Хут повернулся к двум инженерам, ковырявшимся с электрическим кабелем, и гаркнул:
— Лестницу! Лестницу мне, живо!
В ответ на его фельдфебельский тон солдаты удвоили усилия. Еще два помощника бежали к ним по ухабистой земле, неся на железном пруте катушку. Кабель тянулся к переносному генератору, над которым колдовала другая группа.
— За мной, — скомандовал Хут, решив не дожидаться лестницы, и стал карабкаться на гору щебня.
Перелезая через торчащие балки, по каменной крошке, пеплу и гипсовой пыли они лезли туда, где раньше был вход с первого этажа на второй. Хут долго кашлял, потом выругался, когда пряжка его расстегнутого плаща зацепилась за торчащую арматуру и отлетела. В гипсовой крошке под ногами виднелись обрывки обоев с плюшевыми медведями — раньше здесь была детская маленького Дугги. Хут несколько раз пнул все это носком сапога, обеспечивая себе упоры для ног, ухватился и перелез через почти не пострадавшие перила лестничной площадки.
Он тяжело дышал и воздержался от попыток помочь Дугласу влезть следом, лишь отступил немного в сторону, оставляя для него место. Не успел Дуглас забраться на площадку, как Хут неосторожно оперся на перила, и раздался треск ломающегося дерева. Дуглас еле успел схватить штандартенфюрера за плечо, удержав его от падения следом за перилами и куском паркета. На секунду они замерли, слушая, как обломки с грохотом скатываются по щебню внизу.
Едва ли Дуглас ожидал от Хута благодарности за свое спасение от переломов или пробитого черепа — хотя подобные ожидания все равно были бы напрасны. Единственной реакцией немца была лишь обычная тень холодной улыбки, да и та продержалась недолго — Хут спешно выхватил из кармана носовой платок и оглушительно чихнул.
— С вами все в порядке, штандартенфюрер? — крикнул из тьмы внизу кто-то из солдат, услышавший стук падающих досок.
— Все в порядке, обыкновенная простуда, — отозвался Хут, сморкаясь в платок.
Внизу негромко засмеялись.
— Продвигайтесь вперед вдоль стены, — велел Хут, осторожно зашагал первым и скрылся в том месте, где раньше стоял бельевой шкаф.
Мимо свисающего на первый этаж до неузнаваемости искореженного водонагревательного котла Дуглас прошел в свою спальню. Здесь, в передней части дома, уцелело достаточное количество несущих балок, чтобы пол выдержал тяжелую кровать — монументальное ложе с кованым медным изголовьем, свадебный подарок родителей Джилл.
— Кабель сюда! — крикнул Хут.
Снизу ему тут же бросили провод. Хут с привычной сноровкой подхватил его, скрутил и подтянул туда, где стоял большой переносной фонарь. Впустую пощелкав выключателем, он снова заорал:
— Свет мне дайте! Ну?!
— Сию минуту, штандартенфюрер, сию минуту! — засуетились внизу, отчаянно пытаясь заверениями выиграть несколько драгоценных секунд.
Глаза Дугласа успели привыкнуть к темноте, и он уже кое-как различал силуэт кровати. Изголовье смялось и погнулось, из матраса торчали пружины, и все это, конечно, не подлежало ремонту, тем не менее какой-то мародер, видимо, примерялся к добыче. Кто-то поставил неподъемную конструкцию на торец и прислонил к краю дыры, где прежде было окно, выходящее на маленький садик и улицу. А потом в просвете стремительно бегущих облаков показалась луна, и Дуглас увидел еще кое-что. В спальне был человек. Некто распростертый на кровати в позе, противоречащей земному притяжению.
— Свет, черт вас всех дери! — рявкнул Хут.
Послышались обрывки фраз на немецком, несколько раз безрезультатно фыркнул генератор, затем последовал громкий хлопок, вскрик и ругань. Ничего не понимающий Дуглас осмелился немного пройти вперед. Отсюда ему было видно, как мечутся внизу фонари солдат. Ветер гудел в телефонных проводах, намотанных вокруг обугленных потолочных балок, остов дома поскрипывал. Наконец, генератор кашлянул, прерывисто зафырчал, взревел и завелся, но света по-прежнему не было — не горел ни фонарь в руках у Хута, ни прожектора, установленные во дворе.
— Вы когда-нибудь слыхали, что немцы — очень сноровистая и практичная раса? — кисло поинтересовался Хут у Дугласа.
— Это вопрос приоритетов, — ответил Дуглас, и тут прожектора вспыхнули.
Ослепительные лучи прорезали тьму, как скальпели. Дуглас был вынужден зажмурить глаза и отвернуться, прежде чем смог осторожно взглянуть на кровать и распростертую на ней фигуру.
С парня содрали всю одежду, кроме изорванного и запятнанного кровью белья, запястья прикрутили к изголовью проволокой. Окровавленная голова свисала на грудь, как у Христа. В общем-то, именно такого сходства они и добивались.
— Джимми Данн! — выдохнул Дуглас.
— Вам не раз приходилось видеть мертвецов, инспектор.
— Господи, бедный Джимми!
— Он выполнял ваше поручение?
— Да, расследовал то самое убийство.
Хут потянулся и какой-то палкой поддел большой кусок картона, прикрученный проволокой у Джимми на груди. «Я был английской ищейкой, которая вынюхивала добычу для немецких охотников», — гласила надпись.
— Бедный малыш Джимми… — повторил Дуглас.
