{*}
Не тот счастлив, кто кучи злата
Имеет в крепких сундуках,
Кому фортуна торовата
В удел дает блестящий прах,
В чертог чей пышный и огромный
Несчастных не доходят стоны,
Встречая стражу при вратах.
Но тот, кто, скорбным сострадая,
Творил добро по мере сил,
Свои кто пользы забывая,
Лишь ближнему полезен был,
Для блага общего трудился,
Во счастии — не возгордился,
Несчастье — с твердостью сносил.
В семействе кто нашел отраду
И утешенье средь друзей,
Кто добрых дел своих награду
Находит в совести своей.
Тот жизни сей в путях опасных
Идет средь пропастей ужасных
Ко счастью истинной стезей.
Хотя судьба к нему озлится,
Он духом тверд, неколебим,
Удара грома не страшится;
От всех почтен, от всех любим,
Спокойно на грозу взирает;
Как дуб, что бурю презирает,
Тверд основанием своим.
Оленин! се изображенье
Достоинств и доброт твоих.
Не лести низкое внушенье
Вещает днесь в стихах моих,
В них нет витийственна искусства,
Но сердца благодарны чувства
И правды глас — источник их.
Теки ж — и, путь свой совершая,
С стези не совратись своей;
Души великой цель прямая —
Стремиться к счастию людей.
Живи же им во утешенье, —
И от небес благословенье
Прольется над главой твоей.
1821
239. В НАМЯТЬ БЕРЕСТА{*}
Здесь берест древний, величавый,
Тягча береговый утес,
Стоял, как патриарх древес:
Краса он был и честь дубравы,
Над коею чело вознес.
Перуном, бурей пощаженный,
Веками он свой век счислял,
Но бодрость важную казал
И, ветви распростря зелены,
10 Весь берег тенью устилал.
Ах! сколько крат в дни летня зноя,
Гнетомый скукой иль тоской,
Пришед под свод его густой,
Я сладкого искал покоя —
И сладкий находил покой.
От бури, от дождя, от града
Он был надежный мне покров;
И мягче шелковых ковров
В тени, где стлалася прохлада,
20 Под ним ковер мне был готов.
Там, в час священных вдохновений,
Внимать я гласу музы мнил,
Мечтой себя там часто льстил,
Что Флакка добродушный гений
Над головой моей парил.
Мечты то были; но мечтами
Не все ль златятся наши дни?
В гостеприимной там тени,
Под кровом береста, часами
30 Мне представлялися они.
Казалось, дряхлостью сляченна,
Меня он, старца, преживет,
И в круге многих, многих лет,
От своего чела взнесенна,
Над правнуками тень прострет.
Но Псёл скопленными струями,
Когда весенний таял снег,
Усиля свой упорный бег,
Меж преплетенными корнями
40 Под берестой смывает брег.
«Уж берест клонится на воду,
Подрывшу брега крутизну,
Уж смотрит в мрачну глубину,
И скоро, в бурну непогоду,
Вверх корнем ринулся б ко дну.
Главой в реку б он погрузился
И, с илом там сгустя песок,
Свободный воспятил бы ток;
Об ветви б легкий челн разбился».
50 Пришел и твой, о берест! рок.
У корня уж лежит секира!
О скорбь! Но чем переменить?
Злой рок решил тебя истнить,
Тебя, невинный житель мира,
И мне твоим убийцей быть!
Прости ж, прямый мой покровитель,
Теперь — лишь жалости предмет!
Прости — и мой уж час грядет:
Твой гость, невольный твой губитель,
60 Тебя недолго преживет.
Но рок нас не разлучит вечно:
Ты часто мне дарил покой, —
В тебе ж и прах почиет мой:
Скончав путь жизни скоротечной,
Покроюся — твоей доской.
<1822>
240. ЗАКАТ СОЛНЦА{*}
Уж солнышко садится
За дальний неба круг,
И тень с горы ложится
На пестровидный луг.
Светильник дня прекрасный!
Ложись и ты, почий:
С зарею новой ясны
Ты вновь прострешь лучи.
Не тот удел светилу
Дней смертного сужден:
Погас ли — в тьму унылу
Навек он погружен.
Так должно ль о беспрочной
Светильне нам жалеть,
Когда лишь краткосрочно
Назначено ей тлеть?
Пускай, кто счастье, радость
Мнит в жизни сей обресть,
Кто льстится тем, что младость
Не может вдруг отцвесть, —
Пускай, пленясь мечтами,
Тот алчет долго жить
И обвивать цветами
Лишь паутинну нить;
А мне, кого печалью
Свирепый рок гнетет,
Почто пленяться далью,
Где терн один растет?
Светильник дня прекрасный,
Ложися, опочий,
Но от страдальца ясны
Сокрой навек лучи.
26 сентября 1822 Ромен
241. СЛАВОЛЮБИЕ{*}
О славолюбие! какими
Ты чарами слепишь людей!
Державно властвуешь над ними
Среди простертых вкруг сетей,
Но меж твоих орудий лести
Из всех приманчивей — хвала:
Ах! сколько, под личиной чести,
Она юродства в мир ввела!
