Наконец она бросила рассматривать фотографии в журналах. Они слишком тревожат, это вредно. Ей стали сниться кошмары, он проходил в дом ее матери через французские окна, в потрепанном пиджаке, за спиной рюкзак и винтовка, в руках огромный букет многокрасочных цветов. Он улыбался все той же улыбкой, но по лицу текла кровь, скрывая его черты. Кристин отдала знакомым телевизор, начала читать романы девятнадцатого века, Троллоп[479] и Голсуорси стали ее любимыми писателями. Невольно думая про него, она говорила себе, что он оказался достаточно хитроумен и изворотлив, чтобы как-то выживать в ее стране, — значит, выживет и в своей, где говорят на его родном языке. И опять же, она не могла представить, чтобы он воевал на любой стороне, он не такого склада. И, насколько она знала, ни к какой идеологии он не склонялся. Скорее, занимается чем-то таким незаметным, на вторых ролях, как и она: может, он стал переводчиком.
Война в ванной
Сегодня ближе к вечеру она переезжала на новое место. Хлопот минимум: затолкала вещи в два чемодана и сама же протащила их три квартала, что отделяли ее новую квартиру от старой. И всего лишь дважды остановилась передохнуть. Она довольно крепкая для своего возраста. Подошел мужчина и предложил помочь, довольно приятной наружности человек, но я ее предупреждала — никогда не принимай помощь от незнакомцев.
Кажется, немка очень обрадовалась, что она съехала, немка вечно ее в чем-то подозревала. Немка стояла на деревянном крыльце и смотрела, сложив руки на толстом животе, — в этих своих шлепанцах, в потертом свитере, а из-под неизменного хлопчатобумажного халата на дюйм торчит комбинация. Я, например, всегда эту немку недолюбливала. И мне надоело, что она трогает чужие вещи (хоть она и старается положить их ровно на то же место, но ей аккуратности не хватает), а в последнее время, я подозреваю, она просматривала почту — на конвертах жирные отпечатки больших пальцев, а еще ведь слишком холодно, почтальоны не ходят без перчаток. На новой квартире домовладелец — мужчина, а не женщина: я в целом, пожалуй, предпочитаю мужчин.
Когда она добралась до нового места, ключи ей выдал старик, что живет на первом этаже, в комнате с окнами на улицу. Он открыл ей дверь, а домовладельца не было, но тот предупредил, что ожидает новую жиличку. Приятный такой старик, седовласый, с радушной улыбкой. Она отнесла чемоданы вверх по узкой лестнице, сначала один, потом второй. Остаток дня потратила на обустройство. Эта комната меньше, чем предыдущая, но по крайней мере чистая. Что-то из одежды она положила в шкаф, что-то — в комод. Полок в комнате нет, кастрюлю, чашку, тарелку, приборы и кофейник придется держать в ящике комода. Зато имеется маленький столик, и я решила — пусть чайник все время там стоит. В этом есть некая декоративность.
Она застелила кровать — простыни и одеяла предоставлял домохозяин. Окна выходят на север, значит, будет прохладно. К счастью, в комнате есть электрообогреватель. Она всегда любила тепло, хотя меня не особо волнует температура в комнате. Некоторый плюс: комната — рядом с ванной, это кстати.
Тетрадь она будет держать на столе, рядом с чайником.
Завтра ей нужно купить продукты, но сейчас она ляжет спать.
Сегодня утром она лежала в кровати, пытаясь снова заснуть. Я глядела на часы и соглашалась с ней, что матрас и вправду тонковат и, по сравнению с предыдущей квартирой, довольно жесткий. Было уже около девяти, и я велела ей дотянуться до будильника и выключить, чтоб не звенел.
Кто-то медленно поднялся по лестнице и прохромал в ванную, закрылся на защелку. Оказывается, стены не такие толстые и пропускают звуки. Она хотела перевернуться на другой бок и снова заснуть, но человек в ванной надрывно закашлялся. Потом она услышала, как он отхаркивается и сплевывает, потом он спустил воду в унитазе. Я уверена, что знаю, кто это был: наверное, тот старик снизу. Бедняга, должно быть, простудился. Впрочем, он пробыл в ванной ровно полчаса, довольно долго: и за это время умудрился издать немало неприятных звуков. Теперь я понимаю, что соседство с ванной имеет свои недостатки, и начинаю догадываться, почему хозяин сдает эту комнату столь дешево.
Наконец я убедила ее, что пора уже встать, закрыть окно (я всегда считала, что свежий воздух полезен для здоровья, хотя она не любит свежий воздух) и включить обогреватель. Она собралась было обратно в постель, но я велела ей одеваться. Нужно идти в магазин, в доме есть нечего. Она прошла в ванную и правильно сделала, потому что опять приближались чьи-то шаги. Ванная грязновата, подумала я. Впрочем, сегодня она просто умылась над раковиной. По крайней мере, много горячей воды.
Она вернулась к себе, надела пальто и ботинки. Я сказала, что лучше накинуть и шарф: на окне с двойным переплетом я еще прежде заметила изморозь. Она взяла сумочку, вышла из комнаты и заперла ее на ключ. Проходя мимо ванной, она поняла, что там кто-то есть: в окошке над дверью горел свет. Когда она спустилась по лестнице, старик сидел в холле, разбирал почту за темным столиком у двери. Старик был в банном халате, из-под которого выглядывали полосатые пижамные штаны, а из-под них торчали костлявые лодыжки и малиновые кожаные тапки. Старик мило улыбнулся и сказал с добрым утром. Я велела ей кивнуть и улыбнуться в ответ.
