венте или чего у вас там. Вы тут в учреждении. За которое я несу персональную ответственность. Выйдите, э-э-э… в поле и там творите чего хотите. А не на вверенном мне участке.
— Ты забыл, кто я такой, porco cane, — буквально зашипел Жиакомо.
На Модеста это не произвело ровными счетом никакого впечатления.
— Вы лицо без полномочий, — сказал он. — А я сегодня подписал запрещение заклинаний данного класса в стенах Института. Который вы тут незаконно пытались произвести.
— Подписал? Это когда же? — злобно переспросил маг, зыркая то на Модеста, то на Преображенского.
— Вам-то какое дело? — бросил Модест.
— Такое, что я фактически второе лицо в Институте! — взревел Жиакомо.
— А такие вот аксепты, — величественно сообщил Камноедов, — мы выясним с товарищем Бальзамо Джузеппе Петровичем без посторонних.
Он развернулся и зашагал по коридору, всей спиной излучая уверенность и непреклонность.
— Ты об этом еще пожалеешь, грязный дикарь, — пообещал маг и исчез вместе с мычащим Витькой.
Ноги Привалова наконец отпустило. Он попытался пошевелиться — и с размаху сел на пол.
Филипп Филиппович посмотрел на него с некоторым недоумением.
— Он испугаться не успел, — сообщил Люцифер. — Сейчас его трясти будет. От адреналина.
— А, ну да, сейчас уберем. — Профессор щелкнул пальцами, и Привалову на мгновение стало очень холодно. Потом отпустило — вместе с трясучкой.
— Так-то лучше, — сказал профессор, творя два небольших диванчика. — Вы не беспокойтесь, тут еще долго никого не будет. Жиакомины штучки.
— Я уж думал — все, — признался Привалов.
— Правильно думали, — нахмурился Филипп Филиппович. — Считайте, что свою удачу вы израсходовали надолго вперед. Теперь только трудом и потом… Ваше счастье, что Модест опасается за свое место. И правильно опасается… Вы что-то спросить хотите?
Александр помотал головой.
— Хочет, — сообщил Люцифер. — Но не будет. Он думает, что у вас с Камноедовым все-таки были какие-то отношения. И что сейчас вы с ним как-то договорились.
— То есть что я стучал Камноедову? — взвился профессор. — А хоть бы и так, — внезапно сменил он тон. — С волками жить — по волчьи выть. Хотя наши отношения были гораздо сложнее… да и не в том дело. В общем, Камноедову не нужны лишние неприятности, а Жиакомо он и так терпеть не может. Потому-то Янусы его над ним и поставили. Смотрящим от заграницы. Хотя это тоже не в тему. В общем, я его убедил, что в его интересах оказать мне услугу. Ну и вам соответственно тоже.
— Благодарю, — с чувством сказал Привалов. — Вы мне жизнь спасли… А вы что, знали, что так будет? Ну, с Витькой…
— Нет, конечно, — сказал профессор. — Обычная предусмотрительность. Мне нужно время, чтобы разобраться с местными делами, а институтские меня не любят. Вот я и уговорил Модеста, чтобы тот временно заблокировал все по-настоящему опасные заклинания. На системном уровне. Жиакомо, конечно, сильный маг, но система сильнее.
А системой пока рулит Камноедов.
— И Витька своим «самсоновым словом» меня не убил бы? — не поверил Александр.
— Я не стал проверять, — ответил профессор. — Но вы же не в обиде?
— Не в обиде, — подтвердил Привалов. — А кстати, чего это мы оба стоим? — вдруг вспомнил он.
— Раскусил, — сказал Люцифер. — Надо было быть ближе к оригиналу.
— Почти раскусил, — усмехнулся профессор. — Видите ли, Александр… Профессора здесь нет.
— Он же с вами попрощался, — напомнил сыч.
— А… а вы кто? — растерялся Привалов. — Дубли? — догадался он.
— Матрикаты, — уточнил профессор. — Почти точные копии. Дубля бы Жиакомо на раз вычислил… В общем, Преображенский скрылся. Почему — ну теперь вы понимаете, да? Нас с Люциком он оставил, чтобы мы доделали кое-какие дела. Еще и за вами велел приглядеть, пока вы еще в Институте.
Александру стало одновременно лестно и неприятно. Лестно — что профессор о нем все-таки позаботился. Неприятно — потому что… потому что… Привалов попытался сформулировать мысль, но она куда-то уползла, однако никуда не делась. Торчащий хвостик мысли был похож на слово «нечестно».
Сыч посмотрел на него с нескрываемой иронией, но ничего не сказал.
— К сожалению, — сказал матрикат, — у нас уже почти не осталось времени. Напоследок — два хороших совета. Первый. Дрозд сейчас в подвале, ищет сокровища гномов. Найдет меньше, чем рассчитывал, но наскребет кое-что. Потом он пойдет на проходную, но его не выпустят. Документов у него нет, колдовать он толком не умеет. Там его и ловите. Дальше сами думайте — или невидимостью накройте, или превратите во что-нибудь…
И сразу уезжайте оба. Сотворите какой-нибудь «жигуль», что ли. Или «Москвич», если сможете. И — ходу.
— У Дрозда документов нет, — вспомнил Александр. — И к Стеллке надо бы заехать.
— Как хотите, — безразлично сказала копия профессора.
— Понял, — вздохнул Привалов. — Лучше уедем сразу. Со Стеллкой потом как-нибудь, — решил он.
— В таком случае еще одно. — Матрикат почесал в бороде почти по-выбегалловски. — Профессор считает, что магия скоро кончится.
— Как это кончится? Вообще? — не понял Александр.
— Нет. Здесь. В бывшем СССР. Это Советскому Союзу была положена магия. А тому, что на его месте останется, хватит и деревенского ведьмовства. Всех сильных магов заберут на Запад, а слабеньких оставят без сил. Оборудование и коллекции институтские растащат и распродадут. Модест с Кербером Псоевичем все это и провернут, с участием Хунты. Ну а потом Институт или закроют, или посадят директором Наину Киевну.
— Наину? — не поверил своим ушам Привалов. — Так она же это… из мухоморов пиво гонит?
— Конверсионная продукция это будет называться, — непонятно сказал матрикат. — В общем, имейте в виду. Хотя сейчас что-то еще пока работает, так что пользуйтесь, пока можете. Но не полагайтесь. На этом все. Теперь — сами.
— А вы не могли бы… — открыл было рот Александр, но копия профессора тут же исчезла вместе с сычом, даже не попрощавшись.
Впервые за весь день Привалов почувствовал, что остался один.
В коридоре было пусто, тихо, часть лампочек не горела. Из радиатора батареи доносилось какое-то шуршание — то ли сливали воду, то ли какой-то гном бегал по трубам.
На Александра внезапно навалились дикая усталость и апатия. Из последних сил он сотворил кресло и тут же рухнул в него.
Умом он понимал, что оставаться здесь нежелательно и даже опасно. Следовало идти к проходной, ловить там мечущегося Дрозда и быстро уезжать. Насчет своей способности сотворить не то что «Жигули», а хотя бы мопед, Привалов сильно сомневался. Однако полгода назад какие-то кооператоры разжились списанными «рафиками»[75] и стали возить на них людей до Китежграда — где был вокзал. Стоило бы поторопиться: расписания рейсов Александр не помнил, а ночевать в Соловце не хотелось. Но шевелиться хотелось еще меньше.
Он сидел, тупо разглядывая носки ботинок, и понимал, что его жизнь — вся его жизнь, какой она была, — была бессмысленна и глупа и кончилась, в общем-то, ничем.
«Ни дома, — думал он. — Ни работы. Ни друзей. Ни каких-нибудь результатов научных. Ни жены. Ни сына. Ни-хре-на».
Потом он подумал, что еще утром у него все это было. Может быть, не вполне настоящее. Но лучше что-то, чем совсем ничего. И у него все это осталось бы, если бы он не залупнулся на Витьку. Который совершенно правильно указал ему его лошиное место…
«Отсекатель тестируют, — подумалось ему. — Гоняют в разных режимах».
Он подумал о том, что еще и эта дрянь будет давить ему на мозги, и с этим придется что-то делать. Стало совсем тошно.
— Привалов, — раздалось над головой.
Сердце пропустило удар, адреналин сжал сосуды.
Александр сжал челюсти и посмотрел перед собой. Увидел остроносые черные туфли. Потом медленно поднял голову, чтобы увидеть Кристобаля Хунту со скрещенными руками на груди.
Кристобаль Хозевич смотрел на него сверху вниз. Лицо его было непроницаемым.
— Статья должна быть готова до двадцатого, — наконец сказал Хунта.
Привалов собрался с мыслями.
— Я обещал статью, я не отказываюсь, — сказал он. — Но я не говорил про время. Я обещал — когда будет готово.
— Статью нужно перевести и выслать в журнал, — сказал Хунта. — Крайний срок — конец ноября. Позже она мне уже не нужна.
Привалов вдохнул — выдохнул.
— Я не говорил про время, — повторил он. — И у меня будет много дел. Например, искать заказы на фотосессии. В Ленинграде. Если бы мне порекомендовали клиентов в Ленинграде, это… — он покатал слова на языке, нашел нужные, — это могло бы помочь.
Физиономия Хунты презрительно скривилась.
— Вы же неплохой математик, Привалов, — сказал он, как бы через силу выговаривая «вы». — А намылились в примитивные кооператоры.
— Я плохой математик, — сказал Александр, глядя Хунте в глаза. — Я писал хорошие статьи и не получал за свою работу ничего. Ни денег. Ни положения. Ни уважения коллег. Наверное, у меня проблемы с арифметикой. Со сложением-вычитанием. Значит, я плохой математик. Хочу поучиться.
Хунта немного подумал. Потом подумал еще раз, уже более предметно — это отразилось на лице. До чего-то додумался. Щелкнул пальцами и поймал из воздуха розовую карточку.
— Тамада Ивентиз[76], — сказал он. — Организация мероприятий. Молодая команда, с репутацией. Учтите: если ваш фотограф действительно хорош, они его перекупят. А он вас кинет. Сейчас все друг друга будут кидать.
— Спасибо. Посмотрим, — сказал Привалов и карточку взял.
— Статья до двадцатого, — напомнил Хунта.
— До конца ноября, — поправил Привалов. — Раньше обещать не могу.
Кристобаль Хозевич сделал непонятный жест — то ли кивнул, то ли мотнул головой — и исчез, не попрощавшись.
Александр еще немного посидел, подумал. Решил, что получение законных гонораров может стать отдельной проблемой. И что Дрозд, при всей его творческой возвышенности, может запросто пасть жертвой отсекателя. И кинуть ег