[149] которая смогла принять эту позу, могла бы заработать целое состояние на улице Годо де Моруа.
Люазо говорил, как любой полицейский офицер. Вы легко узнаете их по манере говорить. Жизнь, проведенная в погоне за уликами, придает их речи особую ясность. Факты упорядочиваются прежде, чем излагаются, как в письменном отчете, и некоторые ключевые слова — такие, как номера автобусных маршрутов и названия дорог, — подчеркиваются, так что их могут запомнить даже молодые полицейские.
Бирд отвернулся к Жану-Полю, ему хотелось обсудить картину.
— Все же следует отдать ему должное, техника trompe l'oeil[150] превосходна, мазки кисти крошечные. Взгляни на то, как выписана бутылка кока-колы.
— Он скопировал ее с фотографии, — фыркнул Жан-Поль.
Бирд наклонился, чтобы получше рассмотреть.
— Черт побери! Поганая свинья! — выругался он. — Это и в самом деле мерзкая фотография. Так и есть. Вы только посмотрите! — Бирд ткнул пальцем в уголок бутылки и обратился к стоящим вокруг людям: — Посмотрите, это вырезано из цветной рекламы. — Он принялся рассматривать другие части картины. — Пишущая машинка тоже, и девушка…
— Прекратите тыкать в сосок, — сердито сказала женщина с зелеными тенями. — Если вы еще раз дотронетесь до картины, вас попросят удалиться. — Она повернулась ко мне: — Как вы можете стоять спокойно и позволять им это вытворять? Если бы художник видел, он сошел бы с ума.
— Он уже сошел с ума, — резко ответил Бирд, — если думает, что люди собираются платить деньги за кусочки из книжки с картинками.
— Все вполне законно, — возразил Жан-Поль. — Это objet trouve.[151]
— Мерзость, — парировал Бирд. — Objet trouve — это кусок принесенного водой дерева или красивый камень — словом, нечто такое, что отыскал художник, чтобы показать другим незамеченную доселе красоту вещи. А что хорошего в рекламе? Что в ней можно найти, если эту чертову рекламу вам суют под нос каждый раз, стоит вам только куда-нибудь посмотреть?!
— Но у художника должна быть свобода, чтобы…
— У художника? — прорычал Бирд. — Наглый обман. Мерзкая, отвратительная свинья!
Мужчина в вечернем костюме с тремя шариковыми ручками в нагрудном кармане обернулся.
— Я не заметил, чтобы ты хоть раз сегодня отказался от предложенного шампанского, — сказал он Бирду.
Он обратился к Бирду на «ты». Хотя среди молодежи такое обращение было общепринятым, употребление его по отношению к Бирду воспринималось как оскорбление.
— Лично я, — вмешался Жан-Поль, чуть помедлив, прежде чем нанести удар, — пил сотерн с сельтерской водой.
Мужчина в вечернем костюме наклонился, чтобы схватить его, но главный инспектор Люазо бросился между ними, тут же получив удар по руке.
— Тысячу извинений, главный инспектор, — поспешил сказать мужчина в вечернем костюме.
— Ничего, — ответил Люазо. — Мне следовало быть более осмотрительным.
Жан-Поль толкал Бирда по направлению к двери, но продвигались они очень медленно. Мужчина в вечернем костюме склонился к женщине с зелеными тенями вокруг глаз и громко провозгласил:
— Они не имели в виду ничего дурного, они пьяны, но будь уверена, что им придется немедленно уйти.
Он оглянулся на Люазо, чтобы посмотреть, отметил ли тот его глубокое понимание человеческой природы.
— Он с ними, — сказала женщина, кивая на меня. — Стоило ему появиться, как я подумала, что это из страховой компании.
Я услышал, как Бирд сказал:
— Не собираюсь брать назад своих слов, он мерзкая свинья.
— Может быть, — тактично обратился ко мне мужчина в вечернем костюме, — вы будете добры убедиться в том, что ваши друзья благополучно достигли улицы?
— Если они выбрались отсюда вместе, то на улице смогут сами о себе позаботиться, — вежливо ответил я.
— Поскольку вы не понимаете намека, — продолжал вечерний костюм, — позвольте мне объяснить…
— Он со мной, — вмешался Люазо.
Мужчина отступил.
— Главный инспектор, — поморщился вечерний костюм, — я неутешен.
— Мы в любом случае уходим, — сказал Люазо, кивая мне.
Вечерний костюм улыбнулся и повернулся к женщине с зелеными тенями.
— Вы идите, куда хотите, я остаюсь здесь, — сказал я.
Вечерний костюм повернулся, как перчаточная марионетка.
Люазо положил руку мне на плечо.
— Мне казалось, что вы хотели поговорить о получении из префектуры вашего carte de sejour.[152]
— У меня нет проблем с получением carte de sejour, — заверил я.
— Именно так, — сказал Люазо и двинулся сквозь толпу по направлению к двери.
Я последовал за ним.
У входа стоял стол с книгой вырезок из журналов и каталогов. Женщина с зелеными тенями окликнула нас и протянула руку сначала Люазо, потом мне, слегка согнув при этом запястье, как делают женщины, когда надеются, что мужчина поцелует им руку.
