Дуглас расстегнул на убитом сорочку и обнаружил темно-лиловые синяки вокруг двух дыр с коркой запекшейся крови.
— Какие мои впечатления… — проговорил доктор. — Смерть наступила от пулевых ранений в область груди. Первая пуля попала в сердце, вторая — в верхнюю долю легкого. Умер практически мгновенно. Могу я теперь быть свободен?
— Я не задержу вас дольше необходимого, — холодно произнес Дуглас, присев на корточки перед трупом.
Он посмотрел туда, где должен был находиться убийца. У стены под креслом в самом углу блеснуло что-то металлическое. Дуглас подошел взглянуть и выудил из-под кресла маленькую деталь из какого-то сплава с обшитым кожей краем. Спрятав ее в жилетный карман, он уточнил:
— Так, значит, сердце пробила первая пуля, не вторая?
Доктор по-прежнему сидел, вальяжно развалившись на диване, только теперь скрестил стопы вытянутых ног.
— Да. Если бы сердце еще билось, было бы больше кровавой пены из пробитого легкого.
— Вот как, — произнес Дуглас.
— Он уже падал, когда убийца выстрелил во второй раз. Вероятно, поэтому пуля и прошла выше.
— Ясно.
— За последний год я насмотрелся достаточно огнестрельных ран, чтобы стать в этой области почти экспертом. Орудие — пистолет, девятимиллиметровые пули вы достанете, когда поковыряетесь под этими чудовищными полосатыми обоями. Я считаю, искать надо отставного военного, который часто бывает в этом доме и открывает своим ключом. И наверняка он левша.
— Неплохо, доктор.
Уловив сарказм, Гарри Вудс на секунду оторвался от изучения содержимого карманов убитого.
— Вы знаете мои методы, Ватсон, — ответил доктор.
— Значит, раз убитый в верхней одежде, вы решили, что он вошел с улицы и нарвался на убийцу, поджидавшего в кресле у камина. По тому, как прошла пуля, вы сделали вывод, что убийца левша.
— Хороший табак, — констатировал доктор, держа сигарету перед собой и любуясь на струйку дыма, поднимающуюся к потолку. — Не скупятся для вас немцы, чего уж там.
— А к отставным военным вы его приписали, потому что он попал в сердце с первого выстрела.
Доктор затянулся и кивнул.
— А вы не обратили внимания, что мы все сейчас в верхней одежде? Потому что тут холод собачий, газового отопления нет и не предвидится. К тому же не всякий солдат настолько хорошо стреляет. Из пистолета таких стрелков вообще один на миллион. Вы утверждаете, что у преступника был ключ, потому что на двери нет следов взлома. Но любой мой сержант вскроет такую дверь с помощью полоски целлулоида быстрее, чем ключом, и вообще без шума.
— О… — только и сказал доктор.
— Каково было время смерти, по вашим оценкам?
Все медики ненавидят гадать о времени смерти, и этот постарался выразить досаду всем своим видом.
— Ну я могу назвать цифру, — протянул он, пожимая плечами, — и накинуть еще сверху для спокойствия.
— Давайте-ка вы назовете нам цифру, док, и ничего не будете накидывать, — предложил Дуглас.
Не вставая с дивана, доктор затушил сигарету пальцами и отправил окурок в помятую табачную жестянку.
— Я измерил температуру тела сразу по прибытии. Обычно считают так: в час тело остывает на полтора градуса по Фаренгейту.
— Да, слыхал о таком, — произнес Дуглас.
Доктор невесело усмехнулся, убрал жестянку в карман шинели и уставился на свои вытянутые ноги.
— Получается, между шестью и семью часами утра, — заключил он.
Дуглас взглянул на дежурного сержанта.
— Кто сообщил о трупе?
— Сосед снизу каждое утро приносит ему бутылку молока, — с готовностью отрапортовал сержант. — Дверь была не заперта. Кордитом не пахло.
Доктор фыркнул со смеху, закашлялся и постучал себя по груди.
— Кордитом не пахло, — повторил он. — Неплохо, неплохо. Это надо запомнить.
— Вы поразительно мало знаете о полицейской работе, док, — сказал Дуглас. — Особенно для штатного медика. Позвольте, я вам объясню. Вот этот сержант — офицер, которого я впервые вижу, — тактично намекает мне, что, по его мнению, смерть наступила раньше. Гораздо раньше, док.
Дуглас прошел к расписному буфету и открыл дверцы. Внутри обнаружилась впечатляющая коллекция спиртных напитков. Дуглас взял бутылку виски, без удивления отметил на большинстве этикеток надпись «Разлито специально для вермахта», поставил бутылку на место и закрыл буфет.
— Вам знаком термин «трупные пятна», док? — поинтересовался он.
— Смерть могла наступить раньше, — признал доктор еле слышно.
Разумеется, от него не укрылись синюшные пятна от перемещения крови под воздействием силы тяжести. Теперь он собрал ноги и сидел прямо.
— Раньше, но не ранее полуночи?
— Не ранее полуночи.
— Другими словами, смерть наступила во время комендантского часа.
— Весьма вероятно.
— Весьма вероятно, — саркастично повторил Дуглас.
— Определенно во время комендантского часа, — подтвердил доктор.
— В какую игру вы тут пытаетесь играть, док? — спросил Дуглас, не глядя на него.
