Нам было от чего избавляться. Ну куда деть «Британскую энциклопедию»? Не хотелось продавать ее по дешевке. Наконец Лиз сказала, что ее мать может присмотреть за некоторыми вещами. Я одолжил фургон у одного знакомого парня из Ислингтона и с его помощью погрузил все наши пожитки, чтобы отправить их к матери Лиз в Дорсет.
День для поездки выдался отличный. Как на картинке в календаре. Только там не было маленького, крытого соломой коттеджа. Мать Лиз вела хозяйство настолько по-английски, что оно напоминало съемочную площадку в Парамаунт: мальвы и спаниель, фасоль так красиво цветет. Мне даже захотелось попросить садовника сорвать нам парочку. Садовник!
Лиз постучала в дверь, пока я шел по садовой дорожке между двумя рядами каменных человечков, которые призывали:
— Гномы мира, воссоединяйтесь!
Дверь открыла мать.
— Вам нечего терять, кроме своих пьедесталов, — не очень удачно пошутил я.
Она только мельком взглянула на меня.
— Элизабет, дорогая, как приятно.
Это была седая пожилая леди около шестидесяти пяти в грубом твидовом костюме, шерстяных чулках и башмаках. Черно-белый пес затеял какую-то игру с моими шнурками. Они были кроликами, а он пытался спугнуть их.
— Милый песик, — сказал я, хватая его за шкирку.
— Не дразните собаку, — приказала миссис Мейсон. — Она может укусить.
— Это Боб, мама, — представила меня Лиз.
— Все это внесите через заднюю калитку, — велела мама, внимательно рассматривая мою одежду.
— Идет, миссис, — согласился я.
— Это Боб, мам, — повторила Элизабет. — Он работает с Сайласом. И со мной.
— Этот грузовик нельзя оставлять на дороге, — твердила свое мама. — Викарий не сможет выехать.
— Но я только разгружусь, — пояснил я.
— Аллея слишком узкая, — ответила миссис Мейсон, твердо намереваясь не уступать.
Я начал вынимать связки книг и вещи Лиз, сваливая их в кучу в гараже. Это было мрачное место, затянутое паутиной и покрытое пылью, где под грязным брезентом покоился утконосый «Моррис».
— Это машина полковника, — пояснила миссис Мейсон. — С введением ограничений на горючее он перестал на ней ездить.
— И когда это было? — поинтересовался я.
— В начале войны, — ответила Лиз.
— У полковника была служебная машина, поэтому он обходился без этой.
Миссис Мейсон величаво удалилась в дом. Я дыхнул на медный радиатор и рукавом протер маленькое окошко. Появилось мое отражение с огромным желтым носом.
— Пойдем попьем чаю, — предложила Лиз.
— Потрясное местечко! — восхитился я. — Никогда не видел более красивого домика.
— Тебе действительно нравится? — Вопрос Лиз прозвучал так, будто ее действительно волнует ответ.
— Конечно, — заверил я.
— Это очень хорошо. Я прожила здесь большую часть своей жизни. И мне трудно надолго отлучаться отсюда.
— Пошли, — позвала миссис Мейсон. — Вера уже накрыла стол к чаю.
— Кто такая Вера, твоя сестра?
Лиз фыркнула. Когда мы вошли в дом, на столе уже стояли пирожные и бутерброды.
— Хотите помыться? — спросила миссис Мейсон.
— Нет, все в порядке, — ответил я. — Я все сделал, когда мы останавливались в деревне.
— Не задирайся, — шепнула Лиз. Она знала, когда я начинал ехидничать.
— Хорошо, — согласился я и пошел умываться.
Весь дом был разделен неимоверным количеством занавесок и комнатных растений на темные крошечные клетушки. Повсюду висели старые фотографии, а в ванной валялись номера журнала «Сельская жизнь».
— А нельзя ли попить чай в саду, мамуля? — спросила Лиз.
