— Полиция была?
— Да.
— Теперь они не вернутся до ночи, — пояснил нам мужчина. — А может, и вовсе не придут. Это скорее из-за налогов, чем криминала.
— Не расходуйте всю горячую воду, — сказала женщина.
Мы последовали за ней через желтую облупленную боковую дверь в холл отеля. Там была регистрационная стойка, сделанная из небрежно окрашенного твердого картона, и полка с висевшими на ней восемью ключами. Линолеум с рисунком в крупную клетку, задумывавшийся как мраморные плиты. Он загибался по углам, а у двери на него поставили что-то горячее, и остался идеальный круг.
— Фамилии? — мрачно спросила женщина, будто собиралась вписать нас в журнал регистрации.
— Не спрашивай, — сказал мужчина. — А они не будут интересоваться нашими.
Он улыбнулся, будто пошутил, и с тревогой глянул на жену, надеясь, что она поддержит шутку. Та пожала плечами, сняла с полки ключ и очень аккуратно положила на конторку, чтобы ее нельзя было обвинить, что она сердится.
— Им понадобится два ключа, Сибил.
Женщина зыркнула на него.
— Они заплатят за комнаты, — сказал он.
— Мы заплатим, — подтвердил я. Снаружи начался дождь. Он стучал по окнам и барабанил в дверь, будто хотел войти.
Женщина грохнула на конторку второй ключ.
— Это тебе следовало взять ту машину и бросить ее! — гневно заявила она. — А Рик привез бы этих двоих сюда.
— Это важный этап, — возразил мужчина.
— Ты ленивая свинья! Если машину объявили в розыск и Рика в ней остановят, посмотрим тогда, какой этап важнее!
Мужчина ничего не ответил, но и на меня не глядел. Он взял ключи и повел нас наверх по скрипучей лестнице.
— Осторожней с перилами. Их еще не доделали.
— Здесь все недоделано, — буркнула женщина. — Весь дом сделан наполовину.
Он провел нас в комнаты. Тесные и скорее унылые, сияющие желтым пластиком и пахнущие быстросохнущей краской. Я слышал через стену, как Кван задернул занавеску, снял пиджак и повесил на плечики в шкафу. Потом зафырчал водопровод — Кван наполнял раковину. Хозяин по-прежнему болтался рядом со мной, будто ждал чего-то. Я приложил палец к глазу и указал на комнату Квана. Мужчина понятливо кивнул.
— Машина будет готова в двадцать два часа. Отсюда до Остенде недалеко.
— Хорошо, — сказал я, надеясь, что он наконец уйдет, но тот продолжал стоять.
— Мы жили в Остенде, — сказал он. — Жена хочет туда вернуться. Там кипела жизнь, а в сельской местности для нее слишком тихо. — Он повертел сломанную дверную задвижку. Она была покрашена, но не починена. Он соединил обе части, а потом отпустил.
Я посмотрел в окно. Оно выходило на юго-запад, туда, откуда мы приехали. Дождь все шел, на дороге появились лужи, поля развезло, и там гулял ветер. Внезапные порывы ветра опрокинули цветочные горшки под распятием, и бежавшая по канавам вода была ярко-красной от почвы, которую откуда-то несла.
— Я не мог позволить мальчику везти вас, — сказал мужчина. — Я за вас отвечаю. — Он с силой потер лицо, словно надеялся заставить мозги лучше работать. — Тот, другой, не так важен для успеха всего дела. А эта часть жизненно важна. — Он посмотрел в окно. — Этот дождь нам необходим, — добавил он, желая услышать, что я с ним согласен.
— Вы все правильно сделали, — сказал я.
Он подобострастно кивнул, словно я дал ему на чай десять фунтов, а потом улыбнулся и попятился к двери.
— Я знаю, что правильно.
Главе 34
Мой куратор прибыл в одиннадцать утра. С кухни доносился запах готовки. Большой черный «хамшер» въехал во внутренний двор и остановился. Из него вылез Бирд.
— Ждите, — сказал он водителю.
На Бирде было короткое твидовое пальто и кепка в тон. Ботинки в грязи, а штанины завернуты, чтобы не испачкать. Он поднялся прямиком в мою комнату, что-то буркнул фламандцу, и тот испарился.
— Так это вы — мой куратор?
— В яблочко! — Он снял кепку и кинул на кровать. Волосы его были взъерошены. Бирд раскурил трубку. — Чертовски рад вас видеть! — Глаза его блестели, а рот был твердо сжат, как у коммивояжера, протягивающего рекламный проспект.
— Вы из меня дурака сделали, — пожаловался я.
— Да ладно, не обижайтесь, старина. Об этом даже речи быть не может. Вы отлично поработали. Луазо сказал, вы за меня горячо заступались. — Он коротко улыбнулся, поймал свое отражение в зеркале над раковиной и пригладил растрепанные волосы.
— Я сказал ему, что вы не убивали девушку, если вы об этом.
— А, ну… — Он казался смущенным. — Очень мило с вашей стороны.
Бирд вынул трубку изо рта и провел языком по зубам.
— Чертовски мило, но, откровенно говоря, старина, убил ее я.
Должно быть, я не сумел скрыть удивления.
— Неприятное дело, конечно, но она нас сдала. Всех до единого. Они подобрали к ней ключик.
— Деньги?