Не все ли, обольщенны славой,
Мечтают и по смерти жить
И лезвие косы не ржавой
На мавзолеях притупить?
Хоть зрят старанья тщетны многих,
Но их пример сей не уймет:
Все верят, что от ножниц строгих
Легко нить славы ускользнет.
Тут шествует толпа героев,
Похвал приять алкая дань,
Стремится всяк из них средь боев
Омыть в крови убийства длань;
Там, горды скиптром, багряницей,
Цари, желая в слух веков
Греметь тяжелой колесницей,
Томят впряженных в ней рабов.
Но сим ли буйством лавры вечны
Гордец в венок свой может вплесть?
Лишь путь он кончит быстротечный,
Умолкнет вмиг хвалебна лесть.
С трубой, пред чернью изумленной,
Ее тут зрим мы, звук взгремел,
Но, шумным воплем заглушенный,
Вблизи раздавшись, онемел!
А там зрим рубищем покрыта,
По неутоптанным стезям
В соборе муз слепца-пиита,
Текущего в бессмертья храм;
Героев он ведет с собою
И доблестных царей синклит
И им разборчивой рукою
Венки лавровые дарит.
Зачем же вслед сей, на отвагу,
И мне с пером не поспешить?
Чернило лучше на бумагу,
Чем кровь на поле бранном, лить.
Быть может, если муз покровом
Пермесский прешагну поток,
Под лучезарным Феба кровом
Сорву из лавра — хоть листок.
19 октября 1822
242{*}
Зачем, не только в то лишь время,
Когда его тягчило бремя
Фемидиных несносных уз,
Отрекся он от милых муз
И с ними разорвал любезный,
Для всех питомцев их полезный,
Скрепленный славою союз?
Но даже, посреди свободы,
Сестер парнасских хороводы
Его уж боле не манят?
Но пусть неблагодарный знает,
Что хоть он их и забывает,
Они взаимно не хотят
Платить любимцу их забвеньем
И с нежным дружеским терпеньем
Бессмертный лавр ему хранят.
7 января 1823 Обуховка
ПОЗДНИЕ ОДЫ
243. ГОРСТЬ ЗЕМЛИ НА МОГИЛУ БЛАГОТВОРИТЕЛЯ{*}
ДРУЗЬЯМ ДЕРЖАВИНА
И вы его любили,
И дружества слезой
Вы прах его почтили;
Вам стих печальный мой
Я посвятить желаю,
В нем чувства моего
Я тень изображаю —
Примите вы его.
Где ты, муж, богом вдохновенный,
О добрый благодетель мой?
Державин! ты ли пал сраженный
Под лютой роковой косой?
И над твоею ли могилой
Звук лиры моея унылой
Печально вторит скорбь мою?
Увы! Удар уже свершился!
Державин в вечность преселился,
10 И я над прахом слезы лью.
Петь радости... легко, отрадно,
Петь горесть... лиры звон молчит.
Сколь в мире счастие превратно,
И сколь его пременчив вид!
Державин! я вчера с тобою
Добра пленялся красотою,
Тебе внимая, счастлив был...
Но радость смежна со слезами:
Сегодни Волхова струями[1]
20 Тебя к могиле проводил.
Ничто судьбы не избегает,
Всему здесь положен предел;
Не вечно счастье нас ласкает,
Увы! и я осиротел!..
Цветок, растущий на долине,
Недолго в счастливой судьбине
Красой и запахом пленял...
Луч солнца к югу уклонился,
Ветр дунул, льдами ток стеснился,
30 И где ж цветок? Цветок увял!
Но солнце снова воссияет,
Цветок, быть может, оживет,
Лишь мне надежда изменяет,
Мое лишь солнце не взойдет.
Сокрылся луч, меня хранящий!
За часом час, вослед летящий,
Лишь хлад душе моей несет;
Мне в сердце горесть поселилась,
Мысль мрачным облаком покрылась,
40 И смерть во гроб меня зовет.
О смерть! последняя отрада!
Скажи: почто щадишь меня?
Скажи: ты казнь или награда?
Тебя достойна ль жертва я?
Скажи, — коль смертным знать то можно, —
Желать иль трепетать нам должно
Прихода твоего часа́?..
Но ты молчишь — и пожинаешь!
Ты тайну в вечности скрываешь,
50 И всем грозит твоя коса.
Молчишь... Но сердца глас вещает,
Что ты одним злодеям страх,
Что муж благий тебя желает,
Что рай его лишь в небесах.
Путь жизни сей — путь испытаний,
Чрез цепь всех зол, чрез цепь страданий
Он к светлой вечности ведет.
Державин смерти не страшился,
Он смертью к славе возродился,
60 Его прельщал лишь вечный свет.
Кто мыслью с богом съединился,
Дерзнув непостижимость петь,
Кто с самых юных дней учился,
Покорствуя судьбе, терпеть,
Кто с скорбным слезы проливает,
Сирот лелеет и питает,
Несчастному отраду льет,
Всяк час добро творить стремится —
Тот смерти верно не страшится
70 И вечно смертью не умрет.