— Полковник не имел обыкновения пить чай в саду. Все так меняется. Чай прекрасный. — Вошла горничная одетая в черно-белую форму со старомодным накрахмаленным кокошником. — Еще кипятку, — попросила миссис Мейсон. — И нарежьте медовый пряник. — Миссис Мейсон держала серебряный чайничек и раздавала угощения и советы.
— Я съем весь ваш медовый пряник и печенье, — извиняясь, сказал я.
— Не имеет значения, — ответила миссис Мейсон. — Полковник мог съесть весь мой пряник за один прием.
— Судя по рассказам, полковник — выдающаяся личность, кем бы он ни был.
— Он был моим отцом, — пояснила Лиз. — Мы всегда называем его полковником. Он погиб во время войны.
— Сочувствую, — сказал я.
— Он воевал вместе с Сайласом, — объяснила Лиз.
— Мой муж командовал танковой частью, — продолжила миссис Мейсон. — Они попали под сильный артобстрел. Полковник выбрался из танка, и его убили, когда он пытался помочь раненному солдату. Он получил Крест Виктории.
— А Сайлас был с ним? — спросил я.
— Да, — кивнула Лиз. — Сайлас был капитаном в подразделении отца. Он находился меньше чем в полумиле от отца в тот день. Тогда танковая часть понесла серьезные потери. Никто так и не узнает, что именно произошло, из части отца никого не осталось в живых, кроме Сайласа. Именно он представил рапорт, по которому отца посмертно представили к Кресту Виктории.
— Об этом я ничего не знал. То есть о том, что Сайлас воевал с твоим отцом.
— Именно так я и познакомилась с ним, — пояснила Лиз. — Он навещает мою мать, когда приезжает в Лондон.
— Милый мальчик, — вступила миссис Мейсон. — Помню его в тридцать девятом году. Он был молодым и очень застенчивым. Полковник часто приглашал сюда молодых офицеров на обед, чтобы поболтать с ними в домашней обстановке, не в казарме. Он говорил, что это поддерживает боевой дух.
— Меня еще на свете не было, когда Сайлас впервые пришел в этот дом, — сказала Лиз.
— Он был милым мальчиком, — повторила миссис Мейсон.
— Так ты знала своего отца? — спросил я.
— Нет. Я была совсем ребенком, когда он погиб, и никогда его не видела.
— Он был замечательным человеком, — продолжала миссис Мейсон. — Таких людей сейчас нет, — добавила она, глядя на меня.
— Мир меняется, — рассуждал я. — Люди — отражение своего времени. Каждое поколение вынуждено приспосабливаться к миру, в который оно приходит.
— Ну, примите мир таким, каким я его вижу, — сказала миссис Мейсон и скрипуче рассмеялась. — Битники бьют полицейских. Вот вам наше молодое поколение. Не знаю, когда все это закончится.
— Но это лучше, чем начинать войну, которая унесет миллионы, — возразил я. — А ваше поколение воевало.
— Битники, — снова повторила миссис Мейсон, будто слово зачаровало ее.
— Лучше уж битники, чем «Гитлерюнгенд», — сказала Лиз.
— Вы все одинаковы, — возразила миссис Мейсон. — Никакого уважения к религии и семье. Хорошо, что твой отец не видит всего этого.
— Ну видит чего? — переспросил я.
— Элизабет, — уточнила миссис Мейсон. — Молодого капитана Лоутера, который колесит по всему свету вместо того, чтобы обустроится и найти себе надежную работу где-нибудь в одном месте. У него была хорошая работа в городе. Почему бы ему не вернуться сюда?
— Это было тридцать лет назад, мама, — ответила Лиз. — Он оставил работу, чтобы вступить в армию.
— Он джентльмен, этот молодой человек, — похвалила его миссис Мейсон.
— Он вовсе не мальчик, — поправила Лиз. — Он уже в возрасте.
