— Да что вы? — сухо ответил Мэйхью. — Я не силен в истории.
— Я смотрю, вам не по вкусу куропатка, — заметил Гарен, придирчиво разглядывая содержимое его тарелки. — Ну что поделать. У меня тут на той неделе один фриц обедал. Угощал его лучшей белужьей икрой, так он заявил, что соленая! Олух безмозглый, уж простите меня, Барбара, великодушно. — Подняв руку, он подозвал слугу. — Холодного ростбифа полковнику. Не волнуйтесь, Джордж, я знаю, что придется вам по душе.
Мэйхью чувствовал, что над ним потешаются. Или — еще хуже — что он сам выставил себя дураком.
— Нет-нет, спасибо, я сыт, — попытался возразить он.
Но Гарен крикнул вслед слуге:
— И английской горчицы! — Он снисходительно похлопал Мэйхью по плечу. — Ничего, я знаю, что любят господа вашей закалки. Рисовый пудинг, холодное мясо и побольше густой подливы. Так ведь, Джордж? А? — Не дожидаясь ответа, он повернулся к Барбаре. — Смешные люди мы, англичане. Вот и мой Дэвид полностью разделяет эти вкусы. И Питер. Это в нас вбивается в закрытых школах. Пичкаем детей таким вот варевом, лишь бы посытнее. Дай я Питеру волю, он бы каждый день ел пудинг на сале, да только я слежу за его рационом.
— Это вы про вашего партнера? — уточнила Барбара. — Про сэра Питера Шетланда?
— Про лорда Кэмпиона, — поправил Мэйхью, впрочем, скорее Сидни Гарена, чем Барбару.
Еще один слуга надел перчатки и подложил дров в пылающий камин.
— О, я не обращаю большого внимания на титулы, — отмахнулся Гарен. — Знаете, когда я жил в Париже, в очередях к столовым для нуждающихся толклись сплошь графья и бароны.
— Настоящие? — ахнула Барбара.
— А вот тут вы задали очень глубокий вопрос… — Сидни Гарен обвел глазами стол, проверяя, у всех ли наполнены бокалы; заметил, что Дуглас почти разделался со своей куропаткой. — А вот Дуглас, я смотрю, труд моих поваров оценил.
— Да, очень вкусно.
— Еще куропатки, — приказал Гарен слугам. — Ее надо есть сразу, пока горячая. Остынет — и уже совсем не то. — Не притронувшись к своему бокалу с вином, он отпил воды и вернулся к прерванной беседе. — Что значит «настоящий титул»? Если некоего типа зовут герцогом его друзья, то он настоящий герцог, а если он зовет себя герцогом сам, то поддельный?
Вопрос он задал Барбаре, но не удержался от быстрого взгляда на Мэйхью — попался ли он на наживку?
— А в каком часу ожидается этот ваш приятель? — Мэйхью достал из жилетного кармана золотые часы.
— Как жаль, что вы не берете меня с собой, — вздохнула Барбара.
— Как жаль, что это совершенно невозможно, — ответил ей Мэйхью с самой обворожительной улыбкой. — Пусть вы и самая влиятельная журналистка в Британии, другие наши приятели могут счесть ваше присутствие нарушением мер безопасности.
— Да и кто поверит, что вы влиятельная журналистка? — подхватил Гарен. — При виде такого ослепительного юного создания все скажут: «Очередное пополнение в гареме Сидни!»
Он расхохотался и подмигнул жене, которая отреагировала на его реплику кротким взглядом и вежливой улыбкой.
Мэйхью перестал улыбаться и повернулся к Гарену.
— И все-таки во сколько он ожидается?
Слуга поставил перед ним тарелку с нарезанным холодным ростбифом, однако Мэйхью не удостоил блюдо взглядом. Гарен положил руку ему на плечо.
— Спокойствие, Джордж. Мои люди зажгут костры, как только услышат шум двигателя. И пилот обязательно сделает пару кругов, прежде чем высаживать пассажира. У вас полно времени и на ростбиф, и на сигару с бренди, и пять минут с поднятыми ногами посидеть успеете.
Мэйхью, видимо, распирало желание ответить какой-нибудь резкостью, и он поспешил отпить вина из бокала.
А Гарен никак не унимался.
— Если бы вы относились ко всему спокойней, Джордж, вам бы не приходилось носить с собой пилюли от несварения. Кстати, очень изящная серебряная таблетница торчит у вас из жилетного кармана…
— Все-таки наш гость прибывает издалека, — проговорил Мэйхью. — Я хотел бы встретить его как следует. Лично проверить, что костры расположены в нужном порядке и хорошо видны с воздуха. Мы не можем позволить себе допустить ошибку.
— Дорогой мой Джордж, — ласково сказал ему Гарен. — Я всю свою жизнь так или иначе провел в бегах. Поверьте моему опыту: если я рекомендую сбавить обороты, лучше так и сделать. Живите моментом, умейте наслаждаться маленькими радостями жизни — обществом прекрасных женщин, хорошим кларетом, вкусной едой. Мы не победим немцев к ближайшему уикенду. Путь предстоит долгий и изнурительный. Так что не торопитесь.
— Во сколько заходит луна? — спросил Мэйхью.
Гарен вздохнул.
— Ладно, Джордж. Допивайте кларет, и пойдем одеваться.
В небе этой ночью были и другие самолеты. Три грузовых «Юнкерса» прошли с пятиминутным интервалом на восток, в сторону Голландии и Германии. Гарен предложил Мэйхью и Дугласу фляжку с бренди, но оба отказались. Гарен убрал нетронутую фляжку в чехол.
— Вы правы, — сказал он. — Ожидание может затянуться.
— А ваши люди на том конце этих десяти акров знают, что не должны зажигать костры раньше нас?
— Да успокойтесь вы, Джордж, ради всего святого! И прекратите шагать взад-вперед, из-за вас и у меня уже шалят нервы.
Вскоре они услышали еще один самолет. В небе показался тяжелый биплан. Дэвид поджег пропитанные бензином тряпки, и взвилось желтое пламя костра. Люди в точке высадки ничего не знали о летном деле и следовали радиограммам с указаниями. Основной костер отмечал точку высадки, два других — место захода на снижение. Все три точки тщательно рассчитывались и перепроверялись, отталкиваясь от направления ветра.
Биплан снижался над залитым светом луны полем. Пилот сбавил обороты двигателя и проверял наземные ориентиры — озерцо необычной формы и уродливую башню, в прошлом столетии служившую обсерваторией. Сделав один круг, он попытался зайти на посадку, но тут огни пропали у него из виду. Пилот резко дернул рычаг, и биплан вновь стал набирать высоту, пугающе медленно, с отчаянным усилием. Едва не чиркнув крылом по верхушкам деревьев, пилот выровнял биплан и пошел на второй круг.
— В чем дело? — выкрикнул Мэйхью.
— Он не может попасть на поле, — ответил Дуглас.
— Деревья! — воскликнул Сидни Гарен. — Деревья слишком высокие?
— В радиограмме не было ничего о допустимой высоте деревьев! — Мэйхью пришел в ярость. — Пусть садится как хочет, чтоб его черти взяли!
— Думаю, он еще опасается, что потом не взлетит, — предположил Дуглас. — Шел дождь, земля раскисла.
— Нельзя, чтоб он кружил тут слишком долго, заметят!
Сидни Гарен молчал, глядя в небо. Самолет приближался. На этот раз пилот даже не уменьшал оборотов двигателя, он просто решил еще раз убедиться в правильности свой оценки. Пройдя над полосой, он задрал нос вверх и стал набирать высоту по спирали, будто мотылек, летящий на свет луны.
Когда биплан превратился в маленькую точку на фоне сгущающихся туч, под ним раскрылся парашют. Шелковый купол вздымался в ночном небе, словно вторая луна. Он быстро рос в размерах, приближаясь к земле. Работники Гарена принялись тушить костры, крича, что парашютист упадет прямо в озеро.
— Нет, — спокойно ответил Гарен. — Его несет к нижнему пастбищу. Только бы шума не наделал.
— Думаете, услышат немцы?
— Да черт с немцами, у меня там кобыла жеребая! — Гарен повернулся к сыну и велел: — Присмотри, чтобы Красотку не пугали.
— Хорошо, пап!
И Дэвид припустил через поле. Дуглас и Мэйхью хотели было последовать за ним, но Гарен резко крикнул:
— А вы куда собрались?! Мои ребята знают, что насчет всякого падающего с самолетов добра надо помалкивать. Хотя вряд ли они будут держать язык за зубами, если у них на глазах пижон в смокинге свалится в канаву. Нельзя требовать от людей невозможного!
И он засмеялся, всхрюкнув. Смех у него был некрасивый, но очень заразительный, так что Мэйхью и Дуглас тоже не сдержали улыбки.
Сидни Гарен обещал, что «его ребята» доставят парашютиста в особняк «через полчаса в лучшем виде», однако времени на поиски ушло гораздо больше. Ветер унес его на дальний край пастбища, к тому же он подвернул лодыжку, приземлившись на илистый берег реки, и лежал в кустах, на всякий случай не подавая голоса. Искали бы, наверное, до утра, если бы маленькая дворняжка младшего конюха его не учуяла.
— Ее мамаша всегда бегала за гончими, — с гордостью сообщил владелец дворняжки, когда парашютиста наконец доставили в особняк целых два часа спустя.
Все это время Мэйхью, Гарен и Дуглас, снедаемые тревогой, ожидали в гостиной — там же, где встретились перед ужином. Как и тогда, шелковые портьеры были задернуты, так же пылал в камине огонь, и все-таки гостиная воспринималась иначе — как меняются все дома по ночам. Звуки стали резче и четче, в тишине было отчетливо слышно, как ухает где-то сова, как шумят на ветру деревья, как мерно тикают часы, как оседают прогорающие в камине угли. Комнату наполнял ароматный дым кубинских сигар Мэйхью. Наконец из коридора донеслись шаги.
— Ваш гость, сэр, — объявил дворецкий.
Парашютист, хромая, вошел в гостиную. Американец, уже не молодой, однако, как и большинство его соотечественников, по-юношески энергичный. Он постоянно двигался, но в этой живости не было ничего похожего на невротичную суетливость, одолевшую этим вечером Мэйхью. Она читалась скорее как сдерживаемая сила и нетерпение атлета перед началом состязаний. Прямоугольное лицо его было красивым и загорелым, тонкие светлые лучики морщин вокруг глаз выдавали привычку щуриться — то ли он проводил много времени под жарким солнцем прерий, то ли в шезлонге на пляже или у бассейна. Волосы у него были светлые и подстриженные очень коротко, на одинаковую длину по всей голове. Дуглас слыхал об этой странной новой моде, но видеть такие прически своими глазами ему еще не приходилось.
Словно почуяв, какой эффект производит его стрижка, американец пригладил волосы пятерней. Руки всегда выдают все секреты. Кисти у него были мягкие, белые, лишенные мозолей, с видимыми под кожей жилками и ухоженными ногтями. Кисти состоятельного человека, не занимающегося физическим трудом и ведущего сидячий образ жизни. Давно разменявшего четвертый десяток и достаточно тщеславного, чтобы регулярно тратить время на маникюр.