Ликуй, дражайша тень, в чертоге
Творца и бога твоего!
Ты мыслить здесь дерзал о боге,
А там ты пред лицом его.
Но мы во тьме блуждать остались
И в прахе, где поднесь скитались,
Не сыщем места отдохнуть,
Пока, оконча путь страданий,
Испивши чашу слез, рыданий,
80 Мы удостоимся заснуть.
Но ты заснул... и всем ли можно
Тебе подобно кончить век?
Блажен, блажен стократ неложно,
Кто так, как ты, свой путь протек.
Ты жизнь небесную вкушаешь,
Ты жив, — ты с нами обитаешь!
Тобой в сей миг внушенный я
Твой стих здесь повторить дерзаю,
В восторге чувства восклицаю:
90 «Жив бог! — жива душа твоя!»
Июль — октябрь 1816
244. ОДА НА СМЕРТЬ ДЕРЖАВИНА{*}
Вовеки лирой будет славен
Анакреон и Флакк и Пиндар наш.
«Уж нет его! — в унылом стоне
Печальных муз мне слышен глас. —
Уж нет его! На Геликоне
Российский светлый фар погас!
Певец любви, победы, бога
Чрез праг Плутонова чертога
В подземный Элизей грядет.
На круге звездного эфира
Затмилася небесна лира:
10 И, ах! Державина уж нет!»
Что слышу я? О весть жестока!
Удар сей душу мне пронзил,
И гнев непримирима рока
Вновь чашу зол над мной излил:
Вновь верного лишает друга.
Там плачет нежная супруга,
Толпа тут бедных и сирот.
Неумолимая судьбина
Отъемлет у России — сына,
20 У мира — образец доброт.
О скорбь! И скорби безотрадной
Мы в горьких не смягчим слезах;
Рыдаем, а в могиле хладной
Бессмертного уж тлеет прах;
Уста, что гимнами гремели,
И сердце, в коем пламенели
Любовь к добру, ко злобе гнев,
Уже голодный червь снедает.
Увы! всё в мире поглощает
30 Ненасытимый смерти зев.
О смерть! и царь, и раб презренный
Подданство всё равно твое,
И все, как жертвы обреченны,
Падут на остро лезвиё.
Равно сражая скорбь и радость,
И ветхость, и красу, и младость
Непритупленною косой,
Трофей ты пеплом посыпаешь
И славны царства поращаешь
40 Пустынным терном и травой.
Как быстрая река в долине,
Через кремнистый рея праг,
Коснувшися морской пучине,
Теряется в ее зыбях;
Древа, взращенные веками,
И зданья, срынуты волнами,
Мелькнув мгновенно, тонут в ней, —
Так вся мирская скоротечность,
Через тебя вливаясь в вечность,
50 В глубокой гибнет бездне сей.
Но нет, муж, Фебом увенчанный,
Под общий не идет закон:
Как остров близнеца Дияны,
Из бездн морских возникнет он;
На корне лавра утвердяся,
Угрюмой бури не страшася,
Священное чело взнесет
Поверх пучины разъяренной,
И Аполлонов лес зеленый
60 Там для венков его взрастет.
Иди, подобно водопаду,
Что с гор высоких в дол стремит
Хрустальну быстрых вод громаду
И громом грома звук глушит,
В алмазах солнца луч играет
И радугу изображает
В поднявшейся от брызгов мгле;
Жемчу́г клубами в пене льется,
И мрачный бор сырой трясется,
70 Низвесясь на его челе.
Но вдруг зима, дохнувши мразом,
Падущи леденит ручьи;
Блестящи яхонтом, алмазом,
Оцепенев, висят струи,
По них сверкает луч игривый,
И разноцветные отливы
Еще ярчее взор разят,
Ловец приблизиться страшится
И в изумленьи лишь дивится,
80 Что не гремит уж водопад!
Но ты, под гробовой доскою,
Державин! гимнами гремишь,
И поздний род твоей трубою,
Цевницей, лютнею пленишь.
Где сыщется в пространном мире,
Кто б так, как ты, на звонкой лире
Воспел величество творца,
Победы росса знамениты,
Волшебны прелести Хариты
90 И блеск Фелицына венца?
Поборник правды, ты святую
Всем гласно истину вещал,
Разил коварство, хищность злую,
Гордыни буйство унижал.
В картинах резких иль игривых
Представил страсти душ строптивых
И счастья льстивого мечты;
Вождей и грозных память боев,
Монархов мудрых и героев,
100 И славу — обессмертил ты.
Пока сиять Россия будет
В торжественных венках побед,
Тебя потомство не забудет
И имя барда вознесет.
Злый Хрон, всё в мире истребляя,
Твой памятник истнить желая,
Преткнется о ступень его;
И, вечною покрытый тьмою,
Плутон забвения рекою
110 Не смоет лавра твоего.
Пергам трава уж зарастила,
Ограды снес морский разлив,
Но, славу сохрани Ахилла,
Омир средь нас доныне жив.