— Я бы даже сказал, что он стар, — уточнил я.
— Почему ты всегда перечишь мне, Элизабет? Капитан Лоутер сделал тебе предложение четыре года назад, и мне очень жаль, что ты не приняла его. В конце концов, он отличный офицер и у него две боевые награды.
— Нельзя же выходить замуж за человека только потому, что он герой, — парировала Лиз.
— Даже если у него есть боевые награды, — пробормотал я.
— Ну, полковник был героем, — развивала тему миссис Мейсон. — Поэтому я вышла за него. По крайней мере, и поэтому тоже. Он был очень милым человеком.
— Мама, оставь меня, пожалуйста, в покое. Я не хочу выходить замуж за Сайласа.
— Тебе нужно подумать о замужестве, — настаивала мать. — Ты не становишься моложе. Еще пару лет, и никто не захочет жениться на тебе.
— Я всегда буду хотеть жениться на ней, — сказал я. — Я всегда хотел и буду хотеть.
Лиз толкнула меня ногой под столом.
— Это как раз подтверждает мои слова, — невозмутимо сделала вывод миссис Мейсон. — Вы и есть никто.
Глава 16
Я влюбилась в Боба. Я поняла это одним прекрасным утром, сидя под феном и слушая, как парикмахерша рассказывает о своем дружке. И вдруг мне в голову начали приходить невероятные мысли, которые еще совсем недавно изумили бы меня. Понятия не имею, как давно это началось, но вдруг в один миг мне все стало ясно. Ладно. Я замурлыкала от удовольствия при одной мысли о нем. Я знаю его уже почти пять лет, а для женщины в возрасте между двадцатью пятью и тридцатью года тянутся очень долго. Так много нужно было решить, и все эти решения были настолько важными. По крайней мере, таковыми они казались в это время. Чувства меняются так незаметно (даже если это приходит как озарение), и я думаю, что мои чувства к Бобу рождались постепенно, в течение многих месяцев, пока я наконец не убедилась в них окончательно.
Я люблю Боба. Временами он ведет себя как мальчишка, а у Сайласа много преимуществ, больше опыта, умудренности, умения обращаться с женщиной. Пусть Сайлас просто солдафон со скверным характером, но в нем чувствуется сила и уверенность. Когда я была с Сайласом, мне казалось, что ничего плохого не может случиться. Меня не волновали ни швейцар, возмущенный моим брючным костюмом, ни наша жертва, угрожающая обратиться в полицию.
Боб же обладал именно теми неискушенностью и невежеством, которые притягивали неприятности, как магнит. И защищало его то же самое невежество. Он был как водный лыжник, плавучесть которого зависела от его скорости. Со стороны кажется, что в любую минуту он остановится, что двигаться дальше невозможно, и камнем пойдет на дно. Но Боб продолжал мчаться вперед быстрее и грациознее, чем все остальные. Когда Боб с Сайласом поменялись ролями, возникло множество проблем, которые Боб успешно решал именно за счет того, что не догадывался об их существовании. Это зрелище щекотало нервы, но и очаровывало. Задачи, от которых у Сайласа сводило скулы и начинали трястись руки, которые портили ему настроение, действовали на Боба совершенно иначе. С каждым новым поворотом событий он все больше и больше раскрепощался. Когда мы с Сайласом позволяли себе высказать предположение, что у Спенсера может не оказаться денег или же он не захочет с ними расставаться, Боб бросал на нас уничтожающие взгляды, будто мы пара идиотов, и его огорчение было настолько искренним, что мы с Сайласом перестали предостерегать его или даже пытаться противоречить ему. До сих пор во всех случаях он оказывался прав. Даже если это и раздражало Сайласа, то он старался этого не показывать. Свойственные ему раздражительность и надменная издевка исчезли. В этой операции Сайлас мобилизовал все свои таланты и с предельной точностью выполнял приказания Боба.