нсирование на дополнительную надбавку за работу во внепланетных условиях, сотрудники Амвросия Амбруазовича попытались по большей части перевестись в другие отделы, вплоть до внезапного открытия у себя предикторских способностей, тяги к исследованию смысла жизни или незапланированной беременности. Спасаясь от насмешек молодых коллег, Выбегалло переименовал проект из «голубого» в «венерианский», а те, в свою очередь, окончательно окрестили его «венерическим». Спасти положение мог только счастливый случай, который виделся Амвросию Амбруазовичу в смене руководства. Он искренне надеялся, что Янус выберет себе в преемники кого-то из тех, с кем Выбегалле под силу будет справиться или хотя бы договориться.
А-Янус нетерпеливо отмахивался от карьеристов. Эксперимент вошел в решающую стадию, и он, подгоняемый азартом исследователя, почти все время проводил в своем кабинете, куда перенес все необходимое оборудование.
Он был избавлен от необходимости бояться неудачи, чем не мог похвастать никто из коллег не только в институте, но и во всей истории мировой магии. А-Янус знал, что эксперимент обречен на успех, причем успех этот достигнут будет скоро — подтверждением тому было их с У-Янусом сходство, нет, уже почти тождество. Час, к которому он готовил себя с четырнадцати лет, когда узнал, что старик-крестный, пожелавший удалиться на покой столичный профессор, — не дальний родственник по материнской линии, а он сам, в далеком будущем совершивший прорыв в науке.
Поэтому когда У-Янус с горящими глазами влетел к нему в кабинет ранним утром в субботу, А-Янус только холодно поднял на него глаза, не желая позволить самому себе испортить ход эксперимента.
— Получилось! — Воодушевление У-Януса казалось каким-то болезненным. — У меня получилось! У тебя! У нас! Это триумф, Янус Полуэктович! Об этом и напечатать не грех?! — У-Янус похлопал крестника по плечу. — Суббота началась в понедельник! Или наоборот, кто теперь…
— Мне казалось, у вас, Янус Полуэктович, — холодно отозвался А-Янус, в раздражении по привычке переходя с собой на «вы», — не было сколько-нибудь значимых разработок. А вот я сейчас на финальной стадии эксперимента, которым институт будет отчитываться по министерскому гранту. И если мы не хотим новых сокращений кадров, стоит подумать о том, как доказать, что мы все еще являемся форпостом российской магической науки…
У-Янус не слушал его. Он подошел к плазменной панели на стене кабинета, на краешке которой сидел маленький зеленый попугай.
— Фотончик, — заворковал он ласково. — Ты теперь понимаешь, да, дружище. Ты все понимаешь. Он нет, а ты… ты умница. На сахарок.
— Сахар-рок, — повторил попугай и, неловко спланировав с панели на стол, перебрался на рукав, а по рукаву на плечо У-Невструева.
— И второго забирай, — рассердился А-Янус. — Буквально перед твоим приходом Саваоф Баалович зачем-то притащил. Как ты своего терпишь? Он же постоянно кричит. Да что там, он ругается, Янус! И оба постоянно лезут мне на плечо, стоит из клетки выпустить. Как медом намазано. Не знаю, как за такое короткое время у меня настолько развилась любовь к птицам, что ты просто неразлучен со своим попугаем. Я сейчас чувствую себя в курятнике. Я ученый с мировым именем, обсиженный попугаями!
У-Янус подошел к высокому стеллажу у окна, где на одной из высоких полок томился в клетке под платком второй Фотон.
— Зер-рнышко пер-рцу, — объявил попугай, едва У-Янус снял платок, но выбираться наружу не торопился, опасливо покосился на А-Януса, снова с головой ушедшего в работу. На трех мониторах всплывали и сворачивались окна с результатами эксперимента, и А-Невструев, опустив на глаза очки для работы в виртуальной лаборатории, яростно сшивал и смешивал в воздухе невидимые данные.
— Я его люблю, потому что он понимает… — ласково проговорил У-Янус, протягивая в клетку ладонь с крошками колотого сахара. — Вы, Янус Полуэктович, не понимаете, а он… понимает.
В субботу У-Янус заходил еще раз, поздно вечером. Принес обратно клетку с Фотоном, естественно, забыв закрыть дверцу, и проклятый попугай накрошил сахара Невструеву на плечо. У-Янус попросил уделить ему минуту. А-Янус ответил, что минуты сейчас нет, и пообещал найти ее завтра.
На следующее утро У-Янус исчез.
Сперва А-Янус не придал этому значения. Признаться честно, даже не заметил, что в кабинете только он и Фотон номер два, который от тоски возился в клетке и бормотал себе под нос: «Др-р-рамба! Др-рамба!» Янус переставил клетку подальше от стола и включил попугаю плазму. Тот затих, уставившись на бороздящие небо звездолеты. Лишь изредка повторял что-нибудь вроде «Стр-ранный ор-рбитальный пер-реход» или «Кр-рах! Гор-рят! Атмосфер-ра гор-рит!». Кино ему нравилось больше, чем щипать коготками пиджак Невструева, чему Янус Полуэктович был несказанно рад.