Так ты, хотя б леса, пустыни
Покрыли росские твердыни,
Как лавр священный процветешь
Над падшею во прах державой.
Державин! ты своею славой
120 И славу росса преживешь.
Почто же слабыми стихами
Дерзнул бессмертного я петь?
Омывши памятник слезами,
В молчаньи должно б мне скорбеть.
Увы! прости мне, друг любезный!
Что с томной жалобою слезный
Из сердца проливаю ток,
Прости, и песнь сию унылу
Прими, о друг мой! на могилу,
130 Как скорбью брошенный цветок.
18 августа 1816 Обуховка
Стихи:
4. Фар — Фарос, небольшой остров близ Александрии; на нем Птоломей построил высокую башню, служившую маяком для руководства плавателей. Таковые построенные в других местах приняли название фapa.
7. Элизей — жилище, определяемое древними для умерших добродетельных людей.
9. Небесна лира. На звездной сфере, в северном отделении находится созвездие, Лирою именуемое.
53. Остров близнеца Дианы. Мифологи повествуют, что Нептун воздвиг из моря остров Делос, для убежища Латоне, гонимой супругою Юпитера при рождении Аполлона и Дианы. По сей же причине остров Делос посвящен был богу стихотворства.
105. Злый Хрон — Сатурн, означает время.
109. Забвения рекою Лефе, известная адская река, которой имя значит забвение.
111. Пергам — то же, что Илион и Троя.
245. РАЗЛИЧНОСТЬ ДАРОВАНИЙ{*}
В странах полнощных Ломоносов
На лире первый возгремел,
Высоки гимны в слух он россов
В божественном восторге пел.
Равно велик, бессмертно славен,
Внушенный музами Державин
В златые струны ударял
И переходом в тон из тона
Горация, Анакреона
И Пиндара нам воскрешал.
Кто исполинам сим знакомо
Посмеет поприще протечь?
Ползуще в прахе насекомо
Не устрашится ль грозных встреч?
С холма на холм они ступали,
Широки реки прешагали,
Круг мира был их небокруг;
Верх облак глас их раздавался,
С перунами перекликался,
Пленял и поражал наш слух.
А мне судьба скупой рукою
Коль скудный уделила дар,
Я горней не помчусь стезею,
Как дерзкий в древности Икар,
Но, подвиг соразмеря с силой,
Как мотылек сей легкокрылый,
Порхать лишь буду по цветам;
Без смелого стихов искусства,
Простые, к сердцу близки чувства
В простых напевах передам.
Счастлив, коль голос мой унылый
С чужою грустью соглашу
И тайной соучастья силой
Слезу страдальца осушу,
Коль мной печальный убедится,
Что скорби нить не вечно длится,
Что здесь надеждам нет конца.
Счастлив, гнетомого тоскою
Коль сладкой мыслью успокою,
Что есть чувствительны сердца.
15 июля 1818
246. К НЕСЧАСТНОМУ{*}
О ты, кто б ни был ты, несчастный!
В страданиях сподвижник мой,
Чьи дни все пасмурны, ненастны
Мрачатся скукой и тоской, —
Внуши мой голос незнакомый!
Судьбой по терниям влекомый,
Как ты, я токи слезны лью,
Как ты, под гнетом бед стенаю;
Внемли ж мне — я развлечь желаю
Моею скорбью скорбь твою.
Пускай счастливцы веселятся,
Отрад сладчайши чаши пьют,
Блаженством жизни пресытя́тся
И на возглавьи нег уснут, —
Коль с завистью на радость взглянем,
Сравненьем лишь несчастней станем!
Так лучше дружно съединим
Взаимные печали наши
И, горьки разделяя чаши,
Слезой участья усладим.
Мы страждем часто неповинно,
Но бог наш, но творец наш благ:
Рачит о тварях благостынно
И мзда их — на его весах.
Коль милость вечно с ним пребудет,
Отец ли чад своих забудет,
С рожденья их — его сирот?..
Нет, нет, но в миг, как жизнь прервется
И дух в бессмертность облечется,
Ущедрит чад отец щедрот.
Мы страждем, но се жребий тлени, —
В огне так чистится крутец.
Страданья — к радости степе́ни:
Начало те — сия венец.
Чем с большей трудностью, стараньем,
Чем с тягостнейшим ожиданьем
Желанных достигаем благ,
Тем чувствуем мы их живее:
Меж туч звезда блестит ярчее
И светоч сквозь сгущенный мрак.
Каким напастям подвергался
Коломб, обретший Новый Свет!
С пучиной, с бурями сражался,
Дерзал навстречу явных бед,
Не мог ни гнев стихий ужасных,
Ни страх Харибд и Скилл опасных
Остановить героя бег;
Но что с восторгом тем в сравненьи,
Когда узрел он в отдаленьи
Желаний цель — безвестный брег!
Так целью нам да будет вечность!
Вся наша жизнь — к ней трудный путь,
Но мера жизни — скоротечность,
И в круге времени мелькнуть
Едва должайший век успеет,
Земля, как злак ее, истлеет,
Сонм звезд, и солнце, и луна
Затмятся, след их истребится,
Но вечность — в боге утвердится,
Безмерный век его — она.
