и, кроме того, он ещё сделал на тотализаторе ставку на себя самого. «Мне нужны деньги, — подумал он. — Чтобы обеспечить будущее. Чтобы отстроить дом. Чтобы жить вместе с Лилиан». Старт был неудачный, и он потерял немного времени, но он был уверен, что победит; он был очень спокоен, ощущая какое-то странное равновесие между концентрацией и расслабленностью, и его сознание подсказывало, что с ним ничего не могло случиться. Это было своего рода ясновидение, которое исключало любое сомнение, любую нерешительность и любую неуверенность. Раньше с ним такое часть случалось, но в последние годы — всё реже. В этом редком мгновении для него заключалось настоящее счастье.
Выскочив за поворот, Клерфэ увидел, что машина Маркетти вдруг завертелась и встала поперек дороги, издавая металлический скрежет. На всю ширину шоссе разлилась черная масляная лужа; потом он увидел, как две другие машины, скользя как пьяные по ней, на огромной скорости врезались друг в друга, и Клерфэ, словно во время замедленной съемки, увидел, как машина Маркетти медленно перевернулась, а сам Маркетти пролетел по воздуху и упал на землю; сотнями глаз Клерфэ пытался найти хоть какой-нибудь просвет, через который можно было бросить машину, но просвета не было, а дорога вдруг стала огромной и в то же мгновение свернулась в клубок; он не испытывал страха, а только старался наскочить на другую машину по касательной, а не под прямым углом; в последний момент он ещё осознавал, что надо освободиться от руля, но руки работали слишком медленно; всё словно начало расти в размерах, он вдруг почувствовал себя невесомым, а потом последовал удар в грудь и ещё один — в лицо, и со всех сторон на него обрушился расколовшийся на мелкие куски мир; ещё одно мгновение он видел перед собой бледное, искаженное от ужаса лицо дежурного на трассе, а потом гигантский кулак обрушился на него сзади, и в голове остался слышен только тупой гул, а потом всё пропало.
Машина, врезавшаяся в Клерфэ, пробила брешь в сплошном месиве автомобилей, и в неё смогли проскочить все следовавшие сзади. Они одна за другой пролетали мимо, иногда вихляя и дрожа, проходили вплотную к разбитым машинам, так что металл со скрежетом терся о металл, словно это стонали сами покореженный автомобили. Дежурный с лопатой в руках перелез через мешки с песком и начал засыпать масляную лужу; он постоянно отскакивал в сторону, когда приближался гул мотора; появились санитары с носилками, они оттащили Маркетти в безопасное место, подняли его и передали другим санитарам за стену мешков; подбежало несколько человек из обслуживающего персонала со щитками, оповещавшими водителей об опасности, но основная группа уже успела проскочить место аварии, и теперь машины снова возвращались сюда, и кое-кто из гонщиков бросал быстрый взгляд по сторонам, но глаза других были устремлены на ленту шоссе.
Машина Клерфэ не только врезалась в передние машины, на неё сзади к тому же налетела машина Монти. Сам Монти почти не пострадал. Хромая, он отошел в сторону. Клерфэ продолжал висеть в своей машине, которую подняло почти вертикально и швырнуло на стену мешков с песком. У него было разбито лицо, а руль продавил ему грудную клетку. Изо рта у Клерфэ шла кровь, он был без сознания. По обочинам шоссе уже слетелись зрители, как мухи на сочившийся кровью кусок мяса, и широко открытыми глазами таращились на санитаров и механиков, которые спешно начали вырезать Клерфэ из его машины. Одна из машин впереди него горела. Рабочим с огнетушителями удалось оттащить обломки подальше, и теперь они пытались погасить огонь. К счастью, бензобак был разорван, что спасло от взрыв, но бензин горел, жара была невыносимая, и огонь вполне мог перекинуться на другие машины. Каждые две минуты мимо продолжали проноситься гонщики. Рев моторов повис вдруг над городом словно мрачный реквием, перераставший в душераздирающий рёв, когда автомобили мчались мимо Клерфэ, который, истекая кровью, будто на распятии висел в своей вздыбленной машине, озаренный огнем догорающего пожарища в свете ясного дня. Гонку не стали останавливать, она продолжалась.
Лилиан не сразу поняла, что произошло. Из репродуктора доносились какие-то непонятные слова, перебиваемые их собственным эхом. От волнения комментатор стал слишком близко к микрофону. Лилиан могла разобрать лишь отдельные фразы, что какие-то гонщики врезались друг в друга из-за того, что на шоссе растеклось масло ещё из какой-то машины. Потом она увидела, как весь табун пронёсся мимо трибуны. «Значит, всё не так страшно, — подумала она, — иначе гонки остановили бы». Она искала глазами номер машины Клерфэ. Его не было видно, но Клерфэ мог проехать и раньше, ведь она не так уж внимательно следила за гонками. Теперь комментатор сообщил более или менее вразумительные данные, что авария произошла на набережной Плезанс, там столкнулось несколько машин, есть несколько раненых, погибших нет, дополнительные сообщения поступят позже. Расстановка мест следующая: первым идет Фриджерьо, с преимуществом пятнадцать секунд, за ним Конти, Дюваль, Мейер Третий… Лилиан напряженно прислушивалась. «Ни слова о Клерфэ, — подумала Лилиан, — а ведь он шёл вторым, и о нём ни слова!» — и, заслышав приближение машин, нагнулась, чтобы увидеть номер 12, красную машину под номером 12.
