— Но ведь я здесь, я твоя.
— Не так, не вся, мне этого мало.
«Он хочет привязать меня к себе и запереть, — думала она, — и он горд этой идеей и с гордостью называет это замужеством, заботой и любовью; может быть, так оно и есть. Но почему он никак не хочет понять, что то, чем он так гордится, это как раз то, что отталкивает меня от него». Взглядом, полным ненависти, она смотрела на маленькую виллу с её посыпанными гравием дорожками. «Неужели я убежала из санатория только затем, чтобы кончить здесь свои дни? — подумала она. — Здесь или в Тулузе, или в Брешиа? Куда же делась радость приключений? Где тот прежний Клерфэ? Что сделало его другим? Почему мы не смеёмся над всем этим? Что ещё ждёт нас впереди?» — Мы хотя бы могли попробовать, — заметил Клерфэ. — Не понравится, продадим дом.
«У меня нет больше времени начинать что-нибудь пробовать, — думала Лилиан. — У меня больше нет времени на эксперименты в духе семейное счастья. От этого я начинаю только больше испытывать грусть. Я должна уйти! У меня больше нет времени на такие разговоры. Всё это у меня намного лучше получалось наверху, в санатории, рядом с Борисом, но, тем не менее, и оттуда я всё-таки убежала».
Она вдруг полностью успокоилась. Лилиан ещё понятия не имела, что она предпримет дальше, но тот факт, что она могла бежать, делал обстановку не такой уж невыносимой. Она не боялась несчастья, потому что слишком долго прожила рядом с ним и благодаря ему. Не боялась она и счастья, как и многие люди, считавшие, что они его ищут. Она боялась только одного — оказаться в плену заурядного быта.
Вечером над морем устроили фейерверк. Ночь была ясной, а небо очень далеким, и на горизонте, где море сливалось с небом, взлетали вверх и падали ракеты, словно сбитые в бесконечность, и казалось, что они падали куда-то за пределы Земли, в пространство, переставшее быть таковым, потому что у него пропали границы. Лилиан вспомнила последний фейерверк, который она однажды видела. Это было в «Горной хижине» вечером перед её бегством. А теперь разве ей не предстоял ещё один побег? «По-видимому, все решения в моей жизни проходят под залпы фейерверков, — подумала она, насмехаясь сама над собой. — А может, всё случившееся со мной было ничем иным, как фейерверком с его огнями ракет, тут же затухавшими и превращавшимися в пепел и прах?» Она огляделась. «Только не сейчас, — подумала она с тревогой, — только не сейчас! Неужели напоследок не произойдет ещё одной вспышки, такой огромной, когда будешь готова бездумно потратить всё ради великого финала?»
— Мы с тобой ещё никогда не играли, — сказал Клерфэ.
— Ты когда-нибудь играла? Я имею в виду — в казино.
— Никогда.
— Тогда тебе надо попробовать. Раз ты не играла, у тебя счастливая рука, и ты обязательно должна выиграть. Ну что, поедем? Или ты устала? Ведь уже два часа ночи.
— Можно считать, что это раннее утро. А кто же устаёт утром?
Они медленно ехали, охваченные всей прелестью ночи. — Наконец-то потеплело, — сказала Лилиан.
— Мы можем остаться тут, пока и в Париже не настанет лето.
Она прижалась к Клерфэ. — Почему люди не живут вечно, Клерфэ? Не зная смерти?
Он обнял её за плечи. — Действительно, а почему бы — и нет? Почему мы стареем? Почему мы не может жить, будто нам всего тридцать, пока не стукнет восемьдесят, и потом вдруг наступит смерть?
Лилиан засмеялась. — Мне ещё далеко до тридцати.
— Да, ты права, — сказал Клерфэ и убрал пуку с её плеча. — Я всё время забываю об этом. У меня такое чувство, будто ты за эти три месяца стала по крайней мере лет на пять старше, так ты изменилась. Ты стала на пять лет прекрасней. И на все десять — опасней.
Вначале они играли в больших залах, а потом, когда те постепенно стали пустеть, перешли в залы поменьше, но ставки там были выше. Клерфэ начал выигрывать. Сначала он играл за карточным столом, но потом перешёл к рулетке, где максимальная ставка была выше. — Не уходи, постой за спиной, — попросил он Лилиан. — Ты приносишь счастье.
Клерфэ ставил на двенадцать, на двадцать два и на девять. Постепенно он проигрывал, пока у него не осталось ровно столько фишек, чтобы сделать ещё раз максимальную ставку. Он поставил на красное. Выпало красное. Половину выигрыша он отложил, а остальное опять поставил на красное. Красное выпало во второй раз. Он снова сделал максимальную ставку. Красное выпало еще дважды. Перед Клерфэ теперь лежала приличная горка фишек. Остальные игроки в зале стали внимательно следить за его игрой. За столом Клерфэ вдруг не оказалось ни одного свободного места. Лилиан увидела, что и Фьола устремился туда. Он улыбнулся ей и поставил на черное. Но снова выпало красное. Во время следующего розыгрыша черное поле со всех сторон буквально замостили фишки с максимальными ставками, а вокруг стола в три ряда толпились игроки. Почти все они играли против Клерфэ. Только одна сухая старуха в голубом вечернем платье из тонкой кружевной ткани ставила вместе с ним на красное.
