Я ударил в ответ, но лысый, оказавшись сзади, с таким энтузиазмом схватил меня за левое запястье, что мой нос оказался у коленей. Внезапно весь мир рассыпался на горизонтальные кусочки и запел как марионетки в телевизоре, и я услышал, как этот поющий голос кричал:
— Что я тебе говорил, в машине! Что я тебе говорил, в машине! — Голос был очень злой.
Это была не Мэрджори. Это был широкоплечий полковник советской службы безопасности, в летах. Звали его Сток. Он размахивал пистолетом и по-русски грозился сделать что-то страшное со своими друзьями.
— Он напал на нас, — оправдывался волосатый.
— Давайте работать, — оборвал его Сток. Бородатый поднял металлический чемодан и прошел с ним в соседнюю комнату. — И побыстрее, — поторопил Сток. — Поторапливайтесь, поторапливайтесь.
— Будут неприятности, — сказал я.
— Мы думали, вы оба в машине, — объяснил Сток.
— Купите очки, прежде чем начинать Третью мировую войну.
— Мы надеялись, вас не будет дома, — повторил Сток. — Все было бы проще.
— Не надо усложнять таким образом, — разозлился я. — Вы и так выпускаете своих горилл из клетки, смазываете оружие, нападаете на граждан и ломаете мебель достаточно часто, чтобы вскоре жизнь стала здесь такой же простой, как и в Советском Союзе.
Через дверь мне было видно, как те двое доставали из чемодана дрели и молоток.
— Они здесь ничего не найдут, — сказал я Стоку.
— Готовится заговор, — сказал Сток. — Советское официальное лицо в опасности.
— Почему бы не обратиться в полицию?
— Откуда нам знать, что полиция тоже не вовлечена в заговор?
— В вашей стране вы этого не узнаете, — сказал я.
Сток открыл было рот, собираясь спорить, но раздумал. Вместо возражения он улыбнулся, но улыбка не была сердечной. Он расстегнул пальто, достал платок и вытер нос. Костюм у него был хорошим, западного производства. К костюму он носил белую рубашку и серебристый галстук. Нервозные руки и пронзительный взгляд дополняли облик «Крестного отца».
— Пять минут и мы уйдем, — сказал он.
В соседней комнате обменялись короткими русскими фразами. Говорили слишком быстро, чтобы я мог хотя бы приблизительно понять, о чем идет речь.
— Медицинская сумка, — обратился ко мне Сток. — Зачем вам медицинская сумка?
— Это Мэрджори, — ответил я. — Моей подружки, она врач.
Сток дал команду продолжать обыск:
— Если окажется, что девушка не врач, нам, возможно, придется вернуться.
— Если девушка окажется не доктором, я, возможно, умру, — ответил я.
— Вам не причинили вреда, — возразил Сток. Он подошел ко мне и посмотрел на легкую отметину, оставленную рантом ботинка. — Ничего страшного, — сказал он.
— По вашим меркам, это не более чем приятный вечер.
Сток пожал плечами.
— Вы под наблюдением, — сказал он. — Предупреждаю вас.
— Чем дальше, тем веселее, — ответил я. — Поставьте еще телефон на прослушивание, если от этого вам станет легче.
— Это не шутка.
— О! Конечно. Я рад, что вы сказали мне об этом до того, как я начал хохотать.
Я слышал, как в соседней комнате дружки Стока выстукивали стены и мебель в поисках тайников. Один из парней принес Стоку блокнот, в который я записывал свои расходы. Сток отложил пистолет и надел очки для чтения, чтобы проштудировать страницы блокнота, но я знал, что в записях нет никаких секретных сведений. Я рассмеялся. Сток поднял глаза, улыбнулся в ответ и отложил блокнот.
— Там ничего нет, — сказал я. — Вы зря теряете время.
— Возможно, — согласился Сток.
— Готово, — раздалось из соседней комнаты.
— Подождите минуту, — попросил я, поняв, что они собираются делать. — Я могу объяснить — эта квартира принадлежала букмекеру. Сейчас там ничего нет. Абсолютно ничего.
Я оттолкнул Стока, чтобы пройти в соседнюю комнату. Двое его друзей вешали на стену наш бирмингемский ковер. Ковер закрывал вмонтированный в стену сейф, к которому они сейчас прикрепили шесть небольших зарядов. Они подорвали их как раз тогда, когда я появился на пороге. Ковер вздулся огромным парусом, и затем раздался приглушенный взрыв. Волна горячего, пахнущего кордитом воздуха отбросила меня назад.
— Пусто, — сказал бородатый; он уже складывал свои причиндалы в чемодан.
Сток посмотрел на меня и высморкался. Парни торопились на выход, а Сток задержался. Он поднял руку, как будто хотел извиниться или что-то объяснить. Но слова ему не дались; рука упала вниз, он повернулся и поспешил за своими соратниками.
Послышался шум потасовки: это Фрэзер встретился с русскими на лестнице. Но Фрэзер представлял для них соперника не лучше, чем я, и поэтому он появился в дверях, прижимая к носу окровавленный платок. С ним был парень из службы безопасности — новичок, который настоял на том, чтобы показать мне свое служебное удостоверение, прежде чем начал фотографирование квартиры.