Он прошел к камину и стал рассматривать груду сожженной бумаги. До блеска начищенная медная кочерга была перемазана в саже. Кто-то очень постарался, чтобы каждый листок сгорел дотла. Дуглас опять сунул руку в ворох перистой золы. Толстенная пачка писчей бумаги. Полностью прогорела и полностью остыла.
— Что у него в карманах, Гарри?
— Удостоверение личности, восемь фунтов, три шиллинга и десять пенсов, связка ключей, перочинный нож, дорогая авторучка, носовой платок без отметок прачечной и железнодорожный билет из Брингл-Сэндс до Лондона и обратно.
— Это все?
Гарри знал, что далее напарник пожелает взглянуть на удостоверение личности, и передал его, не дожидаясь просьбы.
— Путешествует налегке, — заметил он.
— Или карманы уже обчистили, — вставил доктор со своего дивана.
Гарри встретился взглядом с Дугласом, в его глазах был намек на улыбку.
— Ну да, или карманы уже обчистили, — сказал ему Дуглас.
— Или так, — согласился Гарри.
Дуглас раскрыл удостоверение личности. В нем значилось, что его владелец является бухгалтером в возрасте тридцати двух лет, проживающим в городе Кингстон, графство Суррей.
— Кингстон, — проговорил Дуглас.
— Ну да, — кивнул Гарри.
Они оба понимали, что это может означать. Государственный архив Кингстона был уничтожен в ходе боев, и теперь этот город очень любили вписывать в свои произведения умельцы, промышляющие подделкой документов.
Спрятав удостоверение в карман, Дуглас повторил вопрос:
— В какую игру вы тут пытаетесь играть, док? — Он посмотрел на доктора, ожидая ответа. — Зачем вводить меня в заблуждение насчет времени смерти?
— Да так, по глупости. Просто если кто-то приходит или выходит после полуночи, соседи обязаны докладывать в полевую жандармерию.
— А откуда вам знать, что они не доложили?
Доктор поднял обе руки и улыбнулся.
— Просто догадка.
— Видимо, на основании того, что ваши соседи в таких случаях обходятся без доклада? А какие еще правила они имеют привычку игнорировать?
— Ну вы народ! — возмутился доктор. — Хуже чертовой немчуры! Да я бы лучше с гестапо перемолвился, чем со сволочью вроде вас! Они хоть не будут выворачивать наизнанку все мои слова!
— Не в моей власти лишить вас шанса перемолвиться с гестапо, — заметил Дуглас. — Однако просто ради удовлетворения моего праздного любопытства скажите, доктор: откуда ваша уверенность в том, что методики допроса, принятые в этом ведомстве, понравятся вам больше? Основывается ли она на вашем личном опыте или вы опираетесь на свидетельства третьих лиц?
— Ладно, ладно, — вздохнул доктор. — Предположим, три часа ночи.
— Так-то лучше, — одобрил Дуглас. — Теперь будьте любезны осмотреть труп как следует, чтобы нам не сидеть тут впустую в ожидании патологоанатома, а я забуду все глупости, которые вы тут успели наговорить. Но если умолчите хоть о чем-то, я доставлю вас в Скотленд-Ярд, и уж там вами займутся по полной программе. Вам ясно?
— Мне ясно.
— Внизу какая-то дама, — сообщил дежурный сержант. — Пришла забрать что-то из антикварной лавки. Я велел констеблю попросить ее дождаться вас.
— Очень хорошо, — похвалил Дуглас.
Доктора он оставил осматривать труп, пока Гарри Вудс изучал содержимое секретера.
Сотни подобных антикварных лавок расцвели пышным цветом после бомбежек и массового бегства из графств Кент и Суррей во время долгих ожесточенных боев. Курс немецкой марки был искусственно задран, и оккупанты слали антиквариат домой чуть ли не вагонами. Люди предприимчивые неплохо на этом наживались, однако не требовалось разбираться в экономике, чтобы понимать: богатство утекает из страны.
В лавке на первом этаже стояла весьма изысканная мебель. Дуглас не мог не задаться вопросом, что из этого было честно куплено, а что просто утащено из опустевших домов. Очевидно, владелец держал часть своей коллекции в крохотных квартирках наверху, тем самым оправдывая высокую арендную плату.
Посетительница ожидала, сидя на элегантном виндзорском стуле. Очень красивая — высокий лоб, точеные скулы, широкое лицо с идеальной формы ртом, привыкшим улыбаться.
— Ну, может, хоть от вас я наконец получу прямой ответ, — проговорила она с легким американским акцентом, достала из большой кожаной сумки американский паспорт и раскрыла его перед Дугласом.
Дуглас кивнул, завороженный. Он в жизни не видел более привлекательной особы.
— Чем могу вам помочь, мадам?
— «Мисс», — поправила она. — В моей стране девушки не любят, когда их по ошибке принимают за «мадам».
Смущение Дугласа ее с очевидностью забавляло. Она улыбалась с непринужденным видом, свойственным очень богатым и очень красивым.
— Чем могу быть полезен, мисс?
Костюм-двойка из розовой шерсти, строгий и практичный, моментально выдавал в ней американку. Она бы не осталась незамеченной где угодно, однако в покрытом копотью войны городе, где многие носили военную форму или одежду, кое-как из этой формы переделанную, дама в хорошо сидящем розовом костюме однозначно воспринималась как состоятельная. На плече у нее висела новенькая фотокамера «Роллейфлекс». Немцы продавали такие без налога военным и всем, кто был готов платить американскими долларами.