— Что ещё?
— Вы меня попросили заказать гроб и место на кладбище. Но сестра месье Клерфэ сразу же, как приехала, тоже заказала гроб за счёт автофирмы и приказала его доставить. Ваш оказался поэтому лишним.
— Разве трудно отправить его обратно?
— Агент похоронного бюро в Ницце заявил, что этот гроб изготовили по специальному заказу. Он может сделать вам одолжение и заберёт его обратно, но не за ту же цену.
Лилиан беспомощно смотрела на него. Внезапно ей представилась гротескная картина, как она вместе с пустым гробом приезжает в какой-то санаторий в горах, а сестра Клерфэ в это время увозит в другом гробу расчлененные останки брата, чтобы похоронить его в фамильном склепе.
— Я предложил мадам взять для месье Клерфэ ваш гроб, — сказал портье. — Но она отказалась. Она была непреклонной. Даже все свои расходы у нас в отеле она тоже записала на счет автофирмы. Естественно, полный пансион, и ещё вчера вечером она заказала две бутылки «Шато Лафит» двадцать девятого года. Это самое лучшее вино, какое у нас есть. Агент похоронного бюро согласен взять гроб обратно, но только за полцены.
— Ладно, — ответила Лилиан. — А теперь подготовьте мой счет. Сегодня вечером я уезжаю.
— Хорошо, будет сделано. Остается только вопрос с местом на кладбище. Вам оно теперь не нужно, но я уже по вашему поручению заплатил за него. Сегодня трудно что-нибудь сделать. Суббота. До понедельника в бюро никого не будет.
— А разве у вас по субботам и воскресеньям никто не умирает?
— Почему же, умирают! Тогда места на кладбище покупают в понедельник.
— Запишите и эту сумму на счет, — сказала Лилиан.
— Так вы хотите оставить это место на кладбище за собой? — с сомнением поинтересовался портье.
— Не знаю и не хочу больше об этом говорить. Запишите на счет всё, что вы заплатили. Запишите всё, что хотите! Но я не желаю больше об этом ничего слышать! Ничего! Вам понятно?
— Хорошо, мадам.
Лилиан вернулась в свой номер. Зазвонил телефон. Она не стала брать трубку и продолжила складывать остатки своих вещей. В сумочке она нашла билет в Цюрих. Посмотрела на дату. Поезд уходил сегодня вечером.
Снова зазвонил телефон. Когда он умолк, Лилиан вдруг охватил панический страх. Ей показалось, что вместе с Клерфэ умерло нечто большее — всё, что окружало её до сих пор. «И Борис тоже, — подумала она. — Кто знает, что с ним? Быть может, и его уже давно нет, и никто не мог ей сообщить об этом, потому что никто не знал её адреса или не захотел сообщить.
Лилиан протянулась было за трубкой телефона, но потом опустила руку. Она не могла позвонить Борису. Только не сейчас. Борис не сможет понять её и подумает, что она звонит ему только потому, что Клерфэ погиб. Он никогда не сможет поверить ей, что она хотела оставить Клерфэ. И она никогда не сказала бы ему этого.
Лилиан продолжала тихо сидеть, пока серые сумерки медленно не заполнили её комнату. Окна были открыты. Она слышала шелест пальм, казавшийся ей шепотом злорадствовавших соседей. Портье сказал, что сестра Клерфэ уехала днём; пора было уезжать и ей.
Лилиан встала, но никак не могла решить, что же ей делать. Она не могла уехать, не выяснив, жив ли Борис. Для этого совсем не обязательно было звонить ему. Она могла позвонить по тому адресу, где он жил, и, назвавшись как угодно, попросить Бориса к телефону; если служанка отправится доложить о звонке, Лилиан поймет, что он жив, и повесит трубку, прежде чем он подойдёт к телефону.
Лилиан набрала номер. Прошло довольно много времени, пока телефонистка отеля не сообщила ей, что номер не отвечает. Лилиан настойчиво попросила снова срочно соединить её, причем с предварительным вызовом абонента, и стала ждать.
Она слышала шум шагов по дорожкам сада, посыпанным гравием. Это напомнило ей сад Клерфэ. И её охватила волна безутешной нежности. Он завещал ей свой дом, а она об этом ничего знала. Дом ей был не нужен. Он будет стоять пустой и медленно разрушаться вместе с его лепниной — если только его не приберёт к своим рукам сестра Клерфэ, вооруженная лицемерным понятием о справедливости.
Вдруг резко зазвонил телефон. Лилиан слышала взволнованные голоса телефонисток, говоривших по-французски. Она сразу забыла обо всём, что планировала до этого. — Борис! — закричала она. — Это ты?
— Кто говорит? — спросил женский голос.
Помедлив какую-то долю секунды, Лилиан назвала свою фамилию. Через два часа она уедет с Ривьеры, и никто не узнает — куда; было бы смешно не поговорить с Борисом в последний раз.
— Кто это? — повторил голос в трубке.
Она ещё раз назвала свою фамилию.
— Кто?
— Лилиан Дюнкерк.
— Господина Волкова здесь нет. — ответил голос сквозь шум и треск на телефонной линии.
— Кто со мной говорит? Фрау Эшер?
— Нет, фрау Блисс. Фрау Эшер здесь уже больше не работает. Господина Волкова здесь тоже нет. Сожалею…
— Подождите, — закричала Лилиан. — Где же он?
Шум в трубке усилился. — Уехал, — услышала Лилиан.
