Презрев разборчивость благоискусных пчел,
Широкие врата нови́знам отворили
И чуждой роскошью все царство отравили.
Вельможи по ее злопагубным следам,
Смесясь с язы́ками, навыкли их делам
И, язвой заразя тлетворную столицу,
Как мски впрягли себя под чужду колесницу,
На выи вздев свои прельщающий ярем.
За то карает бог Москву чужим бичом.
Но ободрись, — господь сей казнью укротился
И в гневе не в конец на вас ожесточился.
Восстань и, отложа тебя объявший страх,
Мой сын! судьбу врагов читай на небесах!»
Тогда, подняв меня он сильною рукою,
На ноги трепетны поставил пред собою.
Едва смущенный взор я к облакам возвел,
Внезапу дивное явление узрел.
Носимый облаком на юге,
В златом, пернатом шишаке,
В чешуйной сребряной кольчуге,
С блистающим мечом в руке,
Мне некий витязь представлялся.
Свирепым вид его казался.
Ярчее молнии лучей
Сверкало пламя из очей.
Налегши тягостию тела
На черну тучу, он летел.
Пред ним вдруг буря заревела,
Сгущенный вихрем снег белел.
Вдали его предупреждали
Два призрака, из них один
Как некий зрелся исполин,
Змеи в руках его зияли,
Взор грозный наносил всем страх.
Другий же бледностью в чертах
Страдальца вид казал смягченна,
Болезнью, гладом изнуренна.
Они сокрылись в мрак густой.
Там слышались победны клики,
Сражающейся рати крики
И томный раздавался вой.
«Ты зришь, — мне с кротостью вещало привиденье, —
России торжество, врагов ее паденье.
То щит отечества, его военный дух —
Пожарский, ревностный сотрудник мой и друг,
Летит вслед извергов, оставивших столицу.
Он мстительну на них уже вознес десницу.
Пред ним свирепый мраз, страх бледный, тощий глад,
На истребление враждебных сил спешат.
Уж в бегстве гибельном, их лютостью томимый
И гневом божиим невидимо гонимый,
Неистовый гордец, забыв позор и стыд,
Окровавленной им дорогой вспять бежит,
На каждом он шагу народну месть встречает.
Рать сильна, рать его толпами низлагает,
И кровью буйного упьется русский меч,
От острия его не может он утечь.
Тогда в свою чреду сей мира нарушитель,
Сей бич вселенныя, Москвы опустошитель
Покажет царствам всем, простерт у наших ног,
Сколь в гневе праведном велик российский бог,
Сколь истинен в судах над нами справедливых
Отец раскаянных, каратель злочестивых».
Так рек и, пастырска надвершием жезла
Коснувшись моего пристрашного чела,
Исчез. Внезапу гром по небу прокатился.
Объятый трепетом, от сна я пробудился
И Гермогена в сем видении познал!
Надеждой скорбному он сердцу отдых дал.
Утих бурливый ветр, луна над мной блистала,
В дрожащих Псла струях себя изображала.
Восхи́тилася мысль и вспламенился дух,
Казалось, старца речь еще разила слух,
Еще по воздуху слова его носились.
Неволею тогда уста мои открылись:
Воображением я в будущем парил
И в полноте души, с восторгом возопил:
«Дерзайте, россы! гнет печали
С унылых свергните сердец, —
Враги пред нами в бегстве пали,
Победный нам отдав венец.
Рассыпаны строптивых силы!
Воззрите на сии могилы,
Устлавшие бегущих след,
На обагренны кровью реки, —
Над ними поздни узрят веки
Трофей наш — мщенья и побед!
Неправды спеющих дорогой,
Творец нас гневом посетил,
Но бич — орудье казни строгой —
Над нашей выей сокрушил.
На суд ли вышнего возропщем?
Никак; но в умиленьи общем
Благодаренье воздадим
За милосердную пощаду,
Что яростному не дал аду
Нас зевом поглотить своим.
Теперь, несчастьем наученны,
Отвергнем иноземный яд,
Да злы беседы отравленны
Благих обычаев не тлят;
И на стезю склоняся праву,
Лишь в доблести прямую славу,
Существенну поставим честь!
Престанем чуждым ослепленьям,
Развратам и предубежденьям
Подобострастно дани несть.
Отечество ждет нашей дани;
Притоптаны врагом поля;
Прострем к убогой братьи длани,
Избыток с нею наш деля;
Взнесем верхи церквей сожженных,
Да алтарей опустошенных
С весной не порастит трава;
Пожаров след да истребится,
И, аки феникс, возродится
Из пепла своего Москва!»
