ть продавцов переделать ее, однако в конце концов они сдались, и, когда прибыли Боб и Лиз, все было готово. Бобу очень понравилось. Он ходил вокруг, поглаживая автомобиль, и восторгался каждой деталью.
В воскресенье мы отправились в горы через Зофар и Бар-Элиас. Погода была отменная, и мы мчались через сирийскую границу на Дамаск. Там мы пообедали и повернули на Бейрут во второй половине дня. На полпути между двумя горными хребтами мы свернули с главной дороги.
Я велел Бобу повернуть на заброшенную параллельную дорогу и, когда мы подъехали к повороту, незаметному с главной трассы из-за двух небольших деревьев, сообщил ему, что это и есть Рандеву Два.
— В случае чего встречаемся здесь, — сказал я.
Мы посидели там всего несколько минут, просто вдыхая запах разгоряченной земли.
— Люди говорят, это нехорошее место, Бвана, — произнес Боб. — Люди говорят, дальше нет ходить.
— Все это ваши древние племенные предрассудки, Уруанда, — презрительно рассмеялся я. — Мы найдем затерянные сокровища древних царей.
Боб повторил:
— Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить.
— Разве затерянное царство не будоражит твою кровь, Уруанда? Хоть ты и дикарь, но легенды о затерянных городах не могут не волновать тебя.
Боб твердил:
— Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить. — Он дважды хлопнул в ладоши, окинул взглядом пустынный пейзаж. — Смотри, хозяин, носильщики сбежали. Они верят в легенду о семиглавом питоне, который правит этой запретной землей.
— Это все бабские сказки, Уруанда.
Боб опять заладил:
— Люди говорят, это нехорошее место.
— Ты слыхал о древних сокровищах Королей Огненной Земли? Это рубины, бриллианты, золото, которое лежит тут — только руку протяни. Их много — целые горы. Бы будешь богатым-пребогатым. Богаче, чем тебе когда-либо снилось, Уруанда. У тебя будет много скота, жен и, может, даже собственный велосипед.
— Я иду с тобой, хозяин.
— Вот это сила духа, — сказал я и вышел из «лендровера» навстречу протянутой руке Боба.
На нас была походная одежда — шорты хаки и рубашки из суровой ткани. Солнце пекло, и мне оно казалось душем, обдающим тело, изгоняющим зиму, разогревающим суставы. На дороге не было машин. Много лет назад ее перекрыл оползень. Местные дорожные инженеры устали все время переносить ее и решили построить новую дорогу высоко наверху, по которой теперь мчались яркие машины и дымящие грузовики из Дамаска в Бейрут и обратно. Лиз расстелила на земле одеяло, сбросила одежду и осталась в купальнике. Она легла, вытягиваться в изнеженных позах, которые женщины обычно принимают и какое-то время устраивалась поудобнее, меняя позы, одна заманчивее другой, как ленивая домашняя кошечка. Воистину, великолепный день!
— Это лучше, чем аэропорт? — спросил Боб.
— Что угодно лучше, чем аэропорт, — ответил я. — Они еще помнят катастрофу Интра-банка. Когда рухнул Интра-банк, отголоски были слышны во всех уголках финансового мира. Правительство сразу потеряло популярность. Половина населения не могла выплатить свои долги из-за потери сбережений, а другая половина не платила долги, утверждая, что потеряла все свои сбережения. — Я помолчал. — Но, вероятнее всего, Спенсер будет молчать как рыба, — предположил я.
— Разумеется, — согласился Боб. — Именно поэтому я настаивал на долларах, чтобы он переправил их из какого-нибудь своего загашника в Швейцарии или на Багамах, или откуда бы там ни было. Он и не сможет никому пожаловаться на эту потерю.
— Все равно, — возразил я, — если только появится хоть малейший намек на мошенничество где-то возле банка, полиция мгновенно перекроет все границы. И первым делом они бросятся в аэропорты. Где же еще ловить покидающих страну? Мы же будем экспедицией, направляющейся в древний город, погребенный в песках пустыни…
— Вавилон, — подсказал Боб.
— Именно. Ты можешь даже для убедительности воспользоваться своей археологической нудотой. А когда мы доберемся до Дамаска, то бросим «лендровер» и сядем на самолет. Расписание у меня есть. Один замечательный Рейс на Калькутту дает нам большой запас времени.
— Покажите-ка мне канистры еще раз, — попросил Боб.
Канистры были специального образца для перевозки долларовых банкнот.
— Они будут готовы завтра поздно вечером, — сообщил я.
— Это и будет репетицией, — сказал Боб. — Или я что-то не так понял?
— Да, генеральной репетицией, — подтвердил я.
— Ну, вы знаете устав, — продолжал Боб. — Вы обязаны знать, старый болван, сами же его писали.
— Сам писал, — ответил я, — сам и буду нарушать.
— Нет, не будете, Лонгботтом, — усмехнулся Боб. — Я не ошибся, именно Лонгботтом. Вы потому так убедительно выглядите в роли секретаря, что вы стали секретарем, и притом не самым лучшим. Что, думаете, я не видел, как вы лакали виски из фляги, будто не можете и десяти минут обойтись без подбадривания? Думаете, никто не замечает, как у вас дрожат руки, и вы то и дело ошибаетесь? То «лендровер» с короткой базой, то канистры. Вы хоть что-нибудь в состоянии сделать правильно?