Да, думал я, это должны были быть русские. В этом было что-то непревзойденное. Также как и в попытке сбросить нас с дороги и в последующем сидении в «Боннете», где они давали нам понять, кто они такие. Как тральщики, которые следуют за кораблями НАТО, и огромные советские флоты, беспокоящие нас в океане. Это все части демонстрации ресурсов и знаний, попытка спровоцировать противника на плохо продуманные действия.
Типичным было и то, что полковник безопасности прибыл отдельно, а не в машине с взрывчаткой и орудиями взлома. И этот полужест сожаления — тупые ублюдки! — мне тоже не понравился. Я имею в виду, что, когда вы собираетесь прыгнуть в бассейн городских бань, то не ожидаете увидеть над водой акулий плавник.
К приходу Мэрджори их всех уже не было дома. Вначале она не заглянула в спальню, где находился сейф нашего предшественника с болтающейся на петле дверцей и замком, превращенным в пучок металлической стружки. Не обратила она внимания и на обрывки бумаги из-под зарядов, на мотки провода и сухие элементы питания. Мэрджори не видела толстого слоя старой штукатурки, покрывающей кровать и мой костюм и ее туалетный столик; ковер с большим прожженным пятном в середине.
Она застала меня собирающим осколки китайского чайного сервиза, подаренного ее матерью ей и Джеку на годовщину свадьбы.
— Я рассказывала тебе о старике с искривленным бедром.
— Что?! — воскликнул я.
— Он делает зарядку. Ты будешь делать то же самое. Вот увидишь! Ты составишь ему компанию в реанимационном отделении: ты слишком стар для серьезных нагрузок.
Я бросил осколки сервиза на поднос с разбитым чайником.
— Хорошо, если это была не зарядка, то что случилось? — спросила Мэрджори.
— Приходил полковник из советского посольства с подрывником и золотозубым бородатым водителем. А потом были представитель ВМС и службы безопасности: фотографировали.
Она уставилась на меня, пытаясь понять, не шутка ли это.
— Что делали? — спросила она осторожно. Мэрджори понюхала прожженный воздух и оглядела комнату.
— С такими исполнителями, — сказал я, — какой может быть заговор?
Глава 8
«Пропуск очередного действия. Участники игры должны помнить, что расходы топлива, снаряжения и другого имущества будут и в этом случае продолжаться. Руководство не прекратится (воздушное патрулирование и т. д.), морские соединения будут идти по курсу до получения особых распоряжений. Поэтому дважды подумайте, прежде чем отказаться от очередного действия.»
На Холланд-Парк авеню оказался большой кусок плюшевого ландшафта, «украденного» с Кэмпденского холма. На этом кусочке и жил Фоксуэлл. За полицейским участком шла улица осыпающихся вилл викторианского стиля, раскрашенных их обитателями — выходцами из Западной Индии в фисташково-зеленый, вишнево-красный и малиново-розовый цвета. При свете дня улица казалась огромным куском банана с окаемкой из помятых автомобилей.
На углу стояло похожее на конюшню кафе: по пятницам здесь танцевали полуголые девицы, по субботам дрались ирландцы, утром в воскресенье появлялись рекламные агенты и члены спортивного клуба автомобилистов. Рядом с кафе располагалась настоящая конюшня. Ворота в дальнем торце конюшни открывались в сторону совершенно невообразимого дома и сада, которыми владело вот уже третье поколение Фоксуэллов.
Было трудно поверить, что это центральная часть Лондона. Листьев на деревьях не было, а худосочные розы склонили свои сморщенные бутоны. В ста ярдах вверх по улице стоял большой дом, едва видимый в зимней дымке. Перед домом садовник жег остатки опавших листьев. Он обращался с огнем с большой осторожностью, как человек, имеющий дело с небольшим драконом. Над костром курился дымок, потрескивали, раскаляясь, угли.
— Добрый вечер, сэр.
— Добрый вечер, Том. Дождь будет? — Я обошел машину и открыл Мэрджори дверь. Она и сама могла это сделать, но сегодня у нее была прическа, а в таких случаях она предпочитала, чтобы с ней обращались как с престарелым инвалидом.
— В горах идет снег, — ответил Том. — Убедитесь, что у вас достаточно антифриза.
— Я забыл его слить прошлым летом. — Считая, что ею пренебрегли, Мэрджори засунула руки в карманы и поежилась.
— Это жестоко, — сказал Том. — Машина заржавеет.
Дом Ферди занимал два акра лучших лондонских земель, отведенных под застройку. В связи с этим выращиваемые в саду яблоки становились дорогим деликатесом, но в этом весь Ферди.
Около дома уже стояли машины: «рено» Ферди, «бентли» и чарующая старая модель — ярко-желтая, может быть, слишком нарочитая для Аль Капоне, но, безусловно, подходящая ему по размеру. Я припарковал свой «мини клабмен» рядом с ней.
Перед тем как позвонить, я на мгновение заколебался. Эти широко известные обеды у Фоксуэллов планировались с особым тщанием, с каким миссис Фоксуэлл относилась ко всему, что делала. Если верить Ферди, она входила в комитеты, занимающиеся благотворительными концертами, в общество борьбы за новую музыку, в фонд по восстановлению старых орга́нов. Но шутки шутками, а Ферди и сам тратил часть своего времени и денег на эту благотворительность. Я знал, что в конце обеда п