Совесть навязчиво напоминала, что стоит все-таки переговорить с У-Янусом, ведь «час икс» где-то совсем рядом. Эксперимент входит в решающую стадию, и счет идет на дни. Скоро в их общей истории найдется она, «точка ноль», в которой А-Невструев превратится в У-Невструева и заскользит обратно по временной оси. А У-Невструев… он просто исчезнет. Сойдет на нет для тех, кто живет в привычной системе координат. А-Невструев понимал, что осознавать такое нелегко, и твердо уверился, что обязательно поговорит с самим собой, как только будет чуть-чуть свободнее.
Он слышал, как кто-то вошел в комнату, опустился в кресло.
— Мне еще буквально пару минут, — пробормотал А-Янус, не снимая очков, — и мы поговорим.
— Тр-ройка… кр-руче впр-раво… смер-рч… — объявил попугай, по-видимому, резюмировав последние полчаса просмотренного фильма.
— А Янус где? — произнес негромко глубокий голос. — Вы зачем попугая заперли?
Невструев торопливо снял очки и, извиняясь, вышел из-за мониторов. Саваоф Баалович махнул на соседнее с тем, что занял сам, кресло — садись, мол.
Крепкий, жилистый, загорелый, он был полной противоположностью Невструевым. А-Янус все лето не выходил из лаборатории, и У-Янус вынужден был взять на себя административную работу в институте и на предприятиях, так что обоим загореть было особенно негде и некогда.
Янус еще раз извинился, отпер дверцу клетки, и попугай тотчас выпорхнул и уселся на стол, внимательно следя правым глазом за фильмом на панели, а левым — за тем, что происходило в комнате.
— Вы ведь заметили, что Янус Полуэктович пропал? — деловито проговорил Один. — Близко уже? Когда? Сегодня ночью?
— Едва ли, — отмахнулся Невструев. Его так и тянуло обратно к столу, к мониторам и расчетам. — Вербализацию почти досчитал, но вот опыты на материи начну не раньше среды.
— Янус Полуэктович пропал, — вежливо повторил Саваоф Баалович. Смахнул пылинку с белоснежного костюма.
— Сами понимаете, непростое время. Я вспылил вчера. Но мы помиримся. Определенно… Вот в среду приступлю к испытаниям вербализации и…
— Значит, сегодня, — проговорил Один тихо.
Янус, нетерпеливо меривший комнату шагами, остановился и посмотрел на великого мага так, словно надеялся — шутит.
Саваоф Баалович не шутил:
— Вы ведь, Янус Полуэктович, уже подумали, кто будет руководить институтом, когда… все случится? — Он переплел темные пальцы и теперь внимательно глядел в глаза Невструеву.
— Еще нет, я был занят, — отмахнулся тот. — Этим должен был заняться У-Янус. Не может такого быть, чтобы сегодня…
— Именно сегодня. И в этом сегодня вы уже существуете один. И в полночь прыгнете не в это утро, а во вчерашнее. Вы уже там, друг мой, и в этом вчера вы так ничего и не решили. Придется сегодня.
— Старшие не желают менять свои отделы на институт. И их можно понять. — Янус бросил тоскливый взгляд на мониторы.
— Я могу поговорить с Кристобалем Хозевичем, — задумчиво произнес Один. — Федор Симеонович у нас тянет несколько министерских грантов, и по президентской программе в его лаборатории работа полным ходом. Его ни в коем случае не стоит отрывать, но Хунта…
— Будь мы в средневековой Испании, я отдал бы институт в руки Хунты и перекрестился. Но сейчас? Хунта, кстати, уже объявил мне, что ему некогда заниматься бумажками и расшаркиваться с министрами… Признаться, до недавнего времени я думал про Амперяна. Из него мог бы выйти неплохой администратор. Жаль, вот так… безвременно. Вы ведь сами проследили в крематории, чтобы все прошло, как следует?
— Кр-рематорий, — повторил попугай, — безвр-ременно…
— Да, жаль. — Саваоф Баалович кивнул. — Вы все-таки зря не пришли на церемонию погребения. Многие ожидали. Эдуард был хорошим ученым, неплохим магом… Наверное, стоило произнести речь. Это было бы уместно.
— А какой смысл во всем этом, если человека уже нет? Трепотня. А у меня время ограничено! Мне работать нужно!
— А если Ойра-Ойра? — прервал его Один.
— Стар, — отмахнулся Янус. — Это ведь для магов не возрастное, а скорее душевное. Хороший ученый, талантливейший, а искры какой-то нет в нем. Была, не спорю. А теперь исчезла. Нет в Романе Петровиче чего-то такого, что позволило бы ему стать хорошим руководителем института. Именно потому, что уж очень любит он… простите за выражение, порулить. Кафедрой, отделом — да! И то, знаете ли, многие уже заговаривали, что дорвался, слишком лютует. Но институт…
— События дня, — оборвал его звонкий голос ведущей теленовостей. Попугай нахохлился и от внимания даже открыл клюв. — Группа российских исследователей обнаружила огромные запасы рубидия в кратере Ричи. По словам руководителя экспедиции Ивана Литова, резерв огромен. Главы мировых держав выступили…
— А если Корнеев? — все так же, не повышая голоса, спросил Саваоф Баалович, но его тихий голос легко перекрыл восторженные вопли плазменной панели.
— Корнеев — прекрасный работник, но груб. Никуда не годится. Вы можете себе представить, как он будет отчитываться в министерстве?
— Да, Виктор Палыч — дурак редкий. Но прелесть, — улыбнулся Саваоф.
— В своем роде, — согласился Янус. — Опять требует новый транслятор. Руководи он институтом — он нас разорит.