Между 28 октября и 18 декабря 1812
101. СТАРОМУ ДОБРОМУ ДРУГУ МОЕМУ {*}
Одно лишь поприще осталось
Кончающемусь году — течь:
В пучину вечности желалось
Ему тебя с собой увлечь,
И нить нам жизни драгоценной
Десница парки разъяренной
Готовилась уже пресечь.
Но, вняв молитве теплой многих,
Благий твой ангел Михаил,
Слетев, движенье ножниц строгих,
К отраде всех, остановил.
Врата он гроба заграждает
И друга смертных осеняет
Воскрылием блестящих крыл.
Сей день днем радости нам будет,
Приятный именем драгим.
Пусть в нашей жизни он убудет,
Ко дням прибавленный твоим;
Да тем продлится век полезный,
Которым все мы, друг любезный,
Как собственностью дорожим!
8 ноября 1812
102. ГОРЕСТЬ{*}
Сокрой, о солнце! луч постылый,
Тони скорей в морских волнах;
С душой сообразясь унылой,
Да тьма возляжет в сих местах.
Печалью отягченны очи
Устали уж взирать на свет:
Пускай завеса мрачной ночи
Везде пустынну тень прострет.
Всё скрылось, — всё недвижно, мертво.
Один я во вселенной всей,
Один остался скорби жертвой
В беседе с горестью моей!
И ночь с подругой сей жестокой
Меня не может разлучить!
Она со мной, чтоб гроб глубокой
Рукою медленной мне рыть.
Но стон мой по лесам раздался
И тишину поколебал,
С восставшим шумом волн смешался
И с дна морского — смерть воззвал.
Пойдем, — почто влачить мученье?
К покою мне остался шаг:
Утесист брег... одно мгновенье...
И с скорбью разлучусь в волнах.
<1814>
103. ГОРЕСТЬ РАЗЛУКИ{*}
Удален от Лизы милой
В роковой разлуке сей,
Без нее в стране постылой
С горестью живу моей
И влеку в тоске унылой
Тяжко бремя скорбных дней.
Лиза! друг твой нежный, страстный,
Ах! почто забыт тобой?
В мрачных чувствах повсечасно
Сердце он крушит тоской.
Возвратись, — иль друг несчастный
Будет жертвой скорби злой.
Поздно Лизу состраданье
К милу другу приведет;
На вопрос о нем молчанье
Даст унылый ей ответ;
Лишь надгробно надписанье
Скажет: «Мила друга нет!»
1814
104{*}
Мне сказали: жизни радость
Можно лишь в любви сыскать,
Что ее восторгов сладость
Ни сказать, ни описать.
Сей любви, что все хвалили,
В дар я сердце принесла:
Но, увы! где рай сулили,
Там я лютый ад нашла.
Красотой моей плененный,
Век божась меня любить,
С клятвами сплетал измены,
Чтоб несчастну обольстить.
Я поверила, — не можно
Усумниться мне было:
В нем, казалося, неложно
Сердце клятву изрекло.
Но, увы! к каким страданьям
Сей привел меня обет!
Не было конца терзаньям,
Изъяснить их слова нет.
Горесть сердце раздирала,
Скорбью угнетался дух,
Смерть я в помощь призывала...
Но пришел на помощь друг.
Дружество! признаньем вечным
Буду я тебе должна:
Состраданием сердечным
Скорбь моя облегчена.
В дар тебе теперь клянуся
Жизнь и чувства посвятить.
Нет, уж больше не влюблюся;
Друга буду лишь любить.
<1814>
105. СТАРИК, ОЖИДАЮЩИЙ ВЕСНЫ{*}
Весна коснит — и дни бегут,
И нашу жизнь уносят.
Вот миг — и парки нить спрядут,
Вот миг — и ножниц спросят.
Ах! сколько, старец, я друзей,
Друзей младых, любезных,
Покрыл уже сырой землей
И пролил токов слезных!
Им жить было, — а мне зачем
Влачить век мрачный, скучный?
Хариты с ними ночью, днем
Бывали неразлучны...
Ко мне ж болезнь, забота, скорбь
Приходят на беседу,
И всё еще грузнее горб
Седому вьючат деду!
В дому ли скук влачу часы, —
Дом пахнет уж пустыней;
Вот сад; как старость мне власы —
Его так пудрит иней;
Там гнется вяз на утлом пне,
Как старца гнут уж годы;
И, как под шубой кровь во мне,
Под льдом так стынут воды.
Но вот они опять с весной,