Келлерман подошел к стеклянному ящику на стене. В ящике с презрительной гримасой на морде застыла большая форель.
— Знаете, инспектор, вот эту красотку я ведь сам поймал.
— Правда? — снова вежливо удивился Дуглас, хотя Келлерман уже хвалился ему этим не менее дюжины раз, и обстоятельства кончины бедного создания были выбиты золотом на табличке под ящиком.
— А вот штандартенфюрер Хут у нас чемпион по лыжам.
Келлерман вернулся к столу, но не сел, а поднял кофейник и улыбнулся Дугласу.
— Надо же, я не знал, сэр, — ответил Дуглас, предположив, что от него ожидается реакция.
— Да-да. В тридцать шестом участвовал в Олимпийских играх в Гармиш-Партенкирхене. — В голосе Келлермана слышалась гордость, несмотря на их с Хутом вражду. — Скоростной спуск и слалом. Медаль не выиграл, но сам факт участия в таких соревнованиях делает ему честь, а?
— Да, сэр.
Голова у Дугласа начинала гудеть — видимо, сказывалось воздействие эфира, которым его одурманили.
— Любимый вид спорта многое говорит о человеке. — Келлерман улыбнулся. — Вот штандартенфюрер у нас всегда торопится, мне же спешить некуда. Вы понимаете, инспектор?
— Конечно, понимаю, сэр.
— Разрешите подлить вам кофе.
Келлерман склонился над его чашкой. Дуглас почувствовал запах мятных таблеток для свежести дыхания.
Снаружи, на Уайтхолл-стрит, начиналась репетиция военного оркестра лондонского штаба перед парадом в честь «недели дружбы». Дуглас узнал мелодию «Петербургского марша», который прежде был исключительной прерогативой второй пехотной бригады СС и на мотив которого берлинцы давно сложили похабные куплеты.
— Вы точно не желаете сливок?
Дуглас покачал головой. Келлерман покрепче закрыл окно.
— Рейхсфюрер СС интересовался у меня, как продвигается ваше расследование. Ну того убийства над антикварной лавкой. Пришлось сказать, что я почти ничего не знаю… и, признаюсь, чувствовал я себя при этом довольно глупо… — Келлерман в задумчивости играл кубиками сахара в мисочке.
— Увы, оно почти не продвигается, сэр.
— Я не понимаю, зачем вы сегодня опять пошли в тот дом.
Дуглас отпил из чашки, думая над ответом. Хут велел ему держать любую информацию о расследовании в тайне. Однако Келлерман по-прежнему был его непосредственным начальником — по крайней мере, никаких письменных распоряжений об отмене его полномочий от вышестоящего руководства не поступало.
— Один из моих офицеров, констебль Данн, работал в штатском…
— Тот, которого вчера убили?
— Да, сэр. Мы с ним нашли в доме подозреваемого фотографию. На ней рабочая группа профессора Фрика, снято до войны. Я отправил Данна выяснять, что это за люди. Полагаю, что Данн заметил за собой слежку и сбросил конверт с фотографией в ближайший почтовый ящик. На конверте уже был адрес того дома на Мафекинг-роуд. Данн надеялся, что так рано или поздно конверт попадет ко мне в Скотленд-Ярд.
— И вы решили пойти за ним сами?
— Да, сэр.
— А вам не кажется странным, что люди из Сопротивления — у которого всегда есть способы перехватить корреспонденцию еще по пути — не только пошли добывать конверт по адресу получателя, но еще и опоздали к прибытию почтальона?
— Думаю, что явились они не за конвертом, а именно за мной — по звонку квартального надзирателя. Поскольку он тоже исчез.
— Как и искомая фотография?
— Да, сэр.
— Не удивляйтесь моей осведомленности, инспектор. Ваш констебль звонил с вопросами о профессоре в канцелярию, в центральный архив СС и даже в гестапо. Естественно, об этом сразу доложили мне.
— Естественно, сэр.
Музыка стихла. После короткой паузы оркестр заиграл «Танненбаум» — или, возможно, «Красное знамя», мелодия все равно одна.
— Профессор Фрик мертв, — сказал Келлерман. — Погиб в прошлом году в бою. Его рабочая группа сейчас на особом задании рейха.
— На особом задании? — переспросил Дуглас.
— О, только не думайте, что от вас попросят умерить энтузиазм в расследовании дела. Просто люди профессора в него вовлекаться не должны. — Келлерман зачерпнул ложечкой взбитых сливок из чашки и отправил в рот. — Приказ от имени самого фюрера. То есть даже герр Гиммлер не вправе его проигнорировать. Ясно ли я выразился, инспектор?
— Предельно ясно, сэр.
— Вот молодец! — воскликнул Келлерман, отодвигая в сторону молочник как нечто, утратившее необходимость. Он просиял и тряхнул головой, убирая с лица упавшую на него белоснежную прядь. — Я знал, знал, что вам хоть подмигни, хоть кивни!
— Как и слепой лошади, сэр.
— Все бы вам шутить, инспектор.
После утреннего дождя город залил типичный для лондонской осени пыльный солнечный свет. Дуглас постоял у окна в коридоре, глядя на марширующий оркестр. Зрелище было великолепное — музыканты в парадной форме, сияющие медью инструменты, воистину имперский размах. Немцы мастерски применяли свою военную музыку для приведения порабощенных народов в благоговейный трепет.