Она закрыла за собой парадную дверь, достала из кармана перчатки, надела. Спустилась с крыльца — осторожно, потому что ступеньки обледенели. Я часто обращала внимание, что опаснее спускаться по ступенькам, чем наоборот.
Она шла по улице — насколько я знала, в нескольких кварталах отсюда есть магазин. Я пожирала глазами, оглаживала взглядом дома, что она проходила: кирпичные двухквартирники, и каждый дом похож на ее теперешний, каждый с двумя одинаковыми деревянными крылечками. В прежнем районе дома были больше. На этой улочке я, конечно же, бывала (она недалеко от прежнего дома), но теперь это моя улица, улица на новой территории, по которой я могу прокладывать тропинки и мои личные знакомые маршруты. Вот эти деревья — мои. И тротуар мой. А когда снег растает, зазеленеют деревья, и сырая земля, и молодые листочки, и весенние ручьи в канавах — все это будет тоже мое.
Она вышла на крупную улицу, запруженную машинами, прошла квартал, свернула, потом еще два квартала, вот и магазин. У прежней квартиры был другой магазин, ближе, а тут я никогда не бывала.
Она прошла через стеклянную дверь, затем через турникет. Тут она слегка задержалась, не знала, что лучше взять — тележку или корзинку. Она знала, что с тележкой ходить удобнее, корзинку тяжело нести, однако я заметила, что покупок будет немного, а тележки забивают проход и мешают, поэтому она выбрала наконец корзинку.
Вечно приходится следить, сколько она тратит. Ей бы, конечно, хотелось купить мяса и грибов, оливок, пирожков и свиное жаркое. Старые привычки трудно менять. Но я настаиваю, чтобы она брала дешевые и питательные продукты. В конце концов сейчас середина месяца, пособие придет не скоро. После уплаты за жилье остается не так много денег. Нужно не забыть, чтоб она составила уведомление о смене адреса. Она не любит сосисок, но я ей всучила упаковку из шести штук. Столько протеина задешево. Она купила хлеб и масло (маргарин — ни за что), пакет молока и несколько супов в пакетиках, которые хорошо есть в холодную погоду, а также чай, яйца и несколько баночек печеных бобов. Она приглядывалась к мороженому, но я посоветовала взять лучше пакет замороженного горошка.
Девица на кассе нагрубила ей, хотя сама же и пробила часть ее покупок в чек женщины, что стояла впереди. К тому же я подозреваю, что она хотела меня обсчитать, пусть только посмеет. Может, есть смысл ходить пешком еще дальше, зато в прежний магазин?
Она без проблем дотащила продукты домой, убрала молоко, яйца и зеленый горошек в холодильник, что стоит в холле на первом этаже. В холодильнике специфически пахнет. Наверное, надо сказать хозяину, чтобы холодильник помыли. Потом она поднялась к себе, набрала в ванной воды и приготовила себе кофе на одноконфорочной плитке (кофе, соль, сахар и перец она принесла в чемодане), выпила кофе и съела бутерброд с маслом. Пока она ела, в ванную кто-то зашел. На сей раз не старик, а женщина. Должно быть, разговаривает сама с собой: во всяком случае, я слышала два голоса, один высокий и нервный, другой — горячий шепот. Забавно. Стены тонкие, но я не очень-то разобрала, о чем эта женщина говорила.
Когда шаги удалились, она взяла чашку и ложку, вымыла их в раковине. Затем прилегла вздремнуть. Почему бы ей и не отдохнуть после длительной прогулки. Когда она проснулась, уже стемнело. Она открыла банку с бобами. Когда придут деньги, надо будет купить новый консервный нож.
Поем, почитаю Библию (освещение в комнате лучше, чем я ожидала), а затем она ляжет спать. Не забыть: завтра ей следует принять ванну.
Похоже, это система. Ровно в девять ноль-ноль меня опять разбудил тот старикашка, он хромал в ванную. У него надсадный кашель. Словно его тошнит. Может, как-то переставить кровать, чтобы не лежать головой к стене. Но когда я прикинула размеры и форму комнаты, сразу поняла, что это единственно возможное место для кровати. Досадно, в самом деле. Интересно: когда она сама кашляет, это воспринимается совершенно по-другому, нежели когда кашляют другие. Если старик будет так сильно кашлять, он выкашляет из себя все внутренности. Наверное, стоит пожалеть человека. Сегодня он снова занимал ванную целых полчаса.
Позднее, когда она встала, оделась и спустилась к холодильнику за молоком, старик уже разобрал почту: на каждом углу стола по письму, и одно в центре. Напомню ей чиркнуть уведомление о смене адреса.
Утром в ванную несколько раз заходила женщина с двумя голосами. Вроде бы ополаскивала над раковиной ведра или кастрюли. И я опять слышала высокий голос и резкий шепот. Разговаривать с собой — дурная привычка. После ланча она пошла сполоснуть тарелку и чашку и заметила, что в сл