— Прости, Боб, — подыграл я, вовсе не желая ссориться. Это не входило в мои планы.
— Вот так-то, — сказал Боб и потер лицо руками. — Вы просто немного устали. Продержитесь только до следующей недели, а потом мы все сможем немного расслабиться.
Я ответил:
— Ты начальник.
— Никаких начальников, — демократично уступил Боб.
— Поедем обратно, я сам сяду за руль, — предложил я.
Через горы мы переезжали уже в сумерках. Бейрут горел под нами миллионами огней, а за городом в последних лучах заходящего солнца пылало море. Зрелище было неописуемое.
Я сидел за рулем «бедфорда», рядом со мной — Брайан, а рядовой Виллер и Тодди устроились сзади, рядом с запасным горючим. Было темно, и караванов, тянущихся к фронту, было почти не видно, не говоря уже о пеших арабах, которые брели посередине дороги, и не подозревая, что на них движутся машины. Канистры с горючим звякали и дребезжали за моей спиной, и Брайан все время озирался и вглядывался в ночь.
— Успокойтесь, сержант, — сказал я.
— За это можно попасть под трибунал, — волновался Брайан.
— Успокойтесь, — повторил я.
— Вы немного пьяны, — заметил Брайан. — Может, я сяду за руль?
— Успокойтесь, ради бога, — осадил его я и обогнул парочку «матильд», припаркованных у обочины.
— Десять лет, — не унимался Брайан. — И причем не гражданской тюрьмы. Десять лет военной тюрьмы возле Алекса. Двойной марш-бросок с полным снаряжением под палящим солнцем, и эти трусливые армейские лягавые, которые так и норовят пристрелить. Шепчут, что новозеландцы прибили одного из своих капралов, которого застукали на продаже армейского горючего.
— Это не армейское горючее, — поправил я. — Это бензин, который мы захватили у итальяшек. Мы с вами, и с Виллером и Тодди. Это наш бензин.
Брайан радостно улыбнулся.
— Я бы не рассчитывал на это оправдание, — сказал он и, высунувшись из кабины, крикнул: — Правда, Тодди?
Солдат, сидящий сзади, махнул рукой в знак подтверждения. Я нажал на газ. Нам предстояло проехать тридцать-сорок миль через пустыню до места, где нас ждал Кимон, торговец с черного рынка.
— Впереди танки, сэр, — заорал Тодди из кузова грузовика и со всей силы заколотил кулаками по крыше кабины. — Танки стоят! — кричал он, но было уже поздно.
На танках не горели огни. Мы на скорости миль пятьдесят врезались в стоявшие на дороге танки Шермана. До сих пор понять не могу, отчего вспыхнули баки с горючим.
Боб остановил «лендровер», мы вышли и постояли, любуясь пылающим закатом до тех пор, пока не исчезло солнце, а когда совсем стемнело, продолжили наш путь в Бейрут. Этим вечером мы нарядились и съели и выпили больше, чем полагалось бы. Впереди было три дня отдыха. Мы плавали и загорали, катались на водных лыжах и ездили в Библос и Три, и нам вместе было так хорошо, как никогда раньше.
Глава 15
Сайлас уехал в Бейрут, оставив нас с Лиз избавляться от нашей квартиры и сокращать багаж до размеров ручной клади, чтобы мы могли свободно перемещаться после окончания операции. В Лондоне нам будет слишком неуютно. Этот негодяй Спенсер разнесет все в пух и прах, когда поймет, что его надули.
Я потратил на него немного времени. Его старик купил ему по кусочку разных компаний, в которых он стал совладельцем. Это были компании, владеющие недвижимостью, из тех, что сносят старые улицы, чтобы соорудить там сверкающие отели. Сайлас называл это развитием. Правда, люди, выброшенные на улицу, называли это совсем иначе. Лягавые и всякие там чиновники из мэрии приходили выселять этих несчастных, чтобы предложить им взамен железную кровать в какой-нибудь вонючей ночлежке. Я бы, не дрогнув, свернул Спенсеру шею, не получив с этого ни пенса. И, конечно же, я вытащу из него четверть миллиона, даже если это будет последним делом в моей жизни. Даже если мне придется для этого пробраться в его квартиру на Итон-Сквер через кухонное окно, я все равно достану его. Для меня это вопрос чести.
Конечно, я не проявлял своих чувств. Лиз и Сайлас считали меня слишком неосторожным и безразличным, а я не стал их переубеждать. Временами я дразнил их, наблюдая за ними украдкой в те минуты, когда они думали, что я переигрываю.
Мы с Лиз отлично сошлись в последнее время. Она перестала вредничать, даже говорить стала как-то более по-человечески. Ну, я, разумеется, по ней с ума сходил, это вы уже, наверное, поняли. Высокие, ширококостные блондинки всегда нравились мне, а Лиз была лучше всех. Она всегда давала мне понять, что она не для таких, как я. Но за последнее время она сильно изменилась. Между ней и Сайласом все было кончено. И не нужно быть Филиппом Марлоу, чтобы понять это. Но она обращалась с ним слишком мягко. Я сказал ей об этом, но она разозлилась. Лиз сказала, что все еще любит Сайласа и всегда будет любить, но иногда со стороны виднее.