— А англичане разозлились, обнаружив, что подписали контракт с одним из своих подчиненных?
— Точнее сказать, изумились. Но к тому времени я уже очень хорошо говорил по-английски. И я всегда был в хороших отношениях с работниками мастерской, никто из них не хотел начинать свое дело, поэтому все прошло гладко. Когда англичане ушли, я был уже богат. Мою кандидатуру выдвигали в новый парламент. И поскольку я никогда ничего общего с политикой не имел, то каждый считал, что я на его стороне. И я прошел. Вот как все просто.
— По вашим словам, да, — согласилась я.
— Ну, конечно, я пропустил некоторые нелицеприятные детали.
— Какие именно?
— Когда богатые белые солдаты живут одни, без своих женщин, среди голодающего населения, неизбежно происходят трагедии. Такие вещи не изгладились из памяти и продолжают калечить психику наших людей.
— А оружие, которое вы хотите купить, оно тоже из серии нелицеприятных деталей?
— Да. Конечно.
— Убивать людей — это поможет?
— Сомневаюсь, но я не собираюсь ни в кого стрелять. Оружие — просто символ, гиря на одной чаше весов, вторая чаша которых уже несправедливо перетянута.
— И кто же сейчас держит палец на весах?
— А вот и кальмар. Жестоко держать их в контейнере, говорите вы. Может, вы и правы, но я с удовольствием прожую каждый кусочек. И если в скором времени меня постигнет их участь, останется только надеяться, что кто-то тоже получит удовольствие от каждого кусочка. Майонез? Спасибо, да. Майонез дополнит вкус. — И вдруг он улыбнулся. — Веселее, мисс Смолвуд. Такая красивая девушка, как вы, не должна выглядеть так озабоченно. Пусть волнуются старые уродливые мужчины, как я, например. И молодые непривлекательные мужчины, как мистер Грей. А, мистер Грей? — Он расхохотался и хлопнул Жижи по плечу.
— Боже, — отреагировал Жижи. — Да, конечно.
— Вы не ответили на мой вопрос, — сказала я Ававе.
— Что за вопрос?
— Оружие — это война, — пояснила я. — Зачем мужчинам воевать?
— Женский голос — разум, восставший против безрассудной жестокости самцов, — ответил Авава. — Мы уже слышали это, мисс Смолвуд. Но женщины не умеют так объединяться, как мужчины. Женщины не столь терпимы, как мужчины, но в делах женщины более беспощадны, чем мы.
— Ну, это общие слова, — возразила я. — Приведите пример.
— Я могу вести доказательство только от противного, — начал Авава. — Разве не убеждает, что нет ни одной известной компании, во главе которой стоят только женщины? Когда меня упрекают в предубеждении против женщин, я спрашиваю: есть среди ваших знакомых хоть одна женщина, которая когда-либо прибегала к услугам женщины-адвоката или женщины-архитектора? Было время, когда у меня, например, работали и та, и другая. Нет, хотите знать, кто самый ярый противник женской эмансипации? Это сами женщины.
— Вы снова уходите от ответа, — заметила я. — Ну, прямо как настоящий политик, не так ли, Жижи?
— Не впутывай меня, старушка, — сказал Жижи. — Я материально заинтересован в том, чтобы аргументы мистера Ававы победили.
— Почему вы должны проигрывать или побеждать? — удивилась я. — Почему нельзя обойтись без состязания?
— Милочка моя, — начал Авава. — Мы живем в обществе, где все состязаются друг с другом. Это сущность нашей системы. Капитализм производит самые лучшие автомобили и холодильники…
— … и пишущие машинки.
— Да. И пишущие машинки. И оружие. Каждый соревнуется со своим товарищем. Вы убеждаете человека: «Покупай этот автомобиль, потому что он быстрее, ты станешь сильнее, влиятельнее, будешь казаться более мужественным, желанным, чем твой сосед». А затем вы же ему и говорите: «Но не разгоняйся на своей машине, и при виде своего соседа не пытайся обогнать его, чтобы доказать свое превосходство». Конечно же, мир начинает сходить с ума. Две разные установки и нерегулярность наказания за каждое нарушение — именно так добиваются появления у обезьяны язвы желудка.
— А какое это имеет отношение к оружию? — спросила я.
— Логическое завершение состязания — физическое противостояние. — Он заулыбался. — Для личности существует две формы чисто свободного предпринимательства: проституция (пассивная форма) и ограбление со взломом (активная форма). — Повернувшись к Жижи он спросил: — Что вы на это скажете, Грей?
— А что я, сэр? Везде проституция, если хотите знать мое мнение. Везде грех.
Жижи не был таким идиотом, каким ему хотелось казаться: он все время очень внимательно слушал Ававу, но при этом не переставал валять дурака.
— Итак, мисс Смолвуд, — продолжал Авава, — конечным результатом всемирного предпринимательства является технология, а конечным результатом всемирного состязания является война; ipso facto:[207] технологическая война.
— Вы циник, мистер Авава, — сказала я. — Итак, вы считаете, что война уничтожит всех нас?
— Ну, может, люди достигнут какого-то политического компромисса, который повлияет на неупорядоченные устремления к состязанию, которые мы сегодня не сдерживаем. В Европе уже была сделана попытка создать межнациональные организации, и ООН нельзя отказать в некоторых блестящих победах. В Африке, надеюсь, тоже будет расширяться политический кругозор.
— Да что вы! — запротестовала я. — И недели не проходит без какого-то нового передела Африки. Федерацией там и не пахнет.
— Разделяй и властвуй — вот философия великих наций, мисс Смолвуд, и их власть и влияние огромны. Никто из них не хотел бы видеть на политической арене Федеративные Штаты Африки.
— Но вы собираетесь что-то сделать?
— Философия, мисс Смолвуд, как и благотворительность, должна начинаться прежде всего дома.
— Даже философия убийства?
— Не исключено, мисс Смолвуд, хотя, как я вижу, вы не совсем согласны.
— Я не за и не против. К счастью, не мне принимать решения, но это не отразится на моем разговоре с дядиными друзьями, если вы этого опасайтесь.
Авава вежливо поклонился.
— Ваш бифштекс остынет, мисс Смолвуд, — напомнил Авава. — Соус «Бернез»? — предложил он мне. — Прямо на бифштекс?
— Да, — сказала я. — Прямо на бифштекс. — Ягненку все равно уже не помочь.
Глава 6
Полчаса я провел в своем номере, читая деловую информацию «Таймс» и потягивая из бокала, как вдруг ворвался Боб с сообщением, что Лиз нашла жертву, полностью готовую к употреблению.
— Она завязала красный платочек на сумке. Думаете, что-то стоящее?
— Трудно сказать, — рассудил я. — У нее случались ошибки, и не раз, но если уж у вас есть своя сигнальная система, то остальные участники экспедиции должны следовать установленному порядку. — Я натянул туфли.
— Так что, мы уезжаем из гостиницы?
— Да, — сказал я. — Но нам нельзя проходить через холл, пока она там. Нет ничего губительнее для операции, чем случайная встреча с клиентом.
— Откуда вы знаете? Не хочу сказать, что сомневаюсь в ваших словах, но откуда вы знаете? — полюбопытствовал Боб.
— Научные исследования.
Я надел пиджак, вставил в кармашек платочек и, налив себе немного красного вина, предложил то же самое Бобу, но тот отказался.
Через несколько минут мы уже были внизу. Я решил оставить машину Боба Лиз, о чем поставил ее в известность запиской через администратора. Ночь была темная, если не считать крошечного осколка Луны. Ехать предстояло далеко, и я даже подумал, не взять ли нам на кухне бутербродов и не прихватить ли открытую бутылку вина. Боб побренчал ключами.
— Мне сесть за руль? — спросил он и принялся протирать ветровое стекло носовым платком.
— Нет, машину веду я.
Боб внимательно посмотрел на меня, пытаясь определить, не пил ли я.
— Как скажете, — согласился он.
Никто в столовке не пил так, как наш стол. Длинный блестящий дубовый стол длиной не менее двадцати футов был так отполирован, что среди столовых приборов и стаканов отражались лица сидящих. Или мне теперь просто кажется? Может, это был какой-то другой вечер из времен мирной английской жизни, когда офицеры смотрели на нас с полированных дубовых стен столовки, стол был аккуратно накрыт, и вдоль сверкающей поверхности стола на тележке развозили портвейн.
Полковник Мейсон наблюдал за неторопливым течением вечерней трапезы. Младшие офицеры побаивались его. Берти, адыотант, уже здорово выпил, да и я тоже. Время от времени кто-то из офицеров, сглаживая неловкость затянувшегося молчания, отпускал замечания о вражеских расположениях к северу от наших. Берти нес что-то о том, как Роммель установил высокоскоростные пушки на свои танки «Марк-4», но был слишком пьян, чтобы припомнить подробности. Старина Мейсон что-то сказал об офицерах, которые не обсуждают дела за обедом.
— Скоро начнется, — сказал Берти, повернувшись к полковнику и возвышая голос. — Помяните мое слово! Только крупное танковое сражение — больше ничем Роммеля не остановить. И даже если наши потери окажутся вдвое больше, генштаб будет считать, что мы еще легко отделались.
Полковник Мейсон встал, лицо его перекосилось от гнева. На нем были бриджи и до блеска начищенные сапоги для верховой езды, потому что для кавалериста эти чертовы танки были лишь временным явлением. Он был солдатом мирного времени. Для него послеобеденная беседа сводилась всегда к лошадям, а не к сражениям, для него генералы всегда были дальновидны, справедливы и непогрешимы. Он медленно пересек столовую.
— Если мои офицеры не умеют пить, мы не будем подавать ничего, кроме воды, — сказал он. — Берите пример с капитана Лоутера. — И он посмотрел в мою сторону. — Нужно отдать вам должное, капитан, пить вы умеете, как никто другой из присутствующих здесь. — С этими словами он повернулся и с шумом распахнул дверь столовой.
Подождав, когда за полковником захлопнется дверь, я неуверенно встал на ноги. Я был совершенно пьян, бутылки кьянти подавались без счета к этой хмельной, практически безмолвной трапезе, которую, как всегда, возглавлял полковник Мейсон. Я последний раз отхлебнул большой глоток вина. Оно было мне гораздо больше