— Неправда! — выдохнул Дуглас.
— Послушайте, Арчер, за годы работы в полиции вы должны были научиться чуять, когда из вас тянут что-то под давлением.
Дуглас молчал.
— Ну что старый хрыч вам предложил? Загородный дом? Продвижение по службе? Вряд ли женщин, вы не из этой публики…
— Ничего он мне не предлагал.
— Я вам не верю.
— Вы непосредственный начальник Гарри Вудса и единственный, кто может добиться его освобождения, ссылаясь на приказы рейхсфюрера, — холодно произнес Дуглас.
Хут закивал с самым серьезным видом.
— Да-да, и как только я это сделаю, гестапо возьмет и меня — проверить, не являюсь ли я сообщником. Потом они собьют замок с несгораемого шкафа, прочитают все конфиденциальные материалы… Конечно, меня отпустят с миллионом извинений за досаднейшую ошибку, однако все, что я собрал на Келлермана, пропадет без следа.
— Но Келлерман говорит, что гестапо управляется напрямую из Берлина.
— Слушайте… — Хут перегнулся через стол. — Откройте мне секрет, вы до сих пор на Рождество носок под елочку вешаете? — Он нервно сплел пальцы и хрустнул костяшками. — Генерал Келлерман арестовал вашего друга, чтобы заставить вас предать меня. Чем быстрее вы это поймете, тем быстрее мы сможем объединить усилия и сбросить старого хрыча.
— Почему вы просто не передадите ваши материалы по Келлерману кому-нибудь на хранение?
— А кому я могу доверять?
Дуглас не нашелся с ответом. Теперь он понимал, что имеет дело с вендеттой, которую не готова прекратить ни одна из сторон.
— Лет пять-шесть назад Келлерман был никем! — клокотал Хут, объясняя то ли ненависть свою, то ли зависть. — Торчал на отшибе Лейпцига, делил засиженный мухами кабинет с тремя машинистками и следователем. Должность его называлась «оберсекретарь» — низшая форма жизни в немецкой службе криминальной полиции. А потом он вступил в нацистскую партию и СС и вот, пожалуйста, допресмыкался до главы полиции по Великобритании и высшего чина СС в стране. Неплохо, а? И снимите с ушей лапшу, если он пел вам что-то про свои ограниченные полномочия и шаткие позиции в Берлине. Это его любимая песня.
— Я начинаю вам верить…
— Келлерман вращается в лучших британских домах, на каждом шагу всячески подчеркивая, что несет мир и процветание, и великолепно изображая из себя рассеянного старого простачка, который любит теплое пиво, твидовые костюмы, кокер-спаниелей и званые ужины. Такого легко облапошит любой молодой британец, которому хватает ума резво вскакивать на ноги при первых звуках немецкого государственного гимна. — Хут скрутил свою газету в плотный рулон. — А вы-то думали, он просто старый сноб, а? Да, он любит создавать о себе именно такое впечатление. — Газета полетела в мусор с такой силой, что корзина перевернулась, и скомканные бумажки посыпались на пол. — А теперь выкладывайте, чего он от вас хотел! — проорал Хут.
— Желтые листки, — тихо ответил Дуглас.
— Зачем?
— Продемонстрировать Штраусу, что Гарри Вудс выполняет прямые приказы Берлина.
— А! И вы решили, что это ерунда! Подумаешь, номера, что из них можно понять… Так?
— Нет.
— Лжете! На лице все написано!
Дуглас открыл было рот, чтобы объясниться, но Хут махнул рукой.
— Ладно, ладно, — неожиданно смягчился он. — Если бы речь шла о моем друге, я мог бы так же оконфузиться…
— Вы полагаете, что у Келлермана есть свой человек в берлинском архиве? — спросил Дуглас.
— Если Келлерман получит номера дел, у него будет описание всего материала, который я против него собрал.
— Он отменил поездку в Германию на выходные, чтобы помочь Гарри Вудсу.
— Надо же, я сейчас заплачу, — брезгливо скривился Хут. — Келлерман приглашен на охоту в Шенхоф. К фон Риббентропу. Он не пропустил бы такого события из-за того, что какой-то жалкий сержант был арестован по его же приказу и загремел в гестапо, совершив попытку удрать.
— Тогда почему он остался?
— События теперь развиваются быстро. Наверняка вы сами это почуяли. Благодаря военному положению вся власть перешла к нашим армейским коллегам. Келлерман должен принять решение: вступать ли с ними в конфронтацию или поскорее начинать заискивать перед военным командованием. С Хайгейтского кладбища он вообще вернулся с гениальной идеей, что взрыв подстроили сами военные. Но потом взглянул на списки погибших и решил не развивать эту мысль.
— А когда вы будете готовы разоблачить его?
— Келлерман пожалеет, что вообще покинул свою нору в Лейпциге, — пообещал Хут. — Мои люди в Швейцарии сообщают, что он припрятал на номерных счетах больше пятнадцати миллионов рейхсмарок. Я сейчас жду копии документов, а когда получу их, сам его арестую от имени службы безопасности рейхсфюрера.
Дуглас кивнул. Раз в неделю в газетах печатали список казненных за махинации на черном рынке, незаконные доходы и мародерство. Оккупационная власть, следовало отдать ей должное, одинаково рьяно карала за эти преступления и местных жителей, и немцев.