И дверь к ней — гроб! В пыли презренный
Влачится червь не весь свой век:
Уснет — во сне преображенный,
Уж златокрылый мотылек
С цветочка на цветок порхает.
Такой нас жребий ожидает
За бренной гробовой доской:
Житейско преплывая море,
Встречаем лишь труды и горе,
За гробом — нову жизнь, покой.
Счастливцы смерти пусть страшатся,
Им дорог жизни быстрой миг,
При двери гроба разлучатся
Они с стяжаньем всех благих:
Оставят роскоши приятство,
Оставят почести, богатство
И беззаботный круг утех
И, томны вежди закрывая,
Скорбят, надежды луч теряя
Найти приятнейший им брег.
А мы что в жизни сей теряем?
Убожество, печаль, труды,
В могиле с нами погребаем
Заботы, горести, беды;
Когда их с тленью в гробе сбросим,
С собою всё свое уносим:
Надежду лестну вечных благ.
Под гробовой мы зрим доскою
Отверстые врата к покою:
Нам шаг в могилу — в вечность шаг.
Несчастный! жизни сей мятежной
Преплывши трудный, краткий путь,
Достигнешь пристани надежной,
Где ты возможешь отдохнуть.
Дерзай же! — с бедствами сражайся,
Противу горестей мужайся
И, гроба близкий зря порог,
Теки чрез легкие преграды
В храм вечности: с венком отрады
Там ждет тебя отец твой — бог.
<1819>
247. ОДА НА ПИИТИЧЕСКУЮ ЛЕСТЬ{*}
Велик в позднейши прейдет роды
Любимый музами пиит,
Что чувства, мысль, красу природы
В стихах своих животворит,
Но больший тот, чья звонка лира,
Изобличая злобу мира,
Гремит лишь правдой в слух царей:
Гордыня гласу внять страшится,
И ей прислужна лесть стыдится
10 Личины гнусныя своей.
Внемлите, свыше вдохновенный
Как царь-пиит к царям зовет:
«Почто ко истине заткненны
Отверзли уши для клевет?
Не соблюдя закона свято,
Мздоимное почто вы злато
Кладете на весы судов?
Почто, средь мира сея брани
И отягчая бремя дани,
20 Пиете пот и кровь рабов?
Я видел, в славе нечестивый
Взносился как ливанский кедр,
Что к небу высит верх кичливый,
До адских вкореняся недр.
Прошел я — и его не стало,
Взыскал — и место то пропало,
Где буйства возвышался рог.
Цари надменны! трепещите;
Что смертны вы, воспомяните:
30 Противится гордыне бог».
Так царь-пророк земным владыкам
Священнейший их долг твердил
И раболепной лести кликам
И лжехвалам внимать претил.
Занятий сельских назидатель,
Омира скромный состязатель,
Бессмертный Гезиод царям
Так пел отважны поученья
И яростью небесна мщенья
40 Грозил взносящимся главам.
Не столь мечом, как громом лиры
Алкей тиранов устрашал;
Всевластия потряс кумиры
И жертвою свободы пал.
Скрыжали древнего закона
Резцом священным Аполлона
Начертаны для ахеан.
На лире, музой оструненной,
Солоны песнью вдохновенной
50 Вдыхали доблести в граждан.
И Флакк, изоблича пороки,
Расслабившие сильный Рим,
Пел смело резкие уроки
Соотчественникам своим.
Но, о преврат! Любимец Феба
Унизил дар бесценный неба,
Хваля распутные сердца;
И в знаменитом сем пиите
Ползущего в большом синклите
60 Мы зрим Октавова льстеца!
О стыд! и злобу что исправит,
Священный коль язык богов
Коварство, месть, убийцу славит
И человечества врагов?
Кем доблесть воспоется строга,
Могущество и благость бога,
Богоподобные цари,
Коль глас поэзии священной
Торжественно велит вселенной
70 Воздвигнуть буйству алтари?
Безмездным рвением водимый,
Кто цепь расторг родимых стран;
Отвергши прелесть диядимы,
На степень стал простых граждан,
И под убогий кров наследный
Венцы, трофеи скрыл победны.
Хвалой не посрамится ль лир,
Которыми разбой, крамола
Иль хищник царского престола
80 Преобращается в кумир?
Достойны ль петь они владыку,
Что, сам из мрака лишь исшел,
Вдруг область просветивши дику,
На сферу славных царств возвел;
Как из земли вновь войски ставил;
Как из-под вод вдруг флоты плавил
В Белт, в Касп и в льдистые моря;
В ком, новым чудом изумленна,
В герое видела вселенна
90 Слугу державы и царя?
Бессмертие дарует слава
И к подвигам благим стремит,
Но лесть в устах ее отрава,
Что доблесть в семенах мертвит:
Возмогут ли на труд великий
Хвалебные подвигнуть клики,
Лавровый нас польстить венок,
Когда весь мир тому свидетель,
Что им, равно как добродетель,
100 Приосеняется порок?
