Ага, думает он. Вот и пропавшая невеста.
Она притрагивается к его руке:
— Извините, это ведь вы только что купили содержимое этого отсека? На аукционе?
Он улыбается ей, широко распахивает большие голубые глаза. Опускает взгляд на ее губы, снова поднимает его. Она примерно одного роста с ним. Должно быть, сильная, иначе не смогла бы приволочь сюда жениха в одиночку, особенно если тогда он еще не высох.
— Да, это я. Признаюсь, виновен.
— Но вы ведь его еще не открывали?
Решающий момент. Можно протянуть ей ключ и сказать: «Я видел, что вы тут наворотили, — разбирайтесь сами». Или: «Да, открыл, и сейчас вызову полицию». Или: «Я глянул мельком, там какое-то свадебное барахло, это ваше?»
— Нет, — говорит он. — Еще нет. Я купил несколько отсеков. Как раз собирался открыть этот.
— Сколько вы за него дали? Я заплачу вдвое больше, — говорит она. — Я не хотела, чтобы его пустили с молотка, но произошла ошибка, почта потеряла мой чек, а я была в отъезде по делам, слишком поздно получила уведомление, и тогда прыгнула на первый же самолет, но застряла в Чикаго на шесть часов из-за снегопада. Там так заметало! А потом ехала сюда из аэропорта, все занесло, на дорогах творился просто ужас!
Она заканчивает нервным смешком. Должно быть, речь отрепетирована: все это выползло у нее изо рта одним непрерывным предложением, как длинная телеграфная лента.
— Да, я слышал про снегопад, — говорит он. — В Чикаго. Сочувствую. Это неудачно вышло, что вы задержались.
Он ничего не отвечает на ее финансовое предложение. Оно повисает в воздухе между ними, как два облачка-дыхания.
— Снежный фронт идет сюда, — говорит она. — Очень сильная метель. Они всегда движутся с запада на восток. Если не хотите тут застрять, вам нужно уехать как можно скорее. Я готова ускорить процесс — заплачу наличными.
— Спасибо, — отвечает он. — Я обдумываю ваше предложение. Что у вас там, кстати? Должно быть, что-то ценное, раз оно для вас так важно.
Ему интересно, что она скажет.
— Просто семейные вещи, — говорит она. — Наследство. Ну знаете, хрусталь, фарфор от бабушки. Дешевая бижутерия. Дорого только по воспоминаниям. За это никто много денег не даст.
— Семейные вещи? — спрашивает он. — А мебель есть?
— Очень мало. Плохого качества. Старая мебель. Никому не нужная.
— Но ведь это же моя специальность! Старая мебель. У меня антикварный магазин. Часто люди сами не знают ценности того, что у них есть. Прежде чем принять ваше предложение, я хотел бы взглянуть.
Он снова переводит взгляд вниз, на ее губы.
— Я вам заплачу в три раза больше, — говорит она. Ее бьет дрожь. — Сейчас так холодно, вы не сможете копаться в отсеке! Может, уедем отсюда вместе, пока нас не накрыло снегопадом? Выпьем, я не знаю, поужинаем или что-нибудь такое. И поговорим.
Она улыбается ему — с намеком. Прядь волос выбилась и падает ей на губы; она медленно заправляет прядь за ухо, опускает взгляд — по направлению к поясу его брюк. Она повышает ставку.
— Хорошо, годится, — говорит он. — Расскажете мне поподробнее, какая у вас там мебель. Но предположим, я приму ваше предложение. Все вещи из отсека нужно вывезти в двадцать четыре часа. Иначе складские работники придут и сами все выкинут, и тогда мне не вернут залог за уборку.
— Я обязательно все вывезу, — говорит она. И берет его под руку. — Но мне понадобится ключ.
— Не торопитесь. Мы еще не назначили цену.
Она смотрит на него, уже не улыбаясь. Она знает, что он знает.
Надо бы кончать этот спектакль. Взять деньги и бежать. Но он получает колоссальное удовольствие. Настоящая убийца, и делает ему авансы! Одно неловкое движение, и ему конец. Его это невыносимо заводит. Он давно не чувствовал себя таким живым. Что она сделает — подсыплет яду ему в стакан? Зажмет в темном углу, выхватит из кармана нож и ударит в сонную артерию? Успеет ли он перехватить ее руку? Он хочет рассказать ей о том, что знает, в безопасном месте, в окружении других людей. Он хочет видеть ее лицо в тот миг, когда она поймет, что он, так сказать, держит ее за горло. Он хочет услышать ее рассказ. Или рассказы: наверняка у нее в запасе не один. И услышит.
— Выезжаете из ворот, поворачиваете направо. На первом светофоре прямо. Там будет мотель, «Серебряный рыцарь». — Он знает все бары при мотелях рядом со всеми складами, куда ездит на аукционы. — Встретимся в баре. Займите укромный уголок. Я только загляну в последний отсек, который купил.
Он едва удерживается от того, чтобы сказать «Заодно снимите номер в мотеле, поскольку мы оба прекрасно понимаем, к чему идет дело», но это означало бы слишком торопить события.
— «Серебряный рыцарь», — повторяет она. — С серебряным рыцарем на вывеске? Спешащим на помощь прекрасной даме?
Она старается все обратить в шутку. Опять смешок, но у нее явно перехватывает дыхание. Сэм не отвечает ей шуткой. Вместо этого он укоризненно хмурится. «Не думайте, дамочка, что сможете задурить мне голову. Я твердо намерен получить свои деньги».
