— Потеряли кого?
Дуглас привалился к ограде скотного загона, переводя дух.
— Потерял. Крупного мужчину за пятьдесят, седеющие волосы, одет в темный костюм и белую сорочку. Арестован в три часа ночи на Ливерпуль-роуд.
Он успел повторить это столько раз, что описание внешности Гарри Вудса срывалось с языка, как зазубренная наизусть молитва из уст неверующего.
— Вот они тут устроили, да? — Собеседник Дугласа был худой, нервный маленький человечек в дорогой одежде, очках в массивной оправе и с форменным галстуком Королевского полка артиллерии. — Сам я с Хайбери-Кресент.
Дуглас понял, что человечек пропустил все его слова мимо ушей, ему просто хотелось поболтать.
— Тут собрали всякий сброд, — доверительно сообщил он Дугласу, видимо, посчитав его себе равным. — А вы неважно выглядите. Давно ели?
— Давно.
— Ну наверняка у вас есть пара шиллингов в кармане. Пройдите вдоль ограды вон туда и дайте часовым на лапу. Они покупают рыбу с картошкой в забегаловке на углу. Дерут, конечно, втридорога, небось озолотились уже. — Человечек улыбнулся, давая понять, что не осуждает подобные действия. — Эти все думают, что немцы станут их тут кормить.
— А вы так не считаете?
— Посудите сами. — Человечек презрительно скривил рот. — Видал я полевые кухни во время… ну вы поняли. Как они справятся с такой толпой? Что раздадут? Ну кусочек говядины с овощами, может, две ложки картофельного супа нальют. Так что лучше идите добудьте себе поесть через караульных. Посмотрите, старики и кто послабее к завтрашнему утру ноги протянут, если фрицы не пошевелятся… Где, говорите, взяли его? На Ливерпуль-роуд?
— Да, примерно в три часа ночи.
Маленький человечек кивнул. Он не выносил хаоса и уважал тех, кто знает свое дело.
— Значит, сто восемьдесят седьмой отряд. Эти молодцы, соображают. Вежливый молодой офицер. Он должен был дать жене вашего друга желтый билетик с номером и подписью. Какая там была последняя буква?
— «Т».
— Значит, вам туда. Видите «Т» на столбе?
— Я оттуда начал, — устало проговорил Дуглас. — Я знаю эту систему.
— Офицер из сто восемьдесят седьмого по-английски двух слов связать не может. И еще с ними какой-то безмозглый сопляк из полиции, лет девятнадцати, не больше. — Человечек вдруг с сердцем ткнул Дугласа пальцем в грудь. — Вот кто виноват, я считаю. Чертовы легавые. Помогают фрицам грести ни в чем не повинных людей среди ночи. Я бы их всех к стенке приставил, будь моя воля. Никогда не любил копов.
— Мой друг, наверное, попал с вами в один автобус.
— Может быть. Крупный, говорите? Седой? А гвардейский галстук на нем был?
— Очень вероятно.
— Большой пожилой гвардейский. Был такой. Злой как черт, сидел впереди, заложив руки в карманы. Здоровенный, широкоплечий. Я подумал, боксер или вышибала. — Человечек вытянул шею, оглядывая толпу, потом плюнул и влез на ограду загона. — Вон туда идите. К знаку «С». Вроде я его там видел, когда за рыбой с картошкой ходил.
— Спасибо. — Дуглас тут же пошел в указанную сторону.
— Только мой вам совет, поесть не забудьте! — крикнул человечек ему вслед.
Сильвию Дуглас заметил раньше, чем Гарри. Она сидел на ограде загона и жевала хлеб. Дуглас не удивился. Как азартный игрок будет рисковать до тех пор, пока не потеряет и выигрыш, и последние штаны, так и Сильвия будет лезть на рожон, пока не лишится свободы.
— Без тебя обойдемся, — заявила она, едва завидев Дугласа.
— Шеф, ты как меня нашел? — обрадовался Гарри.
— Опросил очевидцев.
— Спасибо, шеф. От всей души.
— Ты бы сделал то же самое.
— Может, поженитесь? — презрительно бросила Сильвия, шмыгнула носом, сунула в рот последний кусок хлеба и спрыгнула на землю.
— У нас все устроится, — сказал Гарри.
— Это как же?
— Друзья Сильвии уладят дела с одним офицером.
На жаргоне лондонской полиции это могло означать только взятку. Сильвия скорчила гримаску, рассерженная, что Гарри болтает.
— Так будет лучше всего, — заверил Гарри.
— Да, возможно, — нехотя согласился Дуглас.
Если Гарри пройдет через процедуру допроса, это отразится в его досье в Скотленд-Ярде. Если Дуглас организует его освобождение без допроса, это отразится в его собственном досье. Купленный охранник — единственный способ избежать бумажного следа.
— Без тебя обойдемся, — повторила Сильвия.
Конечно, Дугласу хотелось бы объяснить себе ее неприязнь разбитым сердцем, любят же в народе повторять присказку про отвергнутых женщин и адовых фурий. Но он видел, что все куда серьезней. Сильвия пребывала в совершенно неуравновешенном, истеричном состоянии. Вероятно, она прочитала тревогу на его лице, поэтому добавила, осклабившись:
— Возвращайся в свой уютный кабинет, Дуглас, без тебя обойдемся.
Сильвия обратилась по имени не в знак дружеского расположения, а просто потому, что не хотела произносить его громкую фамилию.
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — проговорил Дуглас, глядя на Гарри.
— Мы все уладим, шеф, честное слово. — Гарри поскреб подбородок.