Да гнев небес запечатлеет
Те ядом дышащи уста,
Которые отверзть посмеет
Коварна лесть иль подла мзда!
Да громом раздробится лира,
Что в честь кичащегось кумира
Хвалебны гимны возгремит!
И да познают все владыки,
Что те лишь их дела велики,
110 Хвале которых правда щит!
Вторая половина 1810-х годов
Стихи:
12. Царь-пиит — псалмы Давида.
42. Алкей — уроженец Митилены — был знаменитый лирик и ненавистник тиранов, посему-то сочинения его назывались: стихотворения на мятежи... Повествуют, что Питтак, царь Митилены, помрачил славу мудрого законодателя, повелев умертвить его.
47. Для ахеан. Древнейшие законы греков были писаны стихами, в том числе и Солоновы.
49. Солон — один из седми мудрецов Греции и законодатель афинян, писал многие нравоучительные стихотворения.
51. Флакк. Гораций написал весьма много резких и прекрасных пороки обличающих од, но также большое число наполненных лестию императору Октаву Августу, известному по жестокости и развратам, которых последствие кроткого правления его изгладить не может.
76. Трофеи скрыл победны — князь Пожарский.
107. Хвалебны гимны возгремит.
Когда б владыка всемогущий,
Услышал глас мой вопиющий,
О, сколько б вдруг увидел мир
Немых людей — разбитых лир!
248. ЗАВИСТЬ ПИИТА {*}
Tibur, Argeo positum colono,
Sit meae sedes utinam senectae!
Sit modus lasso maris et viarum militiaque! [1]
Что пальма, что венец лавровый,
И обелиск, и мавзолей?
Дробит их в прахе Хрон суровый
Под сильною пятой своей.
Как метеор в зыбях эфира,
Так слава исчезает мира
В туманной дальности времен!
И что сиять в ней может вечно?
Кто свяжет время быстротечно
И воскрылит к бессмертью тлен?
Лишь Феба дар и лирны струны
С потомством нас соединят:
Как резки эхи, как перуны,
Немолчно звуки их гремят.
Давно безвестная могила
Гнетет в пустыне прах Ахилла,
Но в песнях он Омира жив.
Без лиры скрылся б след героев
И память знаменитых боев
В развалинах стовратных Фив.
Сомнительну Энея славу
Вергилий лирой обновил
И вечный памятник Октаву
На почве лести утвердил;
Как он, любимец муз и граций,
Веселый любомудр Гораций
Поднесь нас учит скромно жить,
Страшиться роскоши, разврата
И друга Флакка, Мецената,
Как друга нашего любить.
Давно певцов сих нет на свете,
Но слава их в веках живет,
И время в молнийном полете
С собой ее не унесет;
Их нет, но, песнью их плененны,
Спешим в тот край опустошенный,
Где раздавался глас их лир,
Где луг был топтан их стопою,
И восхищенною мечтою
Переселяемся в их мир.
Но, ах! почто воспоминаю
О сча́стливых любимцах муз?
Лишь в сердце зависть возрождаю, —
Я тяжких не расторгну уз,
Которыми судьба строптива,
К ним щедра мать, чадолюбива,
Мой скудный оковала дар.
Всё должен в тине я влачиться,
И даже тем не смею льститься,
Чтоб пасть, как дерзкий пал Икар.
Вотще звучу на томной лире, —
Когда окончу жизни путь,
Из всех, оставленных мной в мире,
Никто не прийдет и взглянуть
На ветхий тот шалаш, убогой,
Где, скрыт от шумныя тревоги,
На безызвестных Псла брегах
Протек мой век уединенный,
Как скромной рощей осененный
Ручей, извившийся в лугах.
<1820>
249. ВОЗЗВАНИЕ НА ПОМОЩЬ ГРЕЦИИ{*}
Какие громы раздаются
На полдне, с воплями смесясь?
Откуда дымные несутся
Столпы, до облаков клубясь?
Там грозной брани слышны клики,
Убийц жестоких гласы дики
И жертв убийства томный стон;
Земля трясется от ударов,
И вспыхнул огнь, и от пожаров
Далекий рдеет небосклон.
Се Греция, бессильна боле
Сносить ее дручащий гнет,
Бессильна в горестной неволе
Претерпевать всю лютость бед,
Против злочестного тирана,
К ней лютым зверством обуянна,
Защиты обнажила меч,
Вокруг креста соединилась
И в славную стезю решилась
Ее преславных предков течь.
Но враг, три века кровь пиющий
Им угнетенной жертвы сей,
Собравши спиры, месть несущи,
Простер злодейску длань над ней,
Священны храмы оскверняет,
Причет невинный умерщвляет,
И жен и дев на студ влачит;
Сжигает веси, рушит грады
И трупы граждан всех в громады
Горой на стогнах громоздит.
Увы! и льющась кровь реками
Не утоляет жажды злой,
Усеять хочет он главами
Весь край, попран его стопой.
Он хочет, в месть своей гордыни,
Страны все обратить в пустыни
И, не поставя буйству мер,
На всех живущих смерть изрыгнуть,
Чтоб в лютой ярости воздвигнуть
Из Греции — один костер.