Весь зал замер. Шарик начал свой звучный бег по колесу. Старуха чихнула. Красное выпало и в этот раз. Фьола сделал знак Клерфэ, чтобы тот остановился; ведь когда-нибудь эта полоса должна кончиться. Клерфэ только упрямо мотнул головой и опять сделал максимальную ставку на красное.
— II est fou[141], — сказал кто-то за спиной Лилиан.
В последний момент старуха, которая уже получила свой выигрыш, вновь поставила всё на красное. В тишине зала было слышно, как она громко задышала, а потом затаила дыхание. Она чуть было не чихнула во второй раз, но сумела сдержаться. Рука старухи, похожая на жёлтый коготь, лежала на зеленом столе. Рядом с ней возлежала маленькая зеленая черепашка — её талисман.
Снова выпало красное. Старуха буквально взорвалась.
— Formidable![142] — сказала какая-то женщина позади Лилиан.
— Кто это?
На номера уже почти никто не ставил. По всему казино разнесся слух о небывалой серии. Настоящая гора дорогих фишек высилась на черном поле. Красное выпадало семь раз подряд; цвет должен был наконец поменяться. Только один Клерфэ опять поставил на красное. Старуха в последний момент от волнения поставила на красное поле черепашку. Прежде чем она успела исправить свою ошибку, по залу прошел взволнованный шёпот; опять выпало красное.
— К сожалению, мадам, мы не можем удвоить вашу черепаху, — сказал крупье и подвинул старухе через стол её живой талисман с мудрой столетней головой.
— А мой выигрыш?! — прокаркала старуха.
— Извините, мадам, но вы не сделали вашей ставки и не заявили о ней.
— Но вы же видели, что я собиралась поставить. Этого же достаточно!
— Вы должны были сделать ставку или заявить о ней до того, как шарик упал. — Старуха со злобой посмотрела по сторонам. — Faites vos jeux,[143] — равнодушно произнёс крупье.
Клерфэ снова поставил на красное. Рассерженная старуха поставила на черное. Остальные тоже поставили на черное. Фьола поставил на шесть и на черное. Выпало опять красное. Клерфэ в этот раз забрал свой выигрыш. Он подвинул крупье несколько фишек и встал из-за стола.
— А ты действительно принесла мне удачу, — сказал он Лилиан и продолжал стоять у стола, пока шарик не остановился. Выпало черное. — Видишь, — сказал он, — иногда у человека срабатывает шестое чувство.
Лилиан улыбнулась. «Если бы ты только обладал этим чувством в любви», — подумала она.
К ним подошел Фьола. — Поздравляю. Суметь прекратить игру вовремя — это величайшее искусство в нашей жизни.
Фьола повернулся к Лилиан. — Вы не находите?
— Не знаю. У меня никогда не было случая убедиться в этом.
Фьола засмеялся. — Не могу поверить. Вы исчезли из Сицилии и сумели многим вскружить головы. Вы оказались в Риме и тут же как сквозь землю провалились. И в Венеции, как мне сообщили по секрету, вас тоже никто не могли разыскать.
Они отправились в бар отпраздновать удачную игру Клерфэ.
— Думаю, выигрыша должно хватить, чтобы полностью перестроить дом, — сказал Клерфэ.
— Завтра ты можешь всё проиграть.
— Тебе этого хочется?
— Конечно же, нет.
— Я не буду больше играть, — заявил он. — Мы сохраним этот выигрыш. И ещё я устрою для тебя в саду бассейн.
— Мне он не нужен. Я не могу плавать, ты же знаешь.
Клерфэ быстро взглянул на нее. — Знаю. Ты устала?
— Нисколько.
— Это была поразительная случайность, что девять раз подряд выпало красное, такая серия! — сказал Фьола. — Только однажды я видел ещё более длинную. Черное выпало тогда двенадцать раз. Это случилось ещё до войны. Тогда ещё за некоторыми столами максимальные ставки были намного выше, чем сейчас в самых богатых клубах. Игрок, который ставил на черную серию, сорвал банк. Он ставил ещё и на тринадцать, и в двенадцати розыгрышах тринадцать выпадало пять раз. Это была настоящая сенсация. Все ставили так же, как он. Так он дважды за ночь сорвал банк. Он был русский. Как же его звали? Вроде бы, Волков. Да, точно Волков.
— Волков? — недоверчиво спросила Лилиан. — Но только не Борис Волков?
— Правильно! Борис Волков. Вы его знали?
Лилиан покачала головой. «Таким не знала», — подумала она. Она видела, что Клерфэ внимательно следил за ней.
— Любопытно, что с ним стало, — сказал Фьола. — Здесь это был человек-сенсация. Он был одним из последних игроков настоящей старой школы. Кроме того, он — прекрасный стрелок. Волков был здесь с Марией Андерсен. Вы, наверное, слышали о ней. Это была одна из самых красивых женщин, которых я вообще когда-то видел. Она погибла в Милане во время воздушного налета. — Фьола повернулся к Клерфэ. — Вы никогда не слышали о Волкове?
— Никогда — ответил Клерфэ.
— Странно! Он ведь тогда тоже участвовал где-то в нескольких гонках. Правда, как любитель. Я редко видел людей, которые могли бы так много выпить. Наверное, он сам себя угробил; впечатление было такое, что он этого хотел.