— Нет, не деньги. Мужчина. — Бирд выбил трубку в пепельницу. — Она была падкой на мужиков. Жан-Поль ее приручил. Вот почему женщины не годятся для такой работы, благослови их Господь. Мужики всегда обманщики, а? Девушки вечно на это покупаются. Впрочем, не нам жаловаться, верно? Лично я бы не хотел, чтобы они были другими.
Я молчал, и Бирд продолжил:
— Первоначальный план был выставить Квана эдаким восточным Джеком-потрошителем. Это давало нам возможность задержать его, разговорить и при необходимости убрать. Но планы изменились. Планы часто меняются, чем доставляют нам массу проблем, верно?
— Жан-Поль вам больше проблем не доставит. Он мертв.
— Наслышан.
— Это тоже вы организовали?
— Бросьте, не будьте таким ехидным. Хотя я понимаю ваши чувства. Признаюсь, я прошляпил это дело. Хотел провернуть все быстро, чисто и безболезненно. Но теперь поздно разводить сантименты и переживать.
— Переживать, — повторил я. — Если это действительно вы убили девушку, то как вам удалось выбраться из тюрьмы?
— Постановка. Французская полиция постаралась. Дали мне шанс исчезнуть, договорились с бельгийцами. Очень охотно сотрудничают. Еще бы им не сотрудничать, если в трех милях от их берега торчит китайское судно. Они не могут взять его на законных основаниях. Это пиратская радиостанция. Прикиньте, что будет, если все выплывет наружу. Я даже думать об этом не хочу.
— Да уж. Понятно. И что дальше?
— А теперь все перешло на правительственный уровень, старик. За пределами досягаемости мелких сошек вроде нас с вами.
Он подошел к окну и уставился на грязь и капустные кочерыжки. По земле стелилась белая дымка, как газовая атака.
— Посмотрите, какой свет, — сказал Бирд. — Вы только гляньте. Он просто божественный, но при этом его можно уловить и запечатлеть. Разве вам не хочется взяться за кисть?
— Нет, — ответил я.
— Ну а мне хочется. Художника прежде всего интересует форма, именно о ней говорят в первую очередь. Но все на свете есть лишь отражение падающего света. Не будет света — не будет и форм, как я всегда говорю. Свет — единственное, что должно заботить художника. Все величайшие художники это понимали: Пьеро делла Франческа, Эль Греко, Ван Гог. — Он перестал смотреть на дымку и повернулся ко мне, сияя от удовольствия. — Или Тёрнер. Тёрнер больше всех, возьмите любое его полотно… — Он перестал говорить, но не перестал смотреть на меня. Я не задавал вслух вопросов, но он все равно услышал. — В живописи моя жизнь. Я бы делал что угодно, лишь бы иметь достаточно денег, чтобы писать картины. Это пожирает меня. Возможно, вам не понять, что может сделать искусство с человеком.
— Думаю, начинаю улавливать, — сказал я.
Бирд пристально посмотрел на меня.
— Рад это слышать, старина.
Он достал из портфеля коричневый конверт и положил на стол.
— Хотите, чтобы я доставил Квана до корабля?
— Да, таков план. Кван здесь, и мы бы хотели, чтобы он оказался на борту. Датт тоже постарается попасть на борт, что нас вполне устраивает, но это не так важно. Доставьте Квана до Остенде. Встретьтесь там с его куратором — майором Ченом — и передайте ему с рук на руки.
— А что насчет девушки, Марии?
— Внебрачная дочка Датта работает на два фронта. Одержима мыслью о том фильме, где она снята с Жан-Полем, и делает все, чтобы его заполучить. Датт непременно воспользуется этим фактором, попомните мои слова. Он использует ее, чтобы перевести свои записи.
Бирд разорвал конверт.
— А вы попытаетесь ей помешать?
— Не я, старик. Не мое дело эти досье, да и не ваше тоже. Как только Кван окажется в Остенде, забудьте обо всем прочем. Как только Кван окажется на борту, мы скажем вам, куда уходить.
Он отсчитал некоторую сумму в бельгийских франках и протянул мне карточку прессы, удостоверение личности, аккредитив и два телефонных номера, куда звонить в случае проблем.
— Распишитесь вот здесь, — сказал он.
Я подписался на квитанциях.
— Эти досье — добыча Луазо, — добавил Бирд. — Предоставьте это ему. Хороший парень этот Луазо.
Бирд непрерывно перемещался, как боксер в легком весе на первом раунде. Он взял квитанции, подул на них и помахал в воздухе, чтобы высушить чернила.
— Вы меня использовали, Бирд, — сказал я. — Вы направили Хадсона ко мне с шитой белыми нитками историей. И вам было наплевать, что во мне могут проковырять дыру, если план в целом прокатит.
— Так решил Лондон, — спокойно поправил меня Бирд.
— Что, все восемь миллионов жителей?
— Главы наших департаментов, — терпеливо пояснил он. — Лично я возражал. — По всему миру люди противятся тому, что считают плохим делом, но все же совершают скверные поступки, если ответственность можно взвалить на коллективное решение.
Бирд полуобернулся к окну, чтобы полюбоваться туманом.
— Нюрнбергский процесс показал, что на кого бы ты ни работал, будь то «Кока-кола», корпорация «Смерть» или Генеральный штаб вермахта, ответственность за свои поступки несешь ты сам, — сказал я.
— Должно быть, я пропустил эту часть Нюрнбергского процесса, — беспечно отмахнулся Бирд. Он убрал квитанции в портмоне, взял кепку с трубкой и направился мимо меня к двери.