Везувий в гневе так пылает,
Так, пламенны открыв уста,
Горящи реки изрыгает
На все окрестные места:
Там палит жатвы, вертограды,
Тут жупелем заносит грады,
И, многочисленный народ
Пожрав с пространною столицей,
Над сей всеобщею гробницей
Кремнистый возвышает свод.
Что ж, бедствам в жертву обреченна,
О злополучная страна!
От лютых язв изнеможенна
И кровью чад обагрена,
Что в скорбной ты предпримешь доле?
Томиться ль в тяжкой вновь неволе
Или ж, собрав остаток сил,
Чтоб свергнуть рабства цепь постылу,
Преобразишься ты в могилу
Средь круга вражеских могил?
Так, так, ты твердо предприяла
Иль пасть, иль тяжко иго стерть,
И к чадам доблестным воззвала:
«Свобода, храбрые! иль смерть!»
И храбрые к мечам стремились,
Как из земли, полки родились;
Одним все духом млад и стар,
И жены, вспламенясь, ко брани
Отважные простерли длани, —
И смертный отражен удар.
В пределах тех, где предки славны
Взрастили лавры на полях,
Где Ксеркса жезл самодержавный
И меч его поверглись в прах,
Где горды зрели Термопилы,
Как греков горсть все персов силы
В стремленьи воспятить могла
И где, отечество спасая,
Ни шага вспять не отступая,
Дружина храбрая легла, —
Там вновь отважная дружина
На поле ратное течет,
Против свирепа властелина
Вновь племя Спарты восстает;
В мечи перековав оковы,
Все в лютый бой лететь готовы
Без шлемов, броней и щитов:
Им шлем — священна правость брани,
Им бро́ня — крепка грудь и длани,
А щит — всевышнего покров.
Дерзайте, доблестные чада!
Стесните правоверну рать;
Против креста все силы ада
Возмогут ли противостать?
Уже моря ваш флаг познали,
Где храбры предки потопляли
Несчетны перски корабли;
Уж меч ваш в тех полях сверкает
И ветр хоругвы возвевает,
Где их врагов полки легли.
А вы, могущие державы,
Поклявшиесь кресту служить!
Захочете ль бессмертной славы
Себя в сей брани отчуждить?
Возможно ль зреть вам терпеливо,
Чтоб враг попрал пятой кичливой
Единоверну вам страну,
Чтоб дланью лживого пророка
Повержен в прах был крест Востока
И чтил царицу тьмы Луну.
Дерзайте, — в бой взносите длани,
Да съединит всех веры глас,
И скоро роковый на брани
Ударит Магомету час.
Уже отверсты вам дороги,
Уж страх и мрачные тревоги
Срацина душу потрясли;
Дерзайте, буйства рог сотрите
И громом мести потребите
Врагов креста с лица земли.
А ты, чьи громы уж готовы
На буйную гордыню пасть,
Обыкший чужды рвать оковы
И усмирять тиранов власть!
Спеши, и с грозной колесницы
Ударом сильныя десницы
Взнесенно размозжи чело;
Рази, — разрушь гнездо злодеев
И узы тяжкие ахеев
Как бренно сокруши стекло.
Тебе назначено судьбою
Прийти, увидеть, победить
И троны спасшею рукою
Востока стан восстановить.
Сам бог на путь наставит правый,
Он знает, что не прелесть славы,
Не мзда — предмет души твоей,
Что мир держав — твоя отрада,
Блаженство подданных — награда,
Креста победа — твой трофей.
1821 или 1822
250. НА СМЕРТЬ НАПОЛЕОНА{*}
Высокомерный дух, смирися!
Склони взнесенный буйства рог!
Внемли прещенью и страшися:
«Противится гордыне бог».
Игралище всемощна рока,
Не мни: нет власти, счастью срока.
Се меч над выей уж висит,
Се край отверзся небосклона;
Зри вдаль: там прах Наполеона
В пустыне каменистой скрыт.
Пришлец, свободныя державы
Главой он был, пленив сердца.
Почто ж чрез умыслы лукавы
Искал он царского венца!
Почто, воздев злату порфиру,
Всеобщим самовластьем миру
Безумно угрожать хотел?
Се казнь; и жрец всеалчной страсти,
Предела не познавший власти,
Ничтожества познал предел.
Так с юга вихрь поднявшись бурный
Погибель наносил странам;
Застлавши прахом свод лазурный,
Размчал он жатвы по полям;
Коснулся зданий — зданья пали,
Ударил в лес — древа трещали,
И ниц полег дремучий лес;
Всё буйным он громил стремленьем,
Но вдруг, с сильнейшим разъяреньем,
В столп взвился к небу — и исчез.
Исчез и славы метеора
Блестящий луч так в миг один!
Где верх торжеств, там верх позора:
И в узах — грозный властелин!
Какой преврат! — простой породы
И всем безвестный, юны годы
Едва средь браней протекли, —
Уж равного не зрел он боле,
На велелепном сел престоле
И жезл приял судьи земли.