— Мимо не проедете, — говорит он. Сбежит ли она? Оставит его разгребать последствия? Никто не знает, где и как ее искать — разве что она по оплошности сняла отсек на свое настоящее имя. Выпускать ее из виду — рискованно, но Сэм готов на этот риск пойти. Он на девяносто девять процентов уверен, что найдет ее в баре «Серебряный рыцарь».
Он посылает Неду эсэмэску: «На дорогах убийство. Погода говно. Заберем барахло утром. Спок ночи». Его подмывает вытащить сим-карту из телефона и сунуть в нагрудный карман жениху, но он противится искушению. Впрочем, он уходит в офлайн: не полная тьма, но сумрак.
«Не знаю, господин полицейский, — скажет Нед. — Он послал мне эсэмэску с того склада. Часа в четыре. Тогда с ним было все норм. Он собирался приехать в магазин утром, мы бы взяли фургон и забрали все из отсеков. После этого от него больше ничего не было.
Какой сушеный мужик во фраке?! Правда?! Охренеть. Не знаю, хоть обыщите».
Спокойно, все по порядку. Сначала откроем отсек номер 56. Там все, как и следовало ожидать: несколько разных предметов мебели, неплохого качества, как раз годится для перепродажи в «Метро-гламур». Кресло-качалка, сосновое, Квебек. Два журнальных столика пятидесятых годов, похоже — красного дерева, тонкие суставчатые ножки под эбен. Среди прочего — письменный стол в стиле «движения искусств и ремесел»[543]. Запечатанные белые мешочки лежат в трех ящичках справа.
Схема на самом деле идеальная. Можно вообще все отрицать. Провести линию от них к нему невозможно. «Да я понятия не имею, откуда это тут! Я купил отсек с содержимым на аукционе, выиграл лот, на моем месте мог быть кто угодно. Я так же удивлен, как и вы! Нет, я не открывал ящики стола до того, как привез его к себе в магазин, с какой стати? Я торгую мебелью, а не барахлом, которое лежит в ящиках».
Потом стол купит нужный человек — скорее всего, это произойдет в понедельник, — и делу конец. Сэм — лишь передаточная станция. Мальчик-курьер.
Нед тоже не станет открывать ящики. У него хорошее чутье — он знает, куда лезть не стоит.
Можно спокойно оставить всю партию товара на месте: до завтрашнего полудня никто не полезет в запертый отсек. А Сэм и фургон уберутся отсюда задолго до этого срока.
Он проверяет телефон. Новая эсэмэска от Гвинет: «Я была не права, пожалуйста, вернись, мы все обсудим». Укол ностальгии: что-то знакомое, уютное, безопасное. В определенной степени безопасное. Приятно знать, что это у него впереди. Но он не отвечает. Ему нужен этот длинный пустой кусок ничем не заполненного времени, который начнется прямо сейчас. В котором может случиться все, что угодно.
Когда он входит в бар «Серебряный рыцарь», она уже там, ждет. Она даже заняла кабинку со столиком и двумя скамьями. Сэма радует такая неожиданная уступчивость. Женщина сняла дубленку и теперь одета так, как ей и положено: в черное. Вдова, паук. Черное идет к ее волосам — она пепельная блондинка. Глаза у нее зеленовато-карие, ресницы длинные.
Она улыбается, когда Сэм вдвигается на скамью напротив нее. Но улыбается не слишком широко: слабо, меланхолично. Перед ней бокал белого вина, едва початый. Сэм берет то же самое. Пауза. Кто начнет первым? У Сэма встают дыбом волосы на затылке. На стене за головой женщины висит плоский экран. Показывают наступающую на город метель — она как огромная бесшумная волна конфетти.
— Похоже, мы тут застрянем, — говорит женщина.
— Давайте выпьем за это, — отвечает Сэм, распахивая большие голубые глаза. Он смотрит прямо в глаза женщине и поднимает бокал. Ей ничего не остается, как поднять в ответ свой.
«Да, это он, точно, без вопросов. Я в тот вечер, когда снегопад был, работал в баре. Этот человек пришел с отпадной блондинкой в черном, и мне показалось, они договорились, если вы понимаете, о чем я. Как они уходили, я не видел. Спорим, по весне ее найдут в сугробе, когда начнет таять снег?»
— Значит, вы заглянули внутрь, — говорит она.
— Да, заглянул, — отвечает Сэм. — Кто он такой? Что произошло?
Он надеется, что женщина не разразится слезами, это его разочарует. Но нет, она ограничивается дрожащим подбородком и прикушенной губой.
— Это было ужасно, — произносит она. — Это была ошибка. Он не должен был умереть.
— Но умер, — добрым голосом поощряет ее Сэм. — Бывает.
— Да, бывает. Я даже не знаю, как рассказать, это все так…
— Доверьтесь мне, — говорит Сэм. Она ему не доверится, но притворится.
— Он любил… Клайд, он любил, чтобы его придушивали. Мне это не доставляло особого удовольствия. Но я любила его… была влюблена в него… поэтому делала, как он просил.
— Ну конечно, — говорит Сэм. Жаль, что у мумифицированного жениха появилось имя: «Клайд» звучит по-дурацки. Лучше бы он оставался безымянным. Ясно, что она врет, но что именно в ее рассказе ложь? Когда Сэм врет, он предпочитает держаться поближе к истине, чтобы меньше выдумывать, меньше запоминать. Так что, может быть, что-то из ее слов и правда.