— Где же он? — крикнула она.
— Господин Волков уехал.
— Уехал? Куда?
— Этого я не могу сказать.
У Лилиан перехватило дыхание. — С ним ничего не случилось? — спросила она.
— Этого я не знаю, мадам. Он уехал. Ничего больше я не могу вам сказать. Сожалею.
Их прервали. Телефонистки опять взволнованно защебетали о чем-то своём по-французски. Лилиан повесила трубку.
«Уехал», она знала, что понимают под этим словом на их коде там, в горах. Уехал или отчалил — так всегда говорили, если кто-то умирал. Ничего другого это не могло означать, да и куда мог уехать Борис? Его старой экономки уже тоже не было.
Какое-то время Лилиан сидела неподвижно. Потом она наконец поднялась и спустилась вниз. Она оплатила счёт и положила билет в сумочку. — Пошлите мои вещи на вокзал, — попросила она.
— Уже уезжаете? — спросил портье с удивлением. — Но ведь до поезда ещё почти два часа. Еще слишком рано.
— Нет, — сказала Лилиан, — отнюдь не рано.
Глава 22
Лилиан сидела на скамейке у небольшого вокзала. Вечер ещё только вступал в свои права, в окнах загорались первые огни, ещё больше подчёркивавшие полную невзрачность и безотрадность станционного здания. Мимо неё проходили шумные загорелые туристы, спешившие к поезду на Марсель.
Потом к ней подсел какой-то американец и начал, обращаясь к самому себе, жаловаться, что в Европе не съесть приличного стейка и не возможно получить даже сносного гамбургера. Сосиски — и те в Висконсине намного вкусней.
Лилиан продолжала сидеть совершенно бездумно, ощущая огромную усталость, и сама не знала, что это было: скорбь, опустошенность или смирение.
Она увидела собаку, но не узнала её. Та бежала по краю круглой площади, по пути обнюхала несколько женщин, не надолго остановилась и потом стремительно кинулась к Лилиан. Американец тут же вскочил.
— Бешеная собака! — заорал он. — Полиция! Пристрелите её!
Овчарка пронеслась мимо него и бросилась к Лилиан, вскинув свои лапы ей на плечи. Собака чуть не сбросила ее со скамейки, лизала ей руки и норовила лизнуть в лицо, она так скулила, визжала и лаяла, что Лилиан обступили любопытные. — Волк, — растерянно произнесла Лилиан. — Волк! Волчище! Да откуда ты взялся? — Собака отскочила от неё и бросилась в толпу, сразу же раздавшуюся в стороны. Овчарка подбежала к какому-то мужчине, который быстро приближался к ним, а потом опять вернулась к Лилиан.
Лилиан встала. — Борис! — воскликнула она.
— Мы всё-таки нашли тебя, — радостно заметил Волков. — Портье в отеле сказал, что ты уже на вокзале. Мы, кажется, успели вовремя! Даже не знаю, где бы я тебя потом разыскивал!
— Ты жив! — прошептала Лилиан. — Я звонила тебе. Мне ответили, что ты уехал. И я подумала.
— Это была фрау Блисс, моя новая экономка. А фрау Эшер снова вышла замуж.
Волков взял собаку на поводок. — Я из газеты узнал о случившемся, поэтому я и приехал. Я не знал, в каком отеле ты остановилась, иначе я позвонил бы.
— Ты жив! — повторила она ещё раз.
— И ты жива, душечка! Всё остальное не имеет значения.
Она смотрела на него. Ей сразу же стало понятно, что он имел ввиду — что всё остальное, её израненная гордыня и оскорблённый эгоизм исчезли под давлением последнего простого и отрадного факта, что любимый человек не умер, что он ещё жив, что он был здесь рядом с ней, что он мог дышать, независимо от случившегося и от того, где были его чувства в этот момент. Борис приехал к ней не потому, что был слабым человеком, и не из чувства сострадания; причиной его приезда стало осознание этого факта, поразившее его как удар молнии, последнее, что ему оставалось сделать и что нужно было сделать перед надвигавшимся концом, это осознание, устранявшие все проблемы, и которое озаряет нас, как правило, слишком поздно.
— Да, Борис, — ответила Лилиан. — Всё остальное не имеет значения.
Волков взглянул на багаж. — Когда у тебя поезд?
— Через час. Пусть себе без меня едет.
— И куда же ты отправишься?
— Куда-нибудь. Сначала в Цюрих. Мне всё равно, Борис.
— Тогда давай уйдем отсюда. Переедешь в другой отель. В Антибе я зарезервировал номер. В отеле «Дю Кап». Можем снять ещё один номер для тебя. Отослать твой багаж сразу туда?
Лилиан покачала головой. — Не надо, пусть остается здесь, — сказала она вдруг крайне решительно. — Поезд отходит через час, и мы уедем. Я не хочу здесь оставаться. И тебе надо возвращаться.
— Мне не надо возвращаться, — ответил ей Волков.
Лилиан взглянула на него. — Неужели ты выздоровел?
— Нет. Но мне не надо обратно. Я могу поехать вместе с тобой, куда ты захочешь, Лилиан. И насколько ты захочешь.
— Но.
— Я тебя тогда понял, — сказал Волков. — О Боже мой, душечка, как я понимал, что ты хотела уехать.
— Почему же ты не уехал вместе со мной?
Волков промолчал. Он не хотел напоминать ей о том, что она тогда наговорила. — А ты поехала бы со мной? — спросил он наконец.