К подножью ног счастливца пали
Народы, царства и цари,
Цари от взора трепетали;
Мечом решая мир и при,
Он всё подверг убийств законам,
Ступал по раздробленным тронам
И след трофеями устлал,
Но манье вышнего десницы —
И с громоносной колесницы
Строптивый победитель пал.
Давно ли на гиганта с страхом
Взирал весь изумленный мир?
Престолы покрывались прахом
И вретищами блеск порфир.
Всё рушила десница люта,
Но грозна сближилась минута
И тот, кто троны все потряс,
Преткнулся, шед в победном лике;
И роковой царей владыке
На Севере ударил час.
Бежит он по снегам стезею,
Окровавленной им, и росс
Могучей дланию своею
Низринул страшный сей колосс.
Вотще отважная измена,
Надеждой буйной ослетенна,
Опять на трон его взвела:
Он пал — судьба его свершилась,
И в трон тирана превратилась
Кремниста средь морей скала.
Куда ни обращал он очи,
Безбрежну зыбь везде встречал;
Постылы дни, бездремны ночи
В уныньи мрачном провождал;
Терзали дух воспоминанья;
Престол, победны восклицанья —
Всё было, как призра́ки сна;
Пробудок — ссылочна пустыня,
И в ней смиренная гордыня
Жива навек погребена.
Теперь там труп титана кроет
Лишь персти чужеземной горсть
И в черепе останки роет
Презренный червь, гробницы гость;
А тень, блуждая вкруг могилы,
Лишь воплей слышит гул унылый
И клятвы жертв убийств, крамол;
Потомство клятв сих не забудет,
И в нем Наполеон пребудет
Бессмертен — слухом буйств и зол!..
Вожди надменны! вразумитесь!
Он был пример вам и глава:
Священны всем сердцам страшитесь
Насильством нарушать права.
Чем боле счастье вас ласкает,
Тем неприметней приближает
К стремнине, с коей должно пасть.
Судьба к неправде буйной строга:
Вам срочна власть дана от бога,
Его всевечну чтите власть.
Начало 1822
251. УБИВСТВО{*}
Убивство! кто твой первый чтитель?
Кто жизнь свою тебе обрек?
Не дебри кровожадный житель,
Не лев, не тигр — но человек.
О чудо, о преврат ужасный!
В деснице твари сей прекрасной,
Сего подобия творца,
Орудье смерти свирепело,
И первую убивство зрело
Свою в нем жертву и жреца.
Так, так, — с первоначальна века
От смертных буйство возросло,
И вдруг с паденьем человека
Ниспало на вселенну зло:
Все звери лютость ощутили,
Но гладны челюсти багрили
Лишь кровью разнородной им,
Союзы братства уважали
И сей завет передавали
Поднесь исчадиям своим.
Но Каин, первый сын разврата,
Свирепой завистью возжжен,
Убивства длань подъял на брата;
Увы! и Авель пал сражен;
Он пал у алтаря священна,
В знак благодарности взнесенна
Творцу, подателю всех благ.
С тех пор сие убивств начало
Примером всем потомкам стало,
И зло свершил — к злу первый шаг.
С тех пор, чтоб чрево прихотливо
Не овощьми лишь пресыщать,
Отродье Евино строптиво
Животных устремилось жрать;
И всё, что в воздухе летает,
Что в поле, в дебрях обитает,
Что, кроясь, плавает в водах,
И даже труп ему подобных,
Лишенный почестей надгробных,
Обрел свой гроб — в его устах.
С веками гибло самоедство
И зла уж корень иссыхал,
Но в злейшее ему наследство
Явился пагубный металл.
О злато! в день и час проклятый,
Из мрачных ада недр изъято,
Колико принесло ты бед!
Ты вновь неистовства родило
И кровью смертных обагрило
И древний весь и новый свет.
Чрез дальни, безызвестны воды
Плывут враждебны корабли
К брегам, где мирные народы
Селят златый хребет земли;
Вдруг гости златом обуяли,
У слабых с жизнью похищали
Светящегося горсть песка;
Пылают кущи, веси, грады,
И трупов и костей громады
Возносит буйственна рука.
Как Нил ревущими волнами
Стремится из своих вершин
И потопляет меж горами
Пространство низменных равнин,
Так кровь невинных жертв струилась,
Страна вся ею напоилась;
Куда ни обращался взор,
Встречал лишь казни, убиенья;
Столь наглого опустошенья
Не произвел бы глад и мор.
Но можно ли исчислить бедства,
На сей низвергшиесь предел,
Представить все мучений средства,
Которы смертный изобрел
Для хладнокровного терзанья
Себе подобного созданья?
Нет, нет, — да замолчат уста,
Да ум и вера постыдятся,
Что в лютых кровопийцах зрятся
Слуга и ученик Христа!
Правдивы прекрати укоры,
Для зол толь слабые бразды,
Смущенны обратим днесь взоры
На новые убивств следы:
Уж копья, и мечи, и стрелы,
Которыми земли пределы
Опустошались долгий век,
Льют, мнилось, слабо крови токи,
И вновь орудия жестоки
Обрел для