— Пожалуйста, распишитесь в книге посетителей, — попросила она.
Люазо склонился над книгой и сделал запись аккуратным почерком невротика «Клод Люазо», а в графе для комментариев в качестве причины посещения поставил: «Стимулирующее».
Женщина пододвинула книгу мне. Я вписал свое имя, а в качестве комментария я привел слово, которое всегда пишу в тех случаях, когда не знаю, что сказать: «Бескомпромиссный».
Женщина кивнула.
— И ваш адрес, — добавила она.
Я уже был готов заметить, что никто не записывал свой адрес в книге, но когда моим адресом интересуется молодая женщина приятных форм, я не считаю нужным скрываться. Я записал адрес: «Для передачи адресату: «Маленький легионер», улица Сен-Фердинанд, семнадцатый округ».
Женщина фамильярно улыбнулась Люазо:
— Адрес главного инспектора я знаю: «Уголовный следственный отдел, Сюртэ Насьональ, улица Соссе».[153]
В офисе Люазо царила та суматошная, но преисполненная дружелюбия атмосфера, которой наслаждаются полицейские. В помещении на видном месте стояли два небольших серебряных кубка за победу в командных соревнованиях по стрельбе: Люазо привел свою команду к победе в 1959 году. На стенах висели несколько групповых фотографий, на одной из них был изображен Люазо в военной форме, стоящий перед танком.
Люазо снял с пояса большой автоматический M1950 и положил его в ящик.
— Нужно взять что-нибудь поменьше, — сказал он. — Этот портит мне костюм.
Тщательно заперев ящик, он просмотрел другие ящики своего письменного стола, перетасовывая их содержимое и со стуком захлопывая, пока не выудил и не положил перед собой регистрационный журнал-досье.
— Это ваше досье, — сообщил Люазо, вынимая оттуда фотоснимок, оказавшийся моим carte de sejour. — Занятие, — прочитал он вслух, — директор агентства путешествий. — Он взглянул на меня и кивнул. — Это хорошая работа?
— Мне подходит, — ответил я.
— Мне бы тоже подошла, — сказал Люазо. — Восемьсот новых франков в неделю, и большую часть времени вы тратите на развлечения.
— Вновь появился интерес к досугу, — пояснил я.
— Никогда не замечал подобной склонности у тех, кто работает на меня.
Он подтолкнул ко мне пачку сигарет «Галуаз». Мы закурили и взглянули друг на друга. Люазо было около пятидесяти лет. У него было короткое мускулистое тело с широкими плечами, лицо испещряли мелкие шрамы, части левого уха недоставало. Волосы совершенно седые и очень коротко подстрижены. В нем чувствовалась энергия, но он не был склонен тратить ее понапрасну. Люазо повесил пиджак на спинку стула и очень аккуратно закатал рукава рубашки, сразу став похожим не на полицейского, а, скорее, на полковника десантных войск, планирующего внезапный удар.
— Вы наводили справки о клинике Дэтта на авеню Фош.
— Все говорят мне об этом.
— Кто и почему?
Я сказал:
— Ничего не знаю о его клинике и не хочу знать.
— Я отношусь к вам, как к взрослому человеку, — сказал Люазо. — Если вы предпочитаете, чтобы я относился к вам, как к прыщавому юнцу, можно сделать и так. Мне хотелось бы знать, на кого вы работаете. Однако, чтобы вытянуть это из вас, потребовалось бы подержать вас пару часов в курятнике. Так что пока я скажу вам следующее: меня интересует дом на авеню Фош, и я не хочу, чтобы вы даже попытались выйти на него с подветренной стороны. Держитесь подальше. Скажите тем, на кого вы работаете, что этот дом — на авеню Фош — останется маленьким секретом главного инспектора Люазо. — Он сделал паузу, размышляя, что еще мне сказать. — В это дело вовлечены могущественные силы.
— Зачем вы мне все это говорите?
— Я думал, вам следует это знать. — Он пожал своими галльскими плечами.
— Почему?
— Вы не понимаете? Эти люди опасны.
— Тогда почему вы не притащите их в свой офис вместо меня?
— О, они слишком умны для нас. Кроме того, у них есть высокопоставленные друзья, чтобы защищать их интересы. И только если эти друзья их подводят, они могут прибегнуть к принуждению, шантажу и даже к убийству, но всегда делают это умело.
— Говорят, что лучше знать судью, чем знать закон.
— Кто говорит?
— Где-то слышал.
— Вы соглядатай, — сказал Люазо.
— Да, — согласился я. — И при том чертовски хороший соглядатай.
— Звучит так, будто вам это нравится, — мрачно заметил Люазо.
— Это мой любимый вид спорта. Динамичный и в то же время малоподвижный. Игра, требующая мастерства, в которой есть элемент везения. Игра, не зависящая от времени года, не требующая специального оборудования…
— Не умничайте, — печально сказал он. — Это политическое дело. Вы знаете, что это значит?
— Нет. Я не думаю о том, что это значит.
— Это значит, что, вполне возможно, в один из дней следующей недели утречком вас выудят из тихой заводи канала Сен-Мартин и отвезут в институт судебной медицины,