— У вас есть квалификация для занятия психиатрией? — спросил я.
— А есть ли у кого-нибудь такая квалификация?
— Нет.
— Именно так, — улыбнулся Дэтт. — Ну, я немного способнее большинства людей. Я знаю, что можно делать, потому что я это сделал. Сделал восемьсот раз. Но без штата сотрудников мне никогда бы не добиться таких результатов. Возможно, качество было бы выше, если бы я все проделал сам, однако девушки были важной частью работы.
— Девушки действительно составляют досье?
— Мария могла бы, работай она со мной подольше. Девушка, которая умерла, Анни Казинс, была достаточно интеллектуальна, но по темпераменту не годилась для такого дела. Одно время я работал только с девушками, имеющими квалификацию в области юриспруденции, бухгалтерского или инженерного дела, но трудно найти девушек таких профессий, в то же время достаточно привлекательных и сексуально. Мне требовались девушки, которые могли бы понимать то, что им говорят. С более глупыми девушками я использовал магнитофон, но настоящие результаты давали только образованные.
— Девушки не скрывали, что они понимают то, что им говорят?
— Сначала скрывали. Я думал, как и вы сейчас, что мужчины с подозрением будут относиться к умным девушкам или станут их бояться, но этого, понимаете ли, не произошло. Напротив, мужчины любят умных женщин. Почему, когда муж сбегает к другой женщине, он жалуется, что «моя жена не понимает меня»? Потому, что он нуждается не в сексе, ему нужно с кем-нибудь поговорить.
— Разве нельзя поговорить с теми людьми, с которыми работает?
— Можно, но он их боится. Люди, с которыми он работает, пристально следят за ним, всегда готовы подметить его слабости.
— Так же, как и ваши девушки.
— Именно так, но он этого не понимает.
— В конце концов он поймет, правда?
— Но ему нет до этого дела — ему ясен лечебный аспект их отношений.
— Вы, шантажируя, вынуждаете его к сотрудничеству?
Дэтт пожал плечами.
— Что ж, это вполне осуществимо, если возникнет необходимость, но таких случаев не было. После того как я или мои девочки изучали пациента в течение шести месяцев, он уже нуждался в нас.
— Не понял.
— Вы не поняли, — терпеливо сказал Дэтт, — потому что упорно считаете меня злым монстром, питающимся кровью своих жертв. — Дэтт поднял руки. — То, что я делал для этих людей, было полезно для них. Я работал день и ночь, без отпусков, чтобы помочь им понять себя: свои мотивы, свои устремления, свои сильные и слабые стороны. Девушки были достаточно интеллектуальны для того, чтобы быть полезными и успокаивать. Все люди, которых я изучал, стали сильнее как личности.
— Станут, — поправил я. — Вы им обещали.
— В некоторых случаях нет.
— Но вы пытались усилить их зависимость от вас. Вы использовали свое искусство для того, чтобы заставить этих людей думать, будто что они нуждаются в вас.
— Вы придираетесь. Все психиатры поступают так. Именно это и означает слово «перенос».
— Но вы приобрели над ними власть. Ваши фильмы и записи показывают, какой тип власти вам нужен.
— Они ничего не показывают. Фильмы и все прочее ничего для меня не значат. Я ученый, а не шантажист. Я просто использую сексуальную активность моих пациентов как кратчайший путь к пониманию того, какого рода расстройством они, скорее всего, страдают. Когда мужчина находится в постели с женщиной, он сильно раскрывается, и это важная часть излечения, обычно распространяемая на все виды деятельности пациента. Он получает облегчение от разговоров со мной, в результате чего становится более свободным в сексуальных пристрастиях. Более активная и более разнообразная сексуальная деятельность, в свою очередь, требует более продолжительных разговоров со мной.
— Поэтому он с вами разговаривает.
— Конечно, разговаривает. Он становится все более и более свободным, более и более уверенным.
— Но вы единственный, перед кем он может хвастаться.
— Не хвастаться, а беседовать. Он хочет разделить с кем-нибудь впечатления от своей новой, более сильной и лучшей жизни, которую сам создал.
— Которую вы создали для него.
— Некоторые пациенты в порыве благодарности говорили мне о том, что до прихода в мою клинику они жили лишь на десять процентов своего потенциала. — Мсье Дэтт самодовольно улыбнулся. — Это жизненно важная работа — показывать людям, какой мощью ума они будут обладать, стоит им только набраться достаточно смелости воспользоваться им.
— Звучит как одно из маленьких рекламных объявлений с задней страницы обложки журнала. Нечто, втиснутое между кремом от угрей и бинокулярами радиолокатора.
— «Honi soit qui mal y pense».[194] Я знаю, что делаю.
Я сказал:
— Я действительно верю, что вы знаете, но мне это не нравится.
— Имейте в виду, — заторопился Дэтт, — ни на минуту не считайте меня фрейдистом. Я не его приверженец. Многие думают, что я фрейдист, потому что делаю упор на секс. Но я не фрейдист.
— Вы опубликуете свои результаты? — поинтересовался я.
— Заключения — возможно, но не истории болезней.
— В данном случае истории болезней гораздо важнее, — сказал я.
— Лишь для некоторых людей, — возразил Дэтт. — Именно поэтому мне приходится так тщательно их охранять.
— Люазо пытался их достать.
