Как все изумились — не только вся школа, но и весь город, точнее, городишко, где все знали всё про всех: кто пьет, кто нет, кто прошмандовка и сколько у кого мелочи в заднем кармане брюк, — узнав, что золотой мальчик Боб пригласил на торжественный зимний «Бал Снежной королевы» ничем не примечательную Верну. Верна — невинная, хорошенькая, тремя годами моложе Боба, ее терпели, но не дружили с ней, — прилежно училась, перескакивая через классы, и зубами выгрызала себе стипендию, чтобы после школы пойти учиться дальше и уехать из города. Наивная Верна, которая думала, что она влюблена.
А может, она и вправду была влюблена. Ведь если ты уверена, что любишь, — разве это не то же самое? Такая уверенность лишает сил и туманит взгляд. С тех пор Верна ни разу не позволила заманить себя в ту же ловушку.
Подо что они танцевали в тот вечер? «Rock Around the Clock», «Hearts Made of Stone», «The Great Pretender». Боб вел Верну по периметру школьного спортзала, с силой прижимая к гвоздике у себя в петлице — неопытная, неуклюжая Верна до сих пор ни разу не была на танцах и не годилась в партнерши Бобу с его зрелищной акробатикой. Жизнь кроткой девочки Верны проходила в церкви, школе, домашних делах и — по воскресеньям — за подработкой в местном аптечно-хозяйственном магазине. Мать следила за каждым ее шагом. Никаких свиданий; впрочем, Верну никто и не звал на свидания. Но мать разрешила ей пойти на школьный бал, который будет проходить под строгим наблюдением педагогов; ее пригласил Боб Горэм, светоч добродетели из респектабельной семьи. Мать даже позволила себе капельку самодовольства, хотя и молча. Все силы матери уходили на то, чтобы высоко держать голову после того, как сбежал отец Верны, и шея у нее почти перестала гнуться. Сейчас, с расстояния прожитых лет, Верна ее понимает.
Итак, Верна с сияющими глазами вышла из дверей школы, ковыляя на первых в жизни каблуках. Боб галантно подсадил ее в свой сверкающий красный кабриолет, где в бардачке уже коварно притаилась чекушка виски. Верна сидела прямая, как палка, почти парализованная застенчивостью. От нее пахло шампунем «Прелл» и лосьоном для тела «Джергенс», и она куталась в смердящую нафталином немодную материнскую накидку из кроличьего меха, под которой было льдисто-голубое платье с тюлевой юбкой, дешевое как с виду, так и на самом деле.
Дешевка. Одноразовая дешевка. Попользоваться и выбросить. Вот что думал о ней Боб с самого начала.
Сейчас Боб слегка ухмыляется. Он явно доволен собой: должно быть, думает, что Верна краснеет от желания. Но он ее не узнал! Мать твою, сколько знакомых Верн у тебя было?
Возьми себя в руки, мысленно командует она себе. Ее объемлет холодный, хрусткий запах гвоздик. Надо убраться от Боба подальше; на нее вдруг накатывает тошнота. Верна бежит в дамский туалет, который, по счастью, пуст, и извергает в унитаз все белое вино и канапе с сырной пастой и оливками. Наверно, отменять круиз уже слишком поздно. Но с какой стати ей опять убегать от Боба?
Тогда, много лет назад, у нее не было выбора. К концу недели об этой истории знал весь город. Боб сам все рассказал — точнее, рассказал пародийную версию, не очень похожую на ту, что помнила сама Верна. Пьяная, похотливая, распутная Верна! Вот умора-то! По дороге из школы домой за ней увязывалась толпа мальчишек — они ухали, свистели и кричали ей вслед: «Дешевка! Хочешь покататься? Вот тебе ви́ски, покажи сиськи!» Эти выкрики были еще из безобидных. Девочки в школе шарахались от нее, боясь, чтобы позор — нелепая, смехотворная слабость на передок — не перекинулся и на них.
А еще была мать. Новость немедленно долетела и до всех прихожан ее церкви. Мать сжала губы, как тиски, и говорила мало, но каждое слово было как вбитый гвоздь: Верна сама себе постелила и сама теперь будет на этом лежать. Нет, Верне не позволено предаваться жалости к себе — она должна вынести все последствия своего падения, зная, что подняться ей не дадут. Один неверный шаг, и ты в грязи, так устроена жизнь. Когда стало ясно, что случилось худшее, мать купила Верне билет на автобус и отправила в церковный приют для незамужних матерей, расположенный на окраине Торонто.
Там Верна проводила дни за чисткой картошки, мытьем полов и туалетов вместе с товарками по преступлению. Их одевали в серые платья для беременных, серые шерстяные чулки и неуклюжие бурые туфли, проинформировав, что все оплачено великодушными благотворителями. Помимо мытья и чистки, их гоняли на молитву и обрушивали на их головы проповеди, полные праведного гнева. Обычно в проповеди сообщалось, что они заслужили все, что с ними происходит, своим безнравственным поведением, но никогда не поздно искупить грех тяжелым трудом и воздержанной жизнью. Их предостерегали от опасностей, таящихся в алкоголе, табаке и жевательной резинке, а также сообщали, что будет божьим чудом, если какой-нибудь мало-мальски порядочный человек захочет на них жениться.