— Дайте старому дураку желтые листки за тот день, когда у нас запрашивали сведения о расквартировке сил СС на западе Англии, — вздохнул Хут. — Пока ему пришлют названия дел из Берлина… А там наплетете ему, что такие названия даны намеренно из соображений секретности. Месяц будет распутывать, за это время мы успеем избавиться от него навсегда. Гарантирую вам, Арчер. — Он хотел ударить кулаком по столу, однако лишь воздел палец и погрозил им Дугласу. — Но если дадите ему хоть один настоящий номер, богом клянусь…
Оконные стекла задребезжали от порыва ветра, и на пыльную траву посыпались крупные капли дождя. Темза вдалеке была похожа на полосу застывшего свинца.
— Я не дам ему настоящих номеров.
Дуглас уже выходил, когда Хут его окликнул:
— И вот что еще, Арчер. Не особенно рассчитывайте, что Келлерман вытащит нашего Гарри из гестапо. К завтрашнему дню подберите сюда другого сержанта.
Глава 30
Предсказания штандартефюрера Хута по поводу генерала Келлермана оказались и правдивыми, и ложными. В тот же день Келлерман отправился на ланч с главой британского отделения абвера генералом-майором фон Руффом. Выбор места встречи явственно свидетельствовал, что ни одна из этих важных фигур не начинала свою карьеру на поприще военной разведки и тайной полиции с самых низов. Они сочли вполне достаточным отправиться в рыбный ресторан Уилера на Олд-Комтон-стрит в штатском, хотя любой начинающий детектив из числа их подчиненных мог бы подсказать, что приватная комната, зарезервированная в одном из заведений Сохо на имя «герра Брауна и компании» в первые дни военного положения, неминуемо привлекла бы внимание — даже если бы помощники важных фигур не принесли с собой большие кожаные портфели, давно ставшие отличительным признаком высокопоставленных немецких чиновников. И даже если бы обе важные фигуры не явились на встречу в высоких немецких сапогах.
Действительно, Келлерман поспешил заверить новых хозяев положения в своей полной покорности, все-таки он был человек достаточно гибкий, чтобы склониться под ветром перемен. Но в оценке серьезности его намерений относительно спасения Гарри Вудса Хут ошибся. В три часа пополудни того же дня Дугласу Арчеру позвонил секретарь Келлермана и попросил — если, конечно, это не доставит мистеру Арчеру никаких неудобств и не помешает иным делам — заглянуть на минутку к генералу. И в последний момент, словно запамятовав, добавил, что сержант Гарри Вудс также будет присутствовать.
По стандартам гестапо, отделался Гарри легко, но Дугласа все равно привел в ужас его вид. Лицо Гарри было в синяках, а один глаз заплыл так, что едва приоткрывался. Гарри болезненно морщился, ерзая на стуле. Одну ногу он держал неловко вытянутой, словно у него не гнулось колено.
— Здравствуй, Гарри.
— Добрый день, инспектор, — прошептал Гарри в ответ.
— Присядьте, инспектор Арчер, — распорядился Келлерман.
Штурмбанфюрер Штраус также присутствовал — сидел в углу, сложив руки на тонкой бумажной папке, и молчал. Келлерман подошел к окну, распахнул его.
— Вы повели себя как болван, — произнес он, глядя на серую реку.
— Как скажете, генерал, — неохотно согласился Гарри.
— Именно так и скажу! — Келлерман повернулся к присутствующим. — И то же самое скажет инспектор Арчер и всякий, кто будет с вами честен. С вами плохо обращались?
Гарри не ответил. Келлерман подошел к Штраусу, забрал у него папку и направился к столу за очками. Рапорт об аресте он прочел, держа его под настольной лампой. В безупречной серой форме с нашивками верховного командования СС, с медалями на груди и серебряными дубовыми листьями на воротнике Келлерман выглядел совсем другим человеком. Превосходная серебристо-серая ткань блестела в свете лампы, а начищенные сапоги сияли, как металл. И все-таки было заметно, что в форме генерал чувствует себя неловко. Рука его не раз тянулась к жилету — за часами ли или за авторучкой — и встречала наглухо застегнутый китель. Он то и дело похлопывал себя по карманам, проверяя, все ли пуговицы застегнуты как положено. К тому же устав предписывал офицерам СС в звании оберфюрера и выше носить на сапогах шпоры, и Келлерман, боясь в них запутаться, передвигался большими шагами и несколько враскорячку.
Закончив чтение, он резко захлопнул папку и повторил вопрос:
— С вами плохо обращались? Ну, Вудс?
Ответ Гарри был настолько тих, что Келлерману пришлось поближе к нему наклониться:
— Макали в ледяную воду и не давали спать.
Дуглас с ужасом представил, каково пришлось Гарри — учитывая возраст и не самое хорошее состояние здоровья вследствие избытка сидячей работы и злоупотребления спиртным. Подобного рода пытки выдерживал не всякий молодой и здоровый.
— Значит, холодная вода и недостаток сна… — Келлерман сложил руки на груди и кивнул. — Обычное дело в немецкой армии, тут жаловаться не на что. — Он похлопал себя по животу. — Да, неделька-другая в лагере для новобранцев всем бы нам пошла на пользу.