Имя Клерфэ не назвали, и сквозь глухой ужас, охвативший Лилиан, в её сознание вдруг ворвался густой бас комментатора: «Среди пострадавших — Клерфэ, его отправят в больницу. Он, кажется, без сознания. Монти повредил колено и ступню, Маркетти»
«Не может быть» — теплилась надежда в сознании Лилиан. «Только не на этих игрушечных гонках, не в этом игрушечном городе с игрушечной гаванью и пестрым игрушечным видом! Это какая-то ошибка! Его машина сейчас выскочит откуда-то, как это было во время гонок «Тарга Флорио», он, наверное, немного отстал, получил ушибы и шишки, но — цел и невредим!» Однако, думая так, Лилиан чувствовала, что её надежда тает и затухает, так и не успев окрепнуть. «Клерфэ без сознания», — думала она, цепляясь за это слово. — Что это значит? Это могло быть всё, что угодно!» Она вдруг поняла, что ушла с трибуны, сама не заметив этого. Она шла в сторону боксов; может быть, его принесли туда? Может, он лежит на носилках, возможно, у него повреждено плечо или рука, как это было во время гонок «Тарга Флорио», и он смеется над своим несчастьем.
— Его отправили в больницу, — буркнул обливавшийся потом босс. — Пресвятая Дева Мария, святой Христофор, почему это случилось именно с нами! Почему не с другой командой или. Что? Минутку! — Он бросился к трассе подавать сигналы гонщикам. Машины проносились мимо и вблизи казались больше и страшней, и рёв их моторов заполнял всё вокруг. — Что случилось? — закричала Лилиан. — Бросьте к черту эти проклятые гонки и скажите мне наконец, что случилось?
Она оглянулась. Никто не смотрел в её сторону. Механики возились с запчастями и покрышками, стараясь не смотреть на неё. Как только она подходила к кому-нибудь, тот тут же отходил в сторону, словно её боялись как чумной.
Наконец Габриэлли вернулся. — Мы ничем не можем помочь Клерфэ, если я даже пошлю гонки к черту. — сказал он тихо. — Он бы этого и сам не захотел. Он бы.
Лилиан перебила его: — Где он? Я не намерена выслушать ваши нравоучения о кодексе чести гонщиков!
— В больнице. Его сразу туда отвезли.
— Почему же рядом с ним никого нет, чтобы помочь ему? Почему вы не поехали? Почему вы ещё здесь?
Габриэлли смотрел на неё непонимающим взглядом. — А чем я могу ему помочь? Или кто-то из нас? Сейчас этим должны заниматься врачи.
Лилиан судорожно сглотнула. — Что с ним случилось? — тихо спросила она.
— Не знаю. Я его не видел. Мы все были здесь. Наше место здесь.
— Да, — сказала Лилиан, — чтобы гонки шли без остановки.
— Ничего не поделаешь, — беспомощно возразил Габриэлли. — Это наша работа.
К ним быстро подлетел один из механиков. В этот момент рев моторов снова усилился. — Синьорина. — тренер развел руками и посмотрел на шоссе. — Я должен.
— Он погиб? — спросила Лилиан.
— Нет, нет! Без сознания. Врачи. К сожалению, я должен. Синьорина.
Босс выхватил из ящика какой-то щиток и сломя голову бросился подавать сигналы. Лилиан слышала его крик: «О, Мадонна, Мадонна, почему это случилось именно со мной, проклятое масло, будь проклято это масло!» Он показал кому-то из гонщиков щиток, другому помахал, поднял руку и остался стоять, пристально вглядываясь в полосу шоссе и не желая возвращаться, хотя все машины уже были далеко.
Лилиан медленно повернулась и собралась уходить. — Мы пойдём к нему… после гонок, синьора, — прошептал один из механиков. — Сразу же после гонок!
Когда Лилиан ехала в больницу, над городом черным колпаком продолжал висеть рёв моторов. Ей удалось найти всего одного свободного извозчика с коляской, разукрашенной флажками, цветными лентами, а на голову лошади была надета соломенная шляпа. — Поездка будет дольше обычного, мадмуазель, — объяснил ей извозчик. — Нам придется ехать в объезд. Улицы закрыты. Гонки, понимаете ли.
Лилиан кивнула ему в ответ. Она сидела, словно окутанная болью, да это и не была настоящая боль, а притупленное мучительное состояние, будто смягченное принятым обезболивающим. Всё в ней отказывалось подчиняться, только слух и зрение продолжали действовать, воспринимая шум моторов и замечая машины, причем отчетливо, даже слишком отчетливо, так что она едва могла их выносить. Извозчик непрестанно болтал и хотел показать ей места, откуда лучшие всего были видны гонки. Она не слушала его; ей был слышен только шум моторов. Какой-то мужчина попытался остановить их коляску и заговорить с ней. Она не могла понять его слов, и попросила извозчика остановиться. Лилиан подумала, что этот человек скажет ей что-то новое о Клерфэ. Но мужчина, итальянец в белом костюме, с полоской тонких черных усиков, хотел пригласить её отужинать с ним. — Что? — спросила она, не поняв толком вопроса. — И больше ничего?