Когда Дуглас вернулся в кабинет, играли «Зеленые рукава». Дверь к Хуту была распахнута, у стола штандартенфюрера стоял Гарри Вудс и рылся в стопках документов.
— Ты что там делаешь? — спросил Дуглас, усаживаясь за свой стол и принимаясь за свою собственную кучу неразобранных бумаг.
— Вы, как всегда, вовремя, сэр! — отозвался Гарри Вудс.
— Я уже понял, что ты обращаешься ко мне по всей форме только в качестве шпильки или если что-то задумал.
Гарри улыбнулся. Его короткие волосы всегда топорщились в разные стороны, несмотря на щедрые порции бриллиантина, и это придавало ему комический вид.
— Иди сюда, посмотри. — Он призывно помахал Дугласу розовым листом, на котором был оттиск печатного текста под копирку. — Моего немецкого тут, конечно, не хватает, но ты оценишь.
Дуглас прошел в кабинет Хута.
— Читай! Со смеху умрешь. Давай-давай! Макиавелли еще минут пять не вернется, я веду график его естественных отправлений и могу сказать наверняка.
Дуглас взял розовый лист. На нем значилось следующее:
ЛИЧНОЕ ДОСЬЕ
КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
Характеристика
Инсп. Дуглас АРЧЕР
1. Превосходное образование и профессиональная подготовка, что выгодно отличает его от общей массы офицеров полиции Большого Лондона, не имеющих зачастую ни того, ни другого.
2. Выдающиеся способности к детективной работе — и это лишний раз доказывает, что трудности на пути в уголовный розыск выпускникам Хэндонского колледжа создаются совершенно напрасно.
3. Происходит из семьи среднего достатка, отец — ничем не примечательный гражданский инженер, убит на Западном фронте. Дед по матери — знаменитый гонщик. Арчер получил среднее образование в небольшой частной школе без пансиона, затем поступил на юридический факультет Оксфордского университета, после его окончания прошел обучение в Хэндонском колледже полиции. Суровое воспитание и особенности образования привели к формированию консервативной, лишенной чувства юмора личности, а также к приверженности устаревшим, неэффективным методам, по сию пору используемым в британской полиции.
4. Хотя ему приписывают невероятную интуицию, на самом деле его блестящим успехам в сыскном деле есть более рациональное объяснение: он старательно изучил научные методы в криминалистике, в том числе труды нашего великого первопроходца доктора Ганса Гросса. Внимательность, дотошность и готовность работать круглыми сутками свидетельствуют о невротическом складе личности. Арчер одержим поимкой преступников. По этой и другим причинам уровень его допуска к секретным материалам настоящим повышен с «Б-а» до «А-а».
5. Следует добавить, что названный офицер пользуется большой любовью и уважением в полиции Большого Лондона, и, несмотря на все вышеизложенное, коллеги считают его острословом и балагуром.
Подпись
— Ну что скажешь? — спросил Гарри. — Тебе как будто готовят место на штабной службе в Хэндоне.
— Что поделать, я действительно консерватор без чувства юмора.
— Ты был нормальный парень, пока не пришли эти мерзавцы, — возразил Гарри, перестав улыбаться. — Кто угодно растеряет чувство юмора, когда в спину дышат фрицы. — Он забрал у Дугласа листок и стал совать другой. — Теперь вот на это посмотри.
— Не хочу.
Снаружи оркестр играл английский марш «Джон Пил» об охотниках на лис.
— А фрицы мастера сыпать соль на рану, — заметил Гарри и, встретив взгляд Дугласа, тут же поправился с невинной улыбкой: — Я говорю, наши немецкие гости знают, как элегантно намекнуть на свое превосходство.
— Возможно, они, наоборот, считают, что народу на улицах будет приятно услышать родные мелодии.
Гарри Вудс изобразил губами неприличный звук.
— Твою позицию разделяют многие, — сказал ему Дуглас. — Но все они держат свои мысли при себе.
— А лучше бы не держали, — парировал Гарри и наклонился к Дугласу совсем близко. — Хочешь, познакомлю тебя кое с какими друзьями? Они тебя заинтересуют.
Дугласу очень захотелось честно признаться, что друзья эти уже вышли на него сами, рассказать о встрече с Мэйхью. С самого детства он доверял Гарри самое сокровенное. Он советовался с Гарри по поводу всех своих карьерных решений, а о намерении жениться сообщил ему раньше, чем матери. Когда Джилл обнаружила, что она беременна, они заехали обрадовать Гарри по пути к тестю с тещей.
Но на этот раз признаваться было нельзя.
— Да, Гарри, ты всегда любил сборища по интересам. Клуб регби, клуб бокса, теперь вот ты секретарь клуба собирателей марок.
— Общества филателистов, — чопорно поправил Гарри.
— Тебе всегда нравились встречи, болтовня и…
— Дружеские попойки? Ты к этому ведешь?
Дуглас вскинул ладони.
— Веду к тому, что ты любишь общаться, и это делает тебя хорошим копом. И поэтому с тобой хорошо и легко работать. Ты всегда берешь на себя задачи, для которых требуется подвешенный язык — расспросить соглядатаев, застав