— Но он опоздал на несколько минут. — Дэтт налил себе еще рюмочку вина, посмотрел на свет и немного отпил. — Многие люди жаждут обладать моими досье, но я их тщательно охраняю. Вся округа под наблюдением. Я узнал о вас, как только вы появились в деревне и обратились за бензином.
Тихонько постучав, вошла старуха.
— Машина с парижским номером — похоже на мадам Люазо — проехала через деревню.
Дэтт кивнул.
— Скажите Роберту, что на «скорой помощи» нужно поставить бельгийские номера и что документы должны быть готовы. Жан-Поль может ему помочь. Нет, не говорите Жану-Полю, чтобы он помогал: по-моему, они плохо ладят друг с другом.
Старуха ничего не ответила.
— Это все.
Дэтт пересек комнату и подошел к окну. Послышался звук шин, движущихся по гравию.
— Машина Марии, — сообщил Дэтт.
— И ваша местная мафия ее не остановила?
— Они и не должны останавливать людей, — объяснил Дэтт. — Они не собирают денег за вход, они существуют, чтобы меня защитить.
— Это Куан так сказал? — спросил я. — А может быть ваша гвардия здесь для того, чтобы помешать вам уехать?
— Фу! — воскликнул Дэтт, но я знал, что у него зародилось подозрение. — Хотелось бы, чтобы она привезла с собой парня.
Я подлил масла в огонь:
— Главный здесь Куан. Он не стал спрашивать вашего согласия на то, чтобы привезти сюда Гудзона.
— У нас свои сферы влияния. — Голос Дэтта был холоден. — Все, что касается различного рода технических данных — тех данных, которые может сообщить Гудзон, — это дело Куана. — Неожиданно он вспыхнул от гнева. — Почему я должен вам объяснять?
— Я думал, вы объясняете себе, — любезно ответил я.
Дэтт резко сменил тему.
— Как вы думаете, Мария сказал Люазо, где я?
— Уверен, что не сказала. В следующий раз, когда она встретится с Люазо, ей придется многое объяснять. Ей придется объяснять, почему она предупредила вас о налете на клинику.
— Верно, — согласился Дэтт. — Он умный человек, этот Люазо. Одно время я думал, что вы его помощник.
— А теперь?
— Теперь я думаю, что вы его жертва или скоро ею станете.
Я ничего не ответил. Дэтт продолжал:
— На кого бы вы ни работали, вы работаете в одиночку. У Люазо нет причин вам симпатизировать. Он ревнует к вашему успеху у Марии — она, конечно, вас обожает. Люазо делает вид, что ему нужен я, но настоящим его врагом являетесь вы. У Люазо неприятности в департаменте, возможно, он решил, что вы могли бы быть козлом отпущения. Он посетил меня пару недель назад: хотел, чтобы я подписал документ, касающийся вас. Паутина лжи, но искусно приправленная полуправдой, которая может нанести вам вред. Нужна была только моя подпись. Но я отказался.
— Почему вы не подписали?
Мсье Дэтт сел напротив меня и взглянул мне прямо в глаза.
— Не потому, что особенно вас люблю. Я вас едва знаю. Но после того как я сделал вам инъекцию, я впервые заподозрил в вас провокатора, засланного Люазо. Однако если я человека лечу, он становится моим пациентом, я начинаю чувствовать ответственность за него. С гордостью могу сказать, что если даже один из моих пациентов совершит убийство, он придет и расскажет мне, доверительно. Таковы мои отношения с Куаном. Таковы должны быть мои отношения со всеми моими пациентами, но Люазо отказывается это понять. А так должно быть. — Он неожиданно встал и сказал: — Выпейте, теперь я настаиваю… Что это?
Дверь отворилась, и вошла Мария, сопровождаемая Гудзоном и Жаном-Полем. Мария улыбалась, но глаза ее оставались прищуренными и напряженными. Хотя ее старый пуловер и бриджи были забрызганы грязью и вином, она выглядела крепкой, элегантной и богатой. В комнату она вошла тихо и настороженно, как принюхивающаяся кошка, и двигалась крадучись, готовая отметить любой знак опасности. Она передала мне пакет документов — три паспорта: один для меня, другие два для Гудзона и Куана. Внутри паспортов лежали и некоторые другие бумаги, деньги, несколько карточек и конвертов, которые могли доказать, что у меня другое имя. Я сложил все в карман, даже не взглянув.
— Я хотел, чтобы ты привезла парня, — сказал мсье Дэтт Марии. Она не ответила. — Что вы будете пить, дорогие друзья? Может быть, аперитив? — Он обратился к женщине в белом переднике: — Обедать нас будет семь человек, но мистер Гудзон и мистер Куан будут обедать отдельно, в библиотеке. И проводите мистера Гудзона в библиотеку прямо сейчас, — добавил он. — Мистер Куан ждет его там.
— И оставьте дверь открытой, — любезно попросил я.
— И оставьте дверь открытой, — повторил за мной мсье Дэтт.
Гудзон улыбнулся, сунул портфель под руку и крепко прижал к себе, затем взглянул на Марию и Жана-Поля, кивнул и удалился, не произнеся ни слова. Я встал и прошел через комнату к окну, размышляя о том, будет ли сидеть с нами за обедом женщина в белом переднике, но тут увидел щербатый трактор, припаркованный вплотную за машиной Марии. Водитель трактора был на месте. При желании он легко мог помешать нам выехать.