— Пей какао.
Знаю, вы подумаете, что я плохо обращался с Ферди, но я слишком давно знаю Фоксуэлла. Говорю вам, речь вполне могла идти об обычной дорожной аварии: два водителя, говорящие с сильным акцентом, ругались с пьяным Толивером, который чуть не убил их, выехав на красный свет.
— Я записал регистрационные номера и грузовика, и «хамбера». Ты не выяснишь, кому они принадлежат? И узнай, что полиция сделала с русскими.
— Сделаю, что смогу.
— Завтра?
— Хорошо.
— И, Патрик, ты должен помнить, что Толивер действительно работает на британскую Сикрет Сервис.
— А какая разница?
— Я имею в виду… не позволяй предрассудкам увести тебя в сторону.
— Послушай, Ферди. Толивер пьяница. Его выкинули с кабинетной работы, потому что он пьяница. В прошлом очень сурово обходились с пьяницами.
— Он по-прежнему член Парламента, — возразил Ферди.
— У него очень мало шансов быть переизбранным на следующих выборах. Но я хочу остановиться на том факте, что Толивер был членом коммунистической партии в сорок пятом и в сорок шестом годах. Его кандидатура никогда не будет рассматриваться для работы в спецслужбах, я уж не говорю о Сикрет Сервис.
— Откуда ты знаешь? Я имею в виду, что он был коммунистом.
Много лет назад я читал досье на Толивера, но не мог же я об этом сказать Ферди: «Это не секрет. Спроси любого».
Он улыбнулся:
— Толивер учился в Оксфорде на курс старше меня, в другом колледже, но наши дороги постоянно пересекались. Ему было тяжко. Отец едва помогал Толли. У нас у всех были машины, карманные деньги, а он, бедняжка, по вечерам выполнял всякую вшивую работу, чтобы свести концы с концами. Никогда не бывал на вечеринках. Беда была еще и в том, что он особо не блистал в учебе. Конечно, это не преступление быть средним, совсем не преступление, но вследствие этого он должен был сидеть за учебниками всегда и везде, когда не занимался мытьем посуды или какой-нибудь другой работой. Этого достаточно для кого угодно, чтобы присоединиться к коммунистам, разве не так?
— Ты разбиваешь мое сердце. А как насчет тех бедных ублюдков, которые даже не продвинулись дальше средней школы. Многие из них умнее Толивера и более здравомыслящие.
— Ты не любишь его, я знаю. Трудно оценить ситуацию, когда преобладают личные чувства.
— Ферди, ты не в том положении, когда можно судить людей отнюдь не блещущих. Или тех, кто позволяет личным чувствам воздействовать на их оценки других людей. Толивер не сотрудник разведывательной службы, я готов биться об заклад.
— Ты все еще хочешь получить регистрационные номера?
— Давай. Но уясни, Толивер не имеет ничего общего с британской Сикрет Сервис, а те люди не русские. Или, по крайней мере, не русские шпионы.
— Тогда кто они?
— Я не знаю, кто они, Ферди. Может быть, продавцы красного вина или делегация из журнала «Вкусная и здоровая пища». Но они не русские шпионы. А сейчас сделай мне одолжение, иди домой и забудь обо всем.
— Но ты проверишь номера?
— Проверю.
— Я бы пошел, но с этой игрой Шлегель…
— …убьет тебя голыми руками. Ты прав.
— Ты считаешь это смешным, а не приходило тебе в голову, что все это может быть делом рук Шлегеля?
— Потому, что он скрестил шпаги с Толивером на вечеринке? Если этого достаточно, то почему я не могу стоять за этим?
— Я должен был к кому-то обратиться, — сказал Ферди, и я понял, что он хорошо продумал мое предположение.
— Я пошлю Шлегелю записку, что опоздаю.
— Ему это не понравится, — Ферди прикусил губу.
— Мне не придется выслушивать его недовольство. Ты выслушаешь.
На светофоре вспыхнул зеленый свет; спортивный автомобиль с разбитым глушителем обогнал молоковоз, громыхавший так, будто переезжал свежезаделанную яму на дороге.
— Никогда не привыкну к этому продолжающемуся всю ночь движению, — сказал Ферди.
— Мы не можем все жить на двух акрах в Кэмпден Хилл, Ферди, — возразил я. — Будет ужасное перенаселение.
— О, дорогой, я не хотел тебя обидеть. Просто хотел сказать, что не представляю, как здесь можно уснуть.
— Не представляешь? Перестань болтать и я тебе покажу.
— Да, ты прав. У тебя еще что-нибудь есть?
Это мне нравилось в Фоксуэллах — «у тебя еще что-нибудь есть», как будто это он делает мне одолжение.
Глава 10
«Действия гражданского правительства не включаются в военные игры».
Новые значки службы безопасности, которые установил для нас Шлегель, казались подходящей штукой, чтобы произвести впечатление на полицейских детективов-сержантов. Я подтолкнул свой значок через заваленный всякой всячиной стол сержанта Дэвиса. Он очень медленно прочитал мои данные, словно искал орфографические ошибки, попытался надломить пластиковую основу, попробовал застежку с обратной стороны значка, согнул значок между пальцами. После этих всех испытаний значок был небрежным жестом возвращен мне: Дэвис просто перебросил его через стол. Значок упал между папками, озаглавленными «Предотвращенная гибель людей (курсанты)» и «Связь с общественностью». Сержант наблюдал, как я вылавливал кусочек пластика из бумаг и клал в карман.
