумленно посмотрел на неё.
— С чего бы это?
— Она ведь очень красивая. Откуда она?
— Итальянка.
— Из Рима?
— Да, из Рима. А почему ты спрашиваешь? Ты что… ревнуешь?
Лилиан тихонько поставила на стол свою рюмку с золотистым шартрезом. — Бедный Клерфэ, — ответила она. — Я не ревнива. Для этого у меня просто нет времени.
Клерфэ недоуменно смотрел на неё. Если бы он услышал это от какой-нибудь другой женщины, то посчитал бы сказанное ложью. Но он понимал, что Лилиан не могла солгать. Она сказала то, что хотела сказать, и это была правда. С каждым мгновением его одолевала всё возраставшая ярость, но он никак не мог понять её причину.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом!
— Почему? Потому что ты вернулся в Париж с другой женщиной?
— Это просто нелепо! Как тебе пришла в голову такая чушь?
— А что, не так?
Клерфэ задумался всего не секунду. — Да, пожалуй так.
— А у тебя хороший вкус.
Он сидел молча и ждал следующего вопроса, решив говорить только правду. Ещё два дня назад он считал, что с Лилиан у него не будет ничего серьезного, а сейчас, когда он увидел рядом этих двух женщин, то понял, что ему нужна только Лилиан. Он понимал, что сам себя загнал в ловушку, и это злило его; но при этом ему было понятно, что обратного хода нет, и даже никакая логика не поможет. В одно мгновение Лилиан ускользнула от него, причем самым опасным образом — без боя. Чтобы вернуть её придется сделать самое тяжелое, что может быть в борьбе, в бою, который ведешь только с самим собой перед зеркалом — признаться, чтобы не проиграть.
— Я не собирался в тебя влюбляться, Лилиан, — сказал он.
Она улыбнулась. — Это не средство от ревности. Так поступают только зеленые юнцы.
— В любви никто не бывает взрослым.
— Любовь. — прошептала Лилиан. — Какое ёмкое слово! И что только за этим словом не кроется!
Она глянула на Лидию Морелли. — Всё намного проще, Клерфэ. Может, мы уже пойдём?! — Куда? — Я хочу к себе, в гостиницу.
Клерфэ не стал возражать и расплатился. «Всё кончено», — подумал он. К выходу они шли мимо столика, за которым сидела Лидия Морелли, и она не удостоила его взглядом. Парковщик поставил машину Клерфэ в узком переулке прямо на тротуаре перед рестораном. Лилиан кивнула на «Джузеппе». — Вот он — твой предатель! Отвези меня в гостиницу.
— Нет. Давай сходим ещё в Пале Рояль. Сад ещё не закрыт? — спросил он парковщика.
— Аркады открыты, месье.
— Я очень хорошо знаю сад, — заметила Лилиан. — А ты, видно, собираешься стать двоеженцем?
— Ах, перестань! Пойдем!
Они шли под аркадами королевского дворца. Был прохладный вечер, напитанный сильными запахами земли и весны. Сверху в сад доставали порывы ветра, но было теплей, чем предвещала ночь, притаившаяся в каменных стенах вокруг. Клерфэ остановился. — Не надо ничего говорить. И не спрашивай меня ни о чём. Я всё равно не отвечу.
— А что надо объяснять?
— Ничего?
— Действительно ничего… — сказала Лилиан.
— Просто, я люблю тебя.
— Потому что я не устраиваю тебе сцен?
— Нет, — ответил Клерфэ. — Это было бы ужасно. Я люблю тебя, потому что ты устраиваешь мне необыкновенную сцену.
— Я вообще ничего не страиваю, — бросила Лилиан в ответ и подняла узкий меховой воротничок своего жакета, плотнее прикрывая затылок. — Думаю, я даже не сообразила бы, с чего начать.
Она стояла перед ним, и спокойный ветерок теребил её волосы. Она казалась ему совершенно чужой, женщиной, которую он никогда не знал и которую уже успел потерять. — Я люблю тебя, — произнес он ещё раз, обнял её и поцеловал. Он почувствовал едва уловимый запах её волос и терпкий аромат духов на её шее. Она не противилась его объятьям и, широко раскрыв глаза, казалось, прислушивалась к шуму ветра.
Неожиданно он тряхнул её за плечи. — Скажи что-нибудь! Сделай хоть что-то! Скажи хотя бы, что я должен уйти! Скажи мне это в лицо! Только не будь такой холодной статуей.
Она резко выпрямилась, и он выпустил её из своих объятий.
— А зачем тебе уходить? — спросила она.
— Значит, ты хочешь, чтобы я остался?
— Сегодня вечером слово «хотеть» кажется мне слишком тяжеловесным, как кусок чугуна. Что из него можно сделать? Он ведь очень хрупкий и легко ломается. А ты чувствуешь ветер? Что ему нужно?
Он посмотрел на неё. — У меня такое впечатление, что у тебя действительно, всё что на уме, то и на языке.
Она улыбнулась. — А почему бы и нет? Я тебе уже однажды сказала, что всё намного проще, чем ты думаешь.
На мгновение он замолчал. Он просто не знал, что делать дальше. — Ладно, я отвезу тебя в гостиницу, — заявил он наконец.
Она спокойно пошла с ним, точнее рядом с ним. «Что со мной? — подумал он. — Я сбит с току и злюсь на неё и на Лидию Морелли, а злиться надо бы только на самого себя».
Они подошли к машине. В это время в дверях ресторана появилась Лидия Морелли с её спутником. Она пыталась было снова проигнорировать его, но любопытство оказалось сильней. Кроме того, она со своим спутником вынуждена была ждать, пока машину Клерфэ не выведут из беспорядочного хаоса припаркованных в узком переулке вплотную автомобилей, чтобы добраться наконец до своей. С изумительной небрежностью Лидия поздоровалась с Клерфэ и представила ему своего спутника. Было удивительно наблюдать, с какой ловкостью Лидия пыталась выведать, кто такая Лилиан и откуда она. Клерфэ подумал было защитить Лилиан, но вскоре понял, что в этом не было никакой необходимости. Пока два парковщика с громкими криками пытались передвигать машины и время от времени совсем перекрывали движение, а он обсуждал со спутником Лидии достоинства разных автомобилей, между двумя женщинами протекал с виду безобидный разговор, в котором с убийственной любезностью наносились и парировались обоюдные удары. Лидия Морелли могла бы, несомненно, победить, окажись он в своей привычной среде; она была старше Лилиан и намного опытней и коварней, но все её выпады казались неуклюжими, будто она фехтовала с ватной куклой. Лилиан, в отличии от неё, проявляла настолько обезоруживающую наивность и оскорбительный респект, что вся осмотрительность и опыт Лидии оказались бесполезны; с неё была сорвана маска агрессора, и она уже почти было проиграла. Даже её спутник — и тот заметил, что из них двоих Лидия демонстрировала наибольший интерес к сопернице, и к тому же тот факт, что была старше по возрасту.
— Получите машину, месье, — услышал Клерфэ слова парковщика.
Клерфэ проехал на машине по переулку и свернул на ближайшем перекрестке. — Прекрасный результат, — сказал он Лилиан. — Она не знает, ни кто ты, ни откуда, ни где ты живешь.
— Узнает завтра, если захочет, — равнодушно ответила Лилиан.
— От кого? От меня?
— От моей портнихи. Она же заметила, откуда моё платье.
— А тебе не всё ли равно?
— Ещё как не всё равно! — парировала Лилиан и глубоко вдохнула ночной воздух. — Давай поедем по площади Согласия. Сегодня ведь воскресенье, работают поющие фонтаны.
— А мне кажется, что тебе всё безразлично, верно? — спросил Клерфэ.
Повернувшись к нему, она улыбнулась.
— Если глубоко копнуть, то — да.
— Я так и думал. Так, что с тобой случилось?
«Просто я знаю, что скоро должна умереть», — подумала она, чувствую, как по её лицу скользил свет фонарей. «Я знаю это лучше тебя, вот и всё… и то, что для тебя звучит как обычный шум, я воспринимаю как рыдание, как крик и ликование, а всё обыденное для тебя — как милость и великий дар». — Смотри, фонтаны! — воскликнула она.
Он медленно вел машину по кругу площади. Под серебристо-серым небом Парижа ввысь устремлялись подсвеченные струи фонтанов, зарождавшиеся внутри себя и самовлюбленно, подобно Нарциссу, снова устремлявшиеся внутрь себя, вода фонтанов журчала, обелиск стоял, озаренный тысячами лет постоянства и прочности, подобно светлой вертикальной оси, соединявшей самое переменчивое, что только может быть на свете — фонтаны, устремлявшие свои струи к небу и умиравшие, замерев на долю секунды в вышине и забыв о недуге земного притяжения, чтобы потом снова, преобразившись в своем падении, пропеть самую древнюю колыбельную песнь на свете: журчание воды — песнь о вечном возрождении материи и вечной бренности всего сущего.
— Что за чудо? — воскликнула Лилиан.
— Да уж… чудо, так чудо, — ответил Клерфэ. — Здесь стояла гильотина. На той стороне скатилась голова Марии-Антуанетты. А теперь тут плещут фонтаны.
— Давай поедем ещё и на Рон-Пуэн, — сказала Лилиан, — там тоже фонтаны.
Клерфэ поехал вниз по Елисейским полям. На площади Рон-Пуэн к пению и белому, пенящемуся облику фонтанов прибавился ещё и миниатюрный лес желтых тюльпанов, напоминавших своим видом примкнутые штыки прусских солдат, замерших на плацу по стойке смирно.
— Это тебе тоже безразлично? — спросил Клерфэ.
Вопрос заставил Лилиан очнуться и на миг задуматься. Она медленно отвела взгляд от плещущих фонтанов и окружавшей их ночи. «Он мучается, — подумала она. — Как легко это у него получилось»!
— Не безразлично, просто я медленно угасаю, — ответила она. — Неужели тебе не понятно?
— Нет! Лично я не собираюсь угасать, я хочу ощущать в себе больше силы.
— И я — о том же. Это здорово помогает, когда в душе ты не сопротивляешься.
У него проявилось огромное желание остановиться и поцеловать её, но он не мог предположить, чем это кончится. Как ни странно, он чувствовал себя в некотором смысле обманутым и готов был влететь на своей машине на клумбу желтых тюльпанов, раздавить их и расшвырять всё вокруг, потом схватить в охапку Лилиан и уехать с ней куда-нибудь — но куда? В какое-нибудь логово, в тайное убежище, в гостиничный номер или всё время читать этот обезличенный вопрос в её светлых глазах, которые, казалось, вовсе не смотрели на него?