Роды у Верны были долгие и трудные. Ребенка забрали немедленно, чтобы она к нему не привязалась. Ей занесли инфекцию, которая привела к осложнениям и рубцам, но, как сообщила одна деловитая медсестра другой в пределах слышимости Верны, это и к лучшему, ведь таким девкам вообще не следует рожать. Как только Верна встала на ноги, ей сунули пять долларов и билет на автобус и велели вернуться в распоряжение матери, ведь она была все еще несовершеннолетняя.
Но Верна не могла взглянуть в лицо матери, а тем более всему городу, и поехала в центр Торонто. О чем она думала? Пожалуй, у нее в голове не было оформленных мыслей, одни чувства: беспросветное горе, а потом наконец-то искра гнева, вызова. Раз она все равно такая распутная дрянь, как все думают, то может с тем же успехом вести себя соответственно. И она вела себя соответственно — в промежутках между работой официантки и уборкой гостиничных номеров.
Ей колоссально повезло — судьба свела ее с женатым мужчиной намного старше, который ею заинтересовался. За три года секса в обеденный перерыв она скопила деньги на учебу. Она считала это справедливым обменом и не держала зла на мужчину. Он многому ее научил — ходить на высоких каблуках в числе прочего, но и гораздо более важным вещам — и она зацепилась и вылезла из ямы. Мало-помалу она выкорчевала образ Боба, который до тех пор — хотите верьте, хотите нет, — носила у сердца, как смятый засушенный цветок.
Она похлопывает лицо, чтобы снять отек, и заново подкрашивает ресницы — тушь растеклась, хотя на этикетке было написано, что она водостойкая. Мужайся, говорит себе Верна. На этот раз она не обратится в бегство. Она сильнее; теперь она справится и с пятью Бобами. И у нее стратегическое преимущество — ведь Боб понятия не имеет, кто она такая. Неужели она так изменилась? Да. Она выглядит гораздо лучше. Волосы — серебристый блонд, ну и различные достижения косметической хирургии, конечно. Но главная разница — в ее манере держаться, в уверенности. Сквозь этот фасад Бобу трудно будет разглядеть робкую сопливую дурочку с мышиными волосами, какой она была в четырнадцать лет.
Наложив завершающий слой пудры, Верна возвращается в салон и встает в очередь к буфету за ростбифом и лососиной. Она съест мало — на публике она всегда ест мало: прожорливая женщина не может быть загадочной и притягательной. Она не ищет глазами Боба — вдруг он ее увидит и станет ей махать, а ей надо подумать, — и выбирает столик в дальнем конце зала. Но тут, откуда ни возьмись, является Боб и, даже не спросив разрешения, втискивается рядом с ней. Он полагает, что уже помочился на этот столбик, думает она. Изобразил свой автограф на стене. Отрезал голову охотничьему трофею и сфотографировался, поставив ногу на тушу. Как уже сделал однажды, много лет назад, хотя он этого не помнит. Она улыбается.
Он держится покровительственно. Как Верна себя чувствует? Хорошо, отвечает она. Видно, что-то не в то горло попало. Боб без промедлений запускает прелюдию. Чем занимается Верна? На пенсии, отвечает она, а до этого работала физиотерапевтом, специализировалась в восстановлении после инфарктов и инсультов. Должно быть, очень интересная работа, говорит Боб. О да, отвечает Верна, так приятно знать, что помогаешь людям!
Работа у нее была не просто интересная. Богатые мужчины, поправляясь после опасного для жизни приступа, по достоинству ценили привлекательную женщину моложе себя, с ловкими руками, которая умеет вовремя подбодрить и интуитивно понимает, когда следует промолчать. Или, как выразился ее третий муж, обратившись на сей раз к Китсу, пусть звучная мелодия сладка — неслышная мелодия нежнее[554]. Неизбежная физическая близость между физиотерапевтом и пациентом приводит к иной близости, хотя до собственно секса Верна никогда не доходила. Она говорила, что ей религия не позволяет. Если клиент не спешил делать предложение, Верна прекращала его обслуживать, ссылаясь на то, что другим страждущим ее помощь нужна больше. Два раза это подталкивало события в нужном направлении.
Она выбирала объект с учетом анамнеза и после свадьбы начинала изо всех сил заботиться о супруге. Все ее мужья отправлялись на тот свет абсолютно счастливыми, а также благодарными ей — но чуточку раньше, чем можно было ожидать. Впрочем, все мужья умирали от естественных причин — от повторения рокового инфаркта или инсульта, который уже и раньше настигал их. Верна лишь негласно разрешала мужу все запретное: еду, забивающую артерии, спиртное в любых количествах, слишком раннее возвращение к игре в гольф. Она видела, что они, возможно, перебирают с дозировкой лекарства, но молчала. Позднее она говорила, что доза казалась ей слишком высокой, но кто она такая, чтобы противоречить указаниям врача?
А если муж случайно забыл, что уже принимал таблетки, а потом нашел их, заботливо выложенные на привычном месте, и принял еще раз — что удивляться результату? Антикоагулянты в чрезмерной дозе очень опасны. Возможно кровоизлияние в мозг.
И еще, конечно, секс: венец всего, удар милосердия. Верна не любила секс как таковой, но умела им пользоваться. «Один раз живем на свете», — привычно говорила она, поднимая бокал шампанского за ужином при свечах, а потом доставала виагру, огромное достижение фармацевтики, которое, однако, сильно влияет на кровяное давление. Тут важно было вызвать «Скорую» вовремя — быстро, но не слишком. Например, можно было сказать: «Я проснулась и увидела его в таком состоянии». Или: «Я услышала странный звук в ванной комнате, пошла посмотреть и…»