— Ну и? — спросил он.
«Ну и?» — как будто он нашел какое-то нарушение на значке: оскорбительную анаграмму или усмешку на фотографии.
— Ну и ничего, — ответил я, но он не успокоился. Отодвинул в сторону бумаги, с которыми работал, даже не заметив, что перемешал их.
— «Бентли», — прочитал он на найденном листке. — Два сорок пять утра. — Это был классический полицейский. Об этом свидетельствовало не только «два сорок пять утра», но и короткая прическа, и до блеска начищенные туфли.
— Да, именно так.
— И вы выступаете от имени…
— Водителя, Толивера.
— Был без сознания.
— Да.
Он внимательно прочитал бумаги и поднял глаза.
— Все эти… — Лицо стало задумчивым: он искал подходящие слова. — Все эти «шпионь сейчас — заплатим позже», кредитные карточки… — Он указал на карман, в который я положил значок: — Это на меня не действует. И «бентли» тоже. — Дэвис махнул рукой, показывая, что еще не закончил. — Я расскажу вам столько, сколько рассказал бы парню из местной газетенки. Ни больше, ни меньше.
В кабинет вошла женщина в форме полицейского. Она принесла две кружки теплого чая. На кружке сержанта была цветная фотография королевы, на моей — Питера Рэббита.
— Спасибо, Мэри. — Он опять перетасовал бумаги, застенчиво прячась за ними, как флиртующий любитель оперы времен короля Эдуарда. — Грузовик столкнулся с зеленым «бентли»… — Он прервался и посмотрел на меня. — Ничего загадочного. Несоблюдение сигналов светофора, гидравлические тормоза, машины двигались слишком близко друг к другу — десятки подобных случаев каждый день.
— Вы считаете, что данный случай не для полиции?
Он посмотрел на часы.
— А вы, ребята, действительно отрабатываете свои деньги. Сейчас только десять минут девятого. Я думал, что только полицейские и грабители встают так рано.
— Вы считаете, что полиции здесь делать нечего?
Его голос поднялся на один тон:
— Дело полиции? А почему мы должны этим заниматься? Тест на алкоголь ничего не показал, права, страховка, путевка — все в порядке. Грузовик остановился на красный свет, у «бентли» повреждено переднее крыло. Такое повреждение говорит само за себя, согласны? Если ваш босс, Толивер, послал вас сюда, чтобы спасти свою незапятнанную репутацию, ему не повезло, ничего поделать нельзя.
— Толивер без сознания.
— Точно, я забыл. Тем не менее мой ответ остается прежним. — Он еще немного почитал бумаги, а потом начался детский лепет: — Констебль записал имена водителей грузовика, но вы можете сказать своему боссу, что он напрасно теряет время. Суд в подобных случаях всегда принимает во внимание свидетельство полицейских, а полицейские скажут, что ваш парень не соблюдал дистанцию. Если он хочет, чтобы его обвинили в неосторожном вождении, он получит свое.
— Возможно, это более серьезное преступление, чем простое дорожно-транспортное происшествие, — сказал я.
Дэвис слегка присвистнул — изобразил удивление.
— Вы что, пытаетесь на что-то намекнуть нам, мистер Армстронг? — Он произнес слово «нам» так, будто подразумевал под этим всю полицию Западного мира.
— Я пытаюсь вас кое о чем попросить.
— А я не понимаю вашу просьбу. Да, я очень глуп в это раннее утро четверга.
— Но сегодня вторник.
— Нет, сегодня… а, я думал, вы окажетесь комедиантом.
— Сержант, десятитонный грузовик, резко затормозивший перед другим автомобилем, — неплохой способ убить человека, разве нет?
— Это рискованный способ убийства, мистер Армстронг, по ряду причин. Для начала: смерть в подобном случае привлекает внимание газет, и умысел может быть установлен. Черт, у нас в подобных случаях достаточно свидетельств прохожих. — Он загнул палец, показывая, что это первая причина. — Я не повторяюсь насчет светофора, но хочу напомнить, что ваш босс не погиб…
— Он не мой босс.
— Кто бы он ни был, он жив. И это доказывает, что никакой маниакальной попытки убить его не было. Они затормозили достаточно осторожно, иначе он был бы похоронен в обломках, где-нибудь в дифференциале грузовика. Поэтому не говорите мне об убийстве.
Дэвис обнаружил в заявлении Ферди те же изъяны, что и я. С этим не поспоришь. Попытка убийства возможна, но вероятность ее очень мала: «Прямо за ним стоял «хамбер истэйт»».
— Да, целая процессия машин в обе стороны… Половина этого проклятого мира ездит по Лондону всю ночь, разве вы не знаете? Меня бесит, почему они не направляются домой спать, но это происходит каждый день. В любом случае, другие машины подъехали слишком поздно, чтобы что-то видеть.
— В самом деле?
— Что я должен был делать, пытать их водой?