— Если что-то понадобится, пусть эти друзья свяжутся со мной, — сказал Дуглас.
Он устал от поисков, был подавлен увиденным и отступил перед ненавистью Сильвии.
— Скажи Джоан, — попросил Гарри.
— Что сказать?
— Скажи, что я скоро вернусь.
— Ладно.
Дуглас был рад наконец покинуть это жуткое место, но едва выйдя за ворота, ощутил угрызения совести. Слишком быстро он поддался уверениям Гарри.
С другой стороны улицы тянуло жареной рыбой, и Дуглас пошел к той самой забегаловке, о которой говорил ему маленький человечек.
Работников в забегаловке было четверо, все они яростно трудились над шкворчащими сковородами, поставляя свою продукцию бесконечной цепочке немецких солдат. Солдаты тут же несли добычу голодным арестантам, следящим за ними из-за колючей проволоки. Над прилавком то и дело мелькали большие белые пятифунтовые купюры, их хватали с той же небрежностью, что и газетные листы, служившие упаковочной бумагой. Дуглас прошел в пустующую зону со столиками и сел.
— Там не обслуживается, — крикнул ему один из работников.
Дуглас подошел к прилавку.
— Хорошо. Где меня обслужат?
— Придется тебе поискать другое заведение, приятель, — ответил работник, утирая взмокший лоб. — Нам сегодня не до гражданских.
— Подайте мне жареной камбалы и картошки, — потребовал Дуглас.
— Или что? — с вызовом бросил работник и наклонился к Дугласу через прилавок.
— Или я сейчас зайду за стойку и макну в масло и тебя, и дружков твоих, — тихо проговорил Дуглас.
— Ах ты… — задохнулся работник и вскинул руку для удара. Дуглас перехватил его кулак, сжал и выкрутил, уложив противника лицом на кипу нарезанных газет. — Ладно, ладно, не психуй!
Немецкий солдат, который был шкурно заинтересован в бесперебойной работе забегаловки, попытался схватить Дугласа за свободную руку, однако был осыпан градом такой отборной немецкой брани, какую слышал лишь на плацу, и по привычке аж во фрунт вытянулся.
— А теперь будьте любезны подать мне хороший кусок жареной камбалы и порцию картошки на четыре пенни, — распорядился он, не ослабляя хватки, — не то я отправлю вас через дорогу, за колючую проволоку. Понятно?
— Да, сэр. Прошу прощения, сэр.
Дуглас отпустил его. Работник с кислым видом шлепнул на треснутую белую тарелку кусок камбалы, сверху небрежно добавил жареной картошки, частично рассыпав ее на прилавок. Дуглас протянул ему полукрону, получил сдачу, и работник тут же занялся следующим солдатом, ловко заворачивая очередную порцию в газетный кулек. Мелькнула старая передовица «Дэйли телеграф». «Немцы отступают у Эшфорда», «Кентербери выбросил белый флаг, в город входят танки»… «Что они с нами сделали? — думал в тоске Дуглас. — В кого я превратился?» По запотевшему окну забегаловки слезами сбегали капли конденсата, и сквозь оставленные ими дорожки виднелась толпа арестантов. Гул голосов не перекрывало даже шкворчащее на сковородках масло.
Дуглас присолил рыбу, сбрызнул ее уксусом. На протяжении своей карьеры в полиции ему приходилось иметь дело со всеми сортами грязи, нищеты и убожества. Но до сегодняшнего дня он, по крайней мере, чувствовал, что сражается на правой стороне. Хранит закон и порядок. Теперь же, глядя в окно на другую сторону улицы, он совсем не ощущал этой уверенности.
Он думал об отце, которого никогда по-настоящему не знал, о своем счастье с женой, оборвавшемся так внезапно и страшно. Теперь у него не осталось никого, кроме сына. И не было в его жизни места для сложностей, которые неминуемо принесет с собой Барбара Барга. Однако, вопреки всему, он уже полюбил ее. Полицейские не верят в любовь, слишком часто они видят обратную ее сторону — насилие, боль и отчаяние, которые следуют за ней. Поэтому Дуглас убеждал себя, что к Барбаре его тянет желание отвлечься от царящего вокруг безумия. Что влюблен он на самом деле в идею далекой свободной Америки, а Барбара всего лишь является ее олицетворением. Но какой бы ни была правда, Барбару он должен был увидеть. Как можно скорее.
Глава 27
— Кошмарно выглядишь, — сообщила она с лукавой улыбкой. — И рыбой пахнешь. Где вас носило, Дуглас Арчер, хотела бы я знать? Я чуть с ума не сошла.
Она просто шутила, но именно это Дуглас и хотел услышать. Они крепко обнялись, она нежно погладила его щеку ладонью.
— Можно мне выпить?
— Конечно, милый!
Жена никогда не называла его «милый». Честно говоря, прежде Дуглас сомневался, что кто-то вообще использует это обращение вне киноэкрана. И большинство его знакомых просто не поверили бы, что Дуглас Арчер может с порога объявить о желании выпить.
Барбара прошла на кухню, достала кубики льда из морозилки, бросила в два бокала. Дуглас тем временем рассказывал ей, как искал Гарри в толпе на скотном рынке, умолчав, впрочем, про Сильвию.
— Телеграф пропускает только официальные сообщения нацистов, — сказала Барбара, передавая ему виски. — У меня готова отличная статья с фотографиями, но я не могу ничего передать. Сотни людей арестованы. Чтобы увидеть все своими глазами, достаточно просто взять кэб до центра. В Америке это уже было бы во всех газетах.