Гарри Вудс оказался прав. Рискованно было привлекать к этому делу необстрелянного парня, и теперь Дуглас чувствовал личную ответственность за его смерть.
— А, доблестные британские патриоты, — проговорил Хут. — Что, гордитесь вы ими, инспектор? Э нет, не сметь! — рявкнул он, увидев, что Дуглас отворачивается.
Он схватил Дугласа за плечи и силой заставил смотреть на залитое светом прожекторов мертвое тело Джимми, на покрывающие его раны и ожоги, хорошо дающие понять, какими были его последние часы. Дуглас оттолкнул его, и некоторое время они с Хутом боролись на куче щебня, пока наконец Дуглас не нанес достаточно чувствительный удар. Хут крякнул от боли и отступил. Высвободившись из его хватки, Дуглас полез вниз.
Хут последовал за ним, никак не унимаясь.
— Надо же, инспектор, я увидел у вас проблеск эмоций! Кто бы мог ожидать!
— Джимми был хорошим копом.
— И это в ваших понятиях, конечно, высшая похвала.
— На задание послал его я.
— А ваши друзья из Сопротивления его убили. — Хут споткнулся. — Но бьете вы почему-то не их, а меня.
— Где-то под этими камнями лежит моя жена, — произнес Дуглас, вроде как оправдываясь за вспыльчивость, хотя ни капли вины в его голосе не было.
— Знаю, знаю.
— Когда это случилось?
Хут спустился по куче щебня и спрыгнул на землю.
— Его обнаружил пеший патруль в двадцать два часа сорок семь минут. Патрули тут регулярные, в точности раз в два часа… Эти безмозглые солдафоны никогда не научатся бороться с партизанами! — Он помолчал и добавил негромко: — Это угроза. Вас намерены убить. Вы понимаете?
— Может, и так, — спокойно ответил Дуглас.
Подошли к машинам.
— Отправьте туда фотографа, — приказал Хут молодому эсэсовцу, который подобострастно ждал распоряжений, застыв с каменным лицом. — И пусть всю эту жуткую конструкцию уберут до рассвета. А вы… — Тут он повернулся к Дугласу. — Вернитесь-ка домой и смените этот клоунский наряд. — Он выразительно посмотрел на смокинг, виднеющийся из-под распахнутого плаща. — Машину возьмите.
Хут осунулся, на щеках и подбородке торчала щетина. Он потер глаза и замер, готовясь чихнуть, но чиха не вышло.
— Едва на ногах стою, — вдруг признался он, хотя не в его правилах было позволять себе проявление человеческих слабостей.
— Вы снимете оттуда Джимми?
— Езжайте домой. Это не Джимми, это уже труп. — И, заметив, куда смотрит Дуглас, Хут добавил: — Мы проверили все дома отсюда и до железнодорожной станции. Можете не волноваться, никто из ваших прежних соседей ничего не видел и не увидит.
У этого немца был какой-то сверхъестественный талант читать мысли. И потому Дуглас ненавидел себя за эти мысли еще сильнее. В конце концов, какая ему разница, видели соседи или нет? За что ему чувствовать вину?
— Ну что, прощупывали вас уже или как? — осведомился Хут. — Задавали вопросы, как вам нравится работать на фрицев?
— Нет! — отрезал Дуглас.
Не хватало еще, чтобы Хут устроил проверку всех гостей и измором заставил бы рассказать о тайной встрече за карточным столом.
— Нет, — повторил он уже спокойнее.
Хут высморкался и проговорил, обращаясь к своему яркому платку:
— Любопытно… Очень любопытно. Вообще-то, должно было уже начаться…
— Поеду домой. Может, там меня дожидается почтовый голубь.
— Свои остроты приберегите для сержанта Вудса, ему положено смеяться над шутками начальства… Это опасные люди, друг мой. Не пытайтесь играть на две стороны.
Дуглас открыл дверцу «Фольксвагена».
— Часом, не знаете какого-нибудь быстрого средства от насморка?
Захваченный врасплох, Дуглас брякнул:
— Может, вам ингалятор? В каждую ноздрю?
Хут улыбнулся.
— Я тут и без ингаляторов увяз по самые ноздри… — И он велел шоферу: — Отвезите инспектора домой.
Ветер разогнал облака, и ночное небо стало темно-синим. Когда автомобиль доехал до центральной части Лондона, восточную часть неба уже прочертили красные полосы рассвета. Дуглас постарался открыть дверную защелку как можно тише, но миссис Шинан все равно услышала шум мотора под окнами.
— Это вы, мистер Арчер?
Дуглас на цыпочках поднялся наверх. Из мастерской на первом этаже приятно пахло свеженаколотыми дровами и парафином.
— Простите, что разбудил вас, миссис Шинан.
— У меня тут чай, хотите?
С тех пор как у нее появились двое жильцов, миссис Шинан переехала в крошечную гостиную над мастерской. Когда Дуглас вошел, она сидела в кровати, плотно завернувшись в толстую вязаную кофту, и пила чай.
— Вы не могли бы достать из буфета чашку с блюдцем?
В этой тесной комнатке были собраны все хрупкие воспоминания о ее жизни с мужем: сувенирные фарфоровые собачки с надписями «Маргит» и «Саутсея», монохромная фотография юной женщины в свадебном платье, стаффордширский фарфоровый чайник с отбитым краем, карманные часы с выгравированными на них именем ее отца и благодарностью от работодателя за двадцать пять лет верной службы, две раскрашенные фотографии мужа и все четыре открытки, присланные им из лагеря военнопленных. Наливая Дугласу чай, миссис Шинан спросила: