Бирд поспешил обратно в клуб.
— Его убьют, — сказала Мария.
— Не думаю, — возразил я.
Мы сели в «ягуар» Марии.
Вдоль улицы спешили двое мужчин в плащах и фетровых шляпах.
— Из уголовного отдела полиции, — пояснила Мария.
Один из мужчин подал ей знак, и она опустила стекло. Он наклонился, приветственно приподняв шляпу.
— Я ищу Бирда, — сказал он Марии.
— Зачем? — спросил я, но Мария уже успела сказать, что это человек, который только что отошел от нас.
— Судебная полиция. Я намерен его арестовать за убийство Анни Казинс, — сообщил полицейский. — У меня есть показания свидетелей, данные под присягой.
— О Боже! — воскликнула Мария. — Я уверена, что он невиновен, он не относится к людям, склонным к насилию.
Я оглянулся на дверь заведения, но Бирд уже исчез внутри. Двое полицейских последовали туда же.
Мария завела мотор, мы отъехали от тротуара, объехали мотоцикл и понеслись по бульвару Сен-Жермен.
Небо было звездным, а воздух теплым. К этому времени приезжие растворились в Париже, очарованные, влюбленные, увлеченные и обманутые, готовые к самоубийству, воодушевленные, агрессивные, сокрушенные, в чистых хлопчатобумажных брюках, в запачканных вином свитерах. Бородатые, лысые, в очках, бронзовые. Угреватые девушки в мешковатых брюках, гибкие датчане, полные греки, нувориши-коммунисты, безграмотные писатели, будущие директора — все они летом в Париже, впрочем, как и всегда.
— Вы не вызвали у меня восхищения, — сказала Мария.
— Как это?
— Вы не поспешили на помощь дамам.
— Я точно не знал, кто там был дамами.
— И вы сделали все для спасения своей шкуры.
— У меня осталась только одна, — объяснил я. — Остальные я использовал для абажуров.
Удар, который пришелся по почкам, ощущался чертовски остро. Я становлюсь слишком старым для таких вещей.
— Кончается ваше веселое время, — сказала Мария.
— Не будьте агрессивны. — Мой голос источал понимание. — Сейчас неподходящий момент для того, чтобы просить об одолжении.
— Откуда вы знаете, что я собираюсь просить вас об одолжении?
— Умею читать мысли, Мария. Когда вы неправильно перевели Дэтту мои признания после инъекций, вы спасли меня не просто так, а ради чего-то.
— Вы думаете? — улыбнулась она. — Возможно, я спасла вас лишь для того, чтобы увезти домой и уложить с собой в постель.
— О нет, я не обольщаюсь. У вас были какие-то неприятности с Дэттом, и вы полагаете — возможно, ошибочно, — что я вам могу чем-нибудь помочь в этом деле.
— Что заставляет вас так думать?
В другом конце бульвара Сен-Жермен было потише. Мы миновали фасад министерства обороны со шрамом от бомб и переехали через реку. Площадь Согласия была бетонным полем, залитым светом, как съемочная площадка.
— В том, как вы говорите о Дэтте, что-то есть. Кроме того, той ночью, когда он сделал мне инъекции, вы все время двигались, стараясь, чтобы между вами и им было мое тело. По-моему, вы уже тогда решили использовать меня как средство против него.
— «Самоучитель психиатрии», том третий.
— Том пятый. Тот, где описан набор хирургических инструментов для операций на мозге самому себе.
— Люазо хочет увидеться с вами сегодня вечером. Он сказал, что это что-то такое, в чем вы с удовольствием ему поможете.
— Что он делает — потрошит себя? — спросил я.
Она кивнула.
— Авеню Фош. Встретите его на углу в полночь.
Она подъехала к кафе «Бланк».
— Выйдем, выпьем кофе, — предложил я.
— Нет, мне пора домой, — отказалась Мария.
Я вышел из машины, и она уехала. Жан-Поль сидел на террасе и пил кока-колу. Он махнул мне, и я подошел к нему.
— Вы были в «Собаках» сегодня вечером? — спросил я.
— Я там не был уже неделю, — ответил он. — Собирался сегодня, но передумал.
— Там был bagarre.[183] И там был Бирд.
Жан-Поль сделал гримасу, но, казалось, мне сообщение его не заинтересовало. Я заказал выпить и сел. Жан-Поль пристально смотрел на меня.
Глава 19
Жан-Поль смотрел на англичанина и думал о том, зачем тот его разыскал. Вряд ли это просто совпадение. Жан-Поль ему не доверял, тем более, что ему показалось, будто незадолго до появления англичанина в потоке транспорта мелькнула машина Марии. Что они оба замышляют? Жан-Поль знал, что женщинам нельзя доверять. Они только потребляют, высасывают силы и уверенность, не давая взамен утешения. Сама природа сделала женщин его… «врагом» — впрочем, не слишком сильно сказано? Нет, пожалуй, «враг» — все-таки слишком сильно. Они отбирали у него силы и требовали все больше физической любви. «Ненасытные» — вот единственно подходящее им определение. Все остальное не стоило того, чтобы о нем думать, — секс не был его сильной стороной. Нет. Женщины были горячими и похотливыми, и, по правде говоря, злыми. Вся его жизнь была бесконечным стремлением погасить похоть женщин, которые ему встречались. А если он когда-нибудь терпел неудачу, они его высмеивали и унижали. Женщины всегда только и ждали случая его унизить.
— Вы в последнее время видели Марию? — спросил Жан-Поль.
— Минуту назад. Она меня подвезла.
Жан-Поль улыбнулся, но ничего не сказал. Так и есть. По крайней мере, англичанин не посмел ему солгать. Должно быть, он прочел по глазам. Жан-Поль был сейчас не в настроении терпеть шутки по отношению к себе.
— Как продвигается работа? — спросил я Жана-Поля. — Как оценили критики выставку вашего друга?
— Критики, — сказал Жан-Поль, — находят невозможным отделить современную живопись от подростковой беременности, юношеской преступности и роста преступлений, связанных с насилием. Они считают, что, поддерживая скучные повторения и вышедший из моды неоригинальный тип представительской живописи, тем самым хранят верность флагу, дисциплине, чувству справедливости и ответственному использованию мирового превосходства.
Я усмехнулся.
— А как насчет людей, которые любят современную живопись?
— Люди, которые покупают современную живопись, часто интересуются только тем, чтобы получить доступ в мир молодых художников. Очень часто они богатые невежды, опасающиеся, что их сочтут старыми обывателями, а на деле доказывают, что так оно и есть, поскольку начинают восхищаться смышлеными оппортунистами, которые пишут современные — очень современные — картины. Они продолжают покупать картины ради того, чтобы их продолжали приглашать на вечера богемы.
— Разве нет художников-гениев?
— Их немного, — пожал плечами Жан-Поль. — Скажите мне, английский и американский — действительно один и тот же язык, в точности тот же самый?
— Да, — сказал я.
Жан-Поль посмотрел на меня.
— Мария очень увлечена вами.
Я ничего не ответил.
— Я презираю всех женщин.
— Почему?
— Потому что они презирают друг друга. Они относятся друг к другу с такой жестокостью, с какой никогда не относятся друг к другу мужчины. У них никогда не бывает подруг, о которых можно сказать с уверенностью, что те их не предадут.
— Хорошее основание для мужчин быть добрым к ним, — сказал я.
Жан-Поль улыбнулся. Он был уверен, что я шучу.
— Полиция арестовала Бирда за убийство, — сказал я.
Жан-Поль не был удивлен.
— Я всегда думал о нем как об убийце.
Я был потрясен.
— Они все такие, — пояснил Жан-Поль. — Они все готовы убить из-за своей работы. Бирд, Люазо, Дэтт, даже вы, мой друг, готовы убить, если потребует работа.
— О чем вы говорите? Кого убил Люазо?
— Он убил Марию. Или вы думаете, что она всегда была такой — предающей, смущенной и живущей в постоянном страхе перед всеми вами?
— Но вы не убийца?
— Нет, — сказал Жан-Поль. — Что бы мне ни ставили в вину, если только вы не имеете в виду… — Он сделал паузу, прежде чем тщательно выговорить слово «леди-киллер», что значит «сердцеед».
Жан-Поль улыбнулся и надел темные очки.
Глава 20
В полночь я отправился на авеню Фош.
На углу узкой улочки за домами стояли блестящие мотоциклы и четверо полицейских в побитых шлемах, защитных очках и коротких черных куртках. Они стояли так, как умеют стоять только полицейские: не ожидая, что может что-то случиться, не глядя на часы и не разговаривая, просто стояли и смотрели, как будто были единственными в мире людьми, имеющими право здесь быть. Позади полицейских стоял темно-зеленый DS-19 Люазо, а за ними выстроились красные ограждения, и прожекторы освещали закрытую для проезда часть дороги. У барьеров застыли еще несколько полицейских. Я заметил, что это была не транспортная полиция, а молодые, крепкие на вид ребята с беспокойными руками, которые постоянно постукивали по кобурам пистолетов, по поясам и дубинкам, желая удостовериться, что все в порядке. Внутри огороженного участка дороги двадцать широкоплечих мужчин склонились над дорожными отбойными молотками.
Звук оглушал, как будто пулемет стрелял длинными очередями. Грузовик с генератором издавал ровное гудение. Поблизости от меня работающий отбойным молотком человек поднял его и перенес на прогретый за день участок гудрона. Он дал очередь — металлический конец глубоко зарылся в почву, и кусок мостовой как бы со вздохом отвалился на разрытый участок. Человек велел напарнику продолжать, а сам повернулся в мою сторону, вытирая вспотевшую голову синим носовым платком. Под спецовкой у него виднелась чистая рубашка и шелковый галстук. Это был Люазо.
— Тяжелая работа, — сказал он.
— Вы собираетесь пробиться в подвалы?
— Не прямо в подвалы дома Дэтта, — объяснил мне Люазо. — Мы проделали дыру на две двери в сторону, и лишь потом уже через лаз попадем к Дэтту.
— Почему вы не обратились к соседям? — Я указал на дом позади участка, рядом с которым велись работы. — Почему бы не попросить их позволить вам пройти через их дом?
— Я так не работаю. Как только я прошу об одолжении, я раскрываю карты. Например, мне неприятна мысль о том, что вы знаете о наших действиях. А возможно, завтра я сам захочу от всего этого отпереться. — Он снова вытер лоб. — Да, я почти уверен, что завтра мне придется все отрицать.