И жизни твоея печали».
«В мирно время, — отвечает Клесамор ему, —
Ко балклутским плыл стенам я белокаменным,
Ветр попутный, раздувая паруса мои,
Внес корабль мой во спокойну пристань Клутскую.
Три дня тамо Рейтамир нас угощал в пирах;
Там царя сего я видел дочь прекрасную.
110 Медочерпна чаша пиршеств обходила вкруг,
И Моину черноброву мне вручил отец.
Грудь сей девы пене шумных волн подобилась;
Взоры пламенны ровнялись с блеском ясных звезд,
Мягки кудри с чернотою перьев ворона.
Страстью мне она платила за любовь мою,
И в восторгах мое сердце наливалося.
Но внезапно к нам приходит иностранный вождь,
Восхищенный уж издавна ее прелестьми.
Ежечасно речь строптиву обращал он к нам,
120 Часто вполы извлекая свой булатный меч.
«Где, — гласил он, — где Комгал днесь пресмыкается,
Сей могущий, храбрый витязь, вождь ночных бродяг?
Знать, стремится он к Балклуте с своим воинством,
Что так гордо подымает Клесамор чело».
— «Знай, о воин! — вопреки я отвечал ему, —
Что мой дух своим лишь жаром вспламеняется;
Хоть от храбрыя дружины удален теперь,
Но без страха и средь тьмы врагов беседую.
Велеречишь ты, заставши одного меня,
130 Но мой острый при бедре меч сотрясается:
Он стремится возблистать теперь в руке моей.
Замолчи же, о Комгале, мрачный Клуты сын!»
Воскипела буйна гордость, мы сразилися,
Но он пал моей десницей. Брани громкий звук
Лишь раздался на вершинах тока клутского,
Копей тысячи блеснули супротив меня.
Я сражался, — сопостаты одолели нас.
Я пустился на шумящи волны клутские,
Над зыбями забелелись паруса мои,
140 И корабль мой рассекал уж море синее.
К брегу притекает скорбная Моина,
Взор ее прелестный слезы орошали,
Ветра раздували косы распущенны.
Вопль ее унылый издали я слышал.
В горести старался возвратиться к брегу,
Но восточны ветры, паруса раздравши,
Унесли корабль мой в бездну океана.
С той поры злосчастной я не видел боле
Ни потока клутска, ни драгой Моины.
150 Во стенах Балклуты жизнь она скончала.
Тень ее воздушну я, несчастный, видел,
Как она во мраке тишины полнощной
Вдоль шумящей Лоры близ меня неслася.
Вид ее печальный был луне подобен,
Сквозь несомы бурей облака смотрящей,
В ночь, когда нам небо сыплет снег пушистый
И земля безмолвна в мраке почивает».
«Пойте, барды! — рек Фингал. —
Пойте, в песнях возносите
160 Блеск Моининых красот,
Чрез пространство шумных вод
Легку тень ее зовите.
Пусть она на сих брегах
С сонмами красавиц нежных,
Живших средь героев прежних
В славных древности веках,
Пусть на светлых, безмятежных
Здесь почиет облаках.
Пойте, барды! возносите
170 Блеск Моининых красот,
Чрез пространство шумных вод
Легку тень ее зовите».
«Я видел сам огромные балклутские башни,
Но пусты уж, оставлены их теремы были.
Пожрал огонь с оградою высокие кровы,
Народа глас не слышался, и стремленье Клуты
С стези своей свратилося твердых стен паденьем.
Седый волчец сребристу там главу возносит,
И мох густый колеблется дыханием ветра,
180 Из окон лишь пустынны выглядывают звери
Сквозь мрачный лист в развалинах разросшегось терна.
Уж пусты днесь прекрасные чертоги Моины,
Вселилося безмолвие в дому ее предков.
Возвысим песнь уныния, воздохнув, оплачем
Страну иноплеменную, опустевшу ныне:
Единым лишь мгновением она пала прежде,
И нам, уже стареющим, скоро пасть приходит.
Почто ж, о сын крылатых дней, почто зиждешь башни?
Сегодни ты любуешься с теремов высоких,
190 А завтра вдруг налетевши пустынные ветры
В разваленных сенях твоих засвистят, завоют
Вокруг полуистлевшего щита славных предков.
Но бурный ветр пускай ревет,
Дней наших славы не убудет;
В полях сражений ввек пребудет
Десниц победоносных след,
А в песнях бардов слава наша.
Возвысьте громкой арфы глас,
Да вкруг обходит празднеств чаша,
200 И радость да живет средь нас.
Когда, о царь златых лучей!
И твой свет некогда увянет,
Коль некогда тебя не станет,
Гордящеесь светило дней,
Коль временно твое блистанье,
Как жизни преходящей цвет,
То славы нашея сиянье
Лучи твои переживет».
Так пел Фингал в своем восторге,
210 И бардов тысяща вокруг,
Склонившись на своих престолах,
Внимали голосу его.
Он сладок был, как звуки арфы,
Весенним ветром приносимы.
Любезны были, о Фингал!
И пение твое, и мысли.
Зачем я не возмог наследить
Приятств и сил твоей души?
Но ты в героях беспримерен,
220 Сравниться кто возмог с тобой?
Всю ночь пропели мы, и утро
В веселии застало нас.
Уж гор седых главы взносилися верх туч,
Уже приятно открывалось
Лазурное лице морей;
И се, поднявшись, белы волны
Вращаются вокруг скалы сей отдаленной.
Из моря медленно подъемлется туман,
Приемлет старца вид
230 И вдоль безмолвныя долины сей несется.
Не движутся огромны члены
Призра́ка страшного сего,
Но нека тень его несет поверх холмов.
Остановясь над кровом Сельмы,
Разлился он дождем кровавым.
Один Фингал лишь зрел ужасный призрак сей;
Тогда ж он предузнал своих героев смерть.
Безмолвен возвратясь он в свой чертог огромный,
Снимает со стены тяжелое копье,
240 И уж звучит броня на раменах его.
Вокруг его встают все витязи Морвена,
Друг на друга они в безмолвии глядят
И на Фингала все свой обращают взор.
Они в чертах его зрят яростны угрозы
И гибель их врагов в движении копья.
Вдруг тысяча щитов покрыли перси их,
И тысяча мечей булатных, обнаженны,
Чертоги осветя, сверкают уж в руках.
Раздался в воздухе оружий бранных гром,
250 Недвижны ловчих псы ужасный вой подъемлют.
Безмолвно все вожди теснятся вкруг царя:
Всяк, взоры устремя на грозный взор Фингала,
Наносит на копье нетрепетную длань.
«Морвенские сыны! — царь к сонму так вещает. —
Не время пиршеством нам прохлаждаться ныне.
Се туча брани к нам, как бурный вихрь, летит,
И с нею алчна смерть парит над сей страною.
Я видел некую Фингала дружну тень,
Пришедшу возвестить наветы сопротивных:
260 На брег сей сильну рать шумящи шлют моря.
Из волн вознесшийся, я зрел неложный знак,
Морвенским берегам опасностью грозящий.
Да сильное копье всяк воин вознесет,
Да препояшутся булатными мечами
И, предков шлемами приосенив главы,
Железною броней покроют рамена;
Се буря брани к нам летит, и вскоре, вскоре
Глас смерти лютыя услышим над главой».
Фингал перед челом неустрашимой рати
270 Течет как некий страшный вихрь,
Летящий пред грядой молниеносных туч,
Когда они, на мрачном небе
Простершися, пловцам предвозвещают бурю.
На злачный Коны холм восшедши, стала рать.
Морвена дщери зрят ее из низких долов,
Подобную густой дубраве.
Они предвидели младых героев смерть,
Взирали с ужасом на море,
Белеющимися волнами
280 Тревожились они,
Приемля их за отдаленны
Ветрила чуждых кораблей,
И токи слезные лились по их ланитам.
Восшедшу солнцу над волнами,
Вдали узрели мы суда.
Как моря синего туман,
Приближились они и браноносных воев
На берег извергают.
Меж ими виден был их вождь,
290 Подобно как елень в средине стада серн.
Насечен златом щит его,
Бесстрашно шествовал он к Сельме,
За ним его могуща рать.
«Улин! — так рек Фингал. — Навстречу чужеземцу
Теки и предложи во мирных словесах,
Что страшны мы на ратном поле,
Что многочисленны врагов здесь наших тени,
Что чужды витязи, на пиршествах моих
Осыпаны честьми, и в отдаленных царствах
300 Оружие моих великих кажут предков;
Иноплеменники, дивясь, благословят
Морвенских <всех> друзей, зане слух нашей славы
Наполнил целый мир, и даже в их чертогах
Мы потрясли владык земли».
Улин отшел. Фингал, склонившись на копье,
Броней покрыт, взирал на грозна супостата
И тако размышлял о нем:
«О, как ты сановит и красен,
О сын лазуревых морей!
310 Твой меч — как огненосный луч,
Копье твое — высока со́сна,
Пренебрегающая бурю;
Твой щит — как полная луна,
Румяно юное лицо,
И мягки вьющиеся кудри.
Но может быть, герой падет,
И память с ним его увянет.
Млада вдова на волны взглянет
И токи теплых слез прольет.
320 Ей дети скажут: «Лодка мчится;
Конечно, к нам несут моря
Корабль балклутского царя».