небо, без единой звёздочки. Где-то издалека слышался крик. Лилиан увидела, что к ней приближался мужчина. Какое-то мгновение она ещё колебалась, но потом быстро пошла ему навстречу. — Жерар! — воскликнула она удивленно и в то же время с облегчением. — Откуда вы узнали.
— Я шел вслед за вами. Поэты имеют право на это в весенние вечера.
Лилиан покачала головой. — Там лежит мертвая женщина! Пойдемте!
— Наверно, пьяная. Потеряла сознание.
— Нет, она мертвая. Уж мне да не знать, как выглядят мертвецы. — Она чувствовала, что Жерар внутренне сопротивлялся.
— В чем дело?
— Просто не хочу связываться, — сказал Певец Смерти.
— Но нельзя её оставить на мостовой.
— Почему это нельзя? Она же мертвая. Все остальное касается только полиции. Я не хочу, чтобы меня впутывали. И вам не советую! Полиция может подумать, что это мы её убили. Идёмте отсюда!
Он потянул Лилиан за руку. Но она продолжала стоять на месте. Лилиан смотрела на лицо, которое уже ничего не хотело знать и знало всё, чего не знала она. Мертвая казалась страшно одинокой. Одна её нога была подтянута к животу и скрывалась под клетчатой юбкой. Лилиан видела её чулки, коричневые туфли, наполовину раскрытые кисти рук, коротко постриженные темные волосы и тонкую цепочку на шее.
— Идёмте же, — прошептал Жерар. — Не хватало нам ещё неприятностей! С полицией не шутят! Мы можем туда позвонить… откуда-нибудь. Это всё, что мы можем сделать!
Лилиан дала себя увести. Жерар шёл так быстро, что она едва могла поспевать за ним. Когда они оказались у набережной, она взглянула на него и увидела, что он очень побледнел. — Очутиться лицом к лицу со смертью — это совсем иное дело, чем говорить о ней. Не так ли? — спросила Лилиан с горькой иронией в голосе. — Откуда мы сможем позвонить? Из моего отеля?
— Там нас может услышать портье.
— А я смогу отослать его за чем-нибудь.
— Ладно.
Портье вышел им навстречу с сияющие улыбкой. — Он уже на десятом месте. Но он.
В этот момент он увидел Жерара и о замолчал, полный упрёка. — Это друг Клерфэ, — сказала Лилиан. — Вы правы, это надо как-то отметить. Принесите бутылку вина. И где у вас тут телефон?
Портье показал на свой стол и исчез.
— Мы сейчас, — сказала Лилиан.
Жерар уже искал номер в телефонной книге. — Книга старая.
— Полиция не меняет свои номера телефонов.
«На десятом месте, — подумала Лилиан. — Он всё едет и едет из Брешиа в Брешиа, а тут в это время»
Она слышала, как Жерар говорил по телефону. Портье вернулся с бокалами и бутылкой шампанского. Пробка выстрелила с громким хлопком: от радости портье слишком сильно встряхнул бутылку. От испуга Жерар замолчал. — Нет, это не выстрел, — сказал он после паузы и повесил трубку. — По-моему, вам следует теперь что-нибудь выпить, — заметила Лилиан. — Я в тот момент не могла придумать ничего другого, как послать портье за шампанским; ведь он весь вечер ждал момента, чтобы открыть бутылку. Надеюсь, это не святотатство.
Жерар покачал головой и начал жадно пить, потом посмотрел на телефон. Лилиан видела, что он боится, как бы полиция не узнала, откуда звонили. — Они решили, что здесь кто-то стрелял. — сказал Жерар. — Это, когда пробка хлопнула. И почему трагическое часто бывает ещё и жутко комическим?
Лилиан протянула ему бутылку, чтобы он еще налил себе шампанского.
— Мне пора идти, — сказал Жерар.
— На этот раз уходить надо вам. Спокойной ночи, Жерар.
Жерар взглянул на бутылку. — Я могу захватить её с собой, если она вам больше не нужна.
— Нет, Жерар. Что-то одно из двух.
Лилиан видела, как он быстро исчез за дверью. «А теперь начинается ночь, и опять я одна», — подумала она и отдала шампанское портье. — Лучше выпейте вы. Приемник ещё наверху?
— Конечно, мадмуазель.
Лилиан поднялась по лестнице. Приёмник поблескивал в темноте своим хромом и стеклом. Она включила свет и какое-то время стояла у окна, ожидая, что мимо проедет полицейская машина. Но она так ничего и не увидела. Потом она начала медленно раздеваться. Она раздумывала, не развесить ли ей по комнате своих старых союзников — платья, но не стала этого делать. «То время, когда они могли мне помочь, давно прошло», — подумала Лилиан. — Да и повод — тоже». Она оставила гореть одну лампу и приняла снотворное.
Лилиан проснулась с таким ощущением, будто её с силой выбросило из какой-то ямы. Лучи солнца пробивались сквозь занавески и смешивались со светом лампочки, горевшей всю ночь. Пронзительно звонил телефон. «Полиция», — подумала Лилиан, снимая трубку.
Это был Клерфэ. — Мы только что прибыли в Брешиа!
— Ну да, в Брешиа. — Лилиан стряхнула с себя последние остатки сна, который уже постепенно начал забываться. — Значит, ты доехал!
— Шестым. — засмеялся Клерфэ.
— Шестым. Это же здорово!
— Ерунда! Завтра возвращаюсь. А теперь пойду спать. Торриани уже заснул здесь прямо на стуле.
— Ну, спи. Хорошо, что ты позвонил.
— Ты поедешь со мной на Ривьеру?
— Да, любимый.
— Жди меня.
— Да, любимый.
— Не уезжай, пока я не вернусь!
«Куда это я собиралась ехать? — подумала Лилиан. — В Брешиа?» — Я буду ждать тебя, — ответила она.
Был полдень, когда Лилиан прошлась по рю де Сэн. Она выглядела как обычно. Потом Лилиан просмотрела газеты. В них она ничего не нашла. Для газетных статей тот факт, что человека не стало, был слишком незначительным событием.
Глава 19
— Этот дом я купил ещё задолго до войны, — сказал Клерфэ. — Тогда пол-Ривьеры можно было скупить задаром. А вот жить я здесь никогда и не жил, только кое-что завез из мебели. Сама видишь, какой тут безобразный стиль, но лепнину можно сбить, сделать всё по современней и обставить как следует.
— К чему всё это затевать? Ты действительно собираешься тут жить?
— А почему бы и нет?
Из полутемной комнаты Лилиан выглянула на погружавшийся в вечерние сумерки сад с дорожками, посыпанными гравием. Моря отсюда видно не было. — Да брось, Клерфэ! — воскликнула она со смехом. — Только, когда тебе шестьдесят пят стукнет! Не раньше! Когда закончится твоя полная трудовых будней жизнь в Тулузе. Вот тогда ты сможешь начать здесь жизнь добропорядочного французского рантье и, если пожелаешь, то и с обедами по воскресеньям в ресторане «Отель де Пари», и с походами в казино.
— Сад большой, а дом можно перестроить, — ответил ей Клерфэ с какой-то твёрдостью в голосе. — Деньги у меня на это найдутся. На «Милле Милья» с нами щедро рассчитались. Думаю, что и в Монако будет не хуже. А почему тебе кажется, что здесь нельзя жить? Где бы ты вообще хотела устроиться?
— Этого я не знаю, Клерфэ.
— А надо бы! Хотя бы примерно.
— А вот я как раз не знаю, — ответила Лилиан, немного растерявшись.
— Нигде. Если человек хочет жить где-то конкретно, значит он собирается там умереть.
— Но ведь климат здесь зимой в сотни раз лучше парижского.
— Зимой! — это слово Лилиан произнесла таким тоном, будто она говорила о Сириусе, Стиксе и вечности.
— Зима уже не за горами. Надо быстрей начать с перестройкой, если мы хотим успеть до холодов.
Лилиан огляделась в мрачной комнате. Это уже было не в первый раз, когда они заводили такой разговор. «Я не собираюсь оказаться здесь в клетке», — подумала она и спросила: — Ты, кажется, зимой должен начать работать в Тулузе?
— Это не помеха; мне просто хочется, чтобы ты ещё до Тулузы начала жить в самом здоровом для тебя климате.
«Какое мне дело до климата? — подумала Лилиан и ответила с отчаянием: — Самый здоровый климат — в санатории.
Клерфэ посмотрел на неё. — Тебе снова надо туда?
Лилиан молчала. — Ты сама хочешь туда вернуться? — спросил Клерфэ.
— Что я должна тебе на это ответить? Я же ведь здесь!
— А ты с врачом консультировалась? Хотя бы один раз здесь, внизу, ты разговаривала об этом с врачом?
— Мне не нужны консультации никаких врачей.
Он недоверчиво посмотрел на неё. — Мы вместе сходим к врачу. Я найду самого лучшего во всей Франции, и мы проконсультируемся у него.
Лилиан не стала ничего отвечать. «Ещё этого не хватало», — подумала она. Клерфэ уже несколько раз спрашивал её, была ли она у врача, но он никогда ещё не пытался услышать от неё больше тех заверений, что она это действительно делала. Теперь было нечто иное. Всё свалилось на неё вместе с этим домом, с будущим, с любовью, с его заботой, со всеми прекрасными словесами, которых для неё больше не существовало, потому что они ещё больше усложняли уход из жизни. Из этого можно было вполне сделать вывод, что он попытается отослать её в больницу.
Под окном вдруг пронзительно начала петь какая-то птица. — Пойдем отсюда на воздух, — попросил Клерфэ. — Должен признаться, электрический свет от этого разноцветного канделябра просто ужасный. Но здесь всё можно переделать.
За окнами опустился вечер, и стены с лепниной оказались окутанными его сумраком. Лилиан облегченно вздохнула. Она чувствовала себя так, будто ей удалось ускользнуть от чего-то. — Всё дело в том, — сказал Клерфэ, — что ты не хочешь жить со мной, Лилиан! Я это точно знаю.
— Но ведь я с тобой, — возразила она беспомощно.
— Да, но ты ведёшь себя как человек, которого завтра здесь не будет, как кто-то, кто вот-вот уедет.
— Разве ты сам не хотел этого?
— Возможно, но теперь больше не хочу. А тебе разве никогда не хотелось жить со мной как-то по-другому?
— Нет, — тихо ответила Лилиан. — Но и ни с кем другим тоже, Клерфэ.
— И почему же?
Она промолчала, потому что внутри неё всё клокотало от возмущения. «К чему он задаёт такие дурацкие вопросы?» — Мы же столько раз уже об этом говорили! Зачем начинать всё сначала? — сказала она наконец.
— Отношения между людьми могут меняться. Но разве любовь достойна презрения?
Лилиан покачала головой. Он посмотрел на неё. — Лилиан, я никогда в этой жизни не желал ничего сверхъестественного лично для себя. А сейчас у меня такое желание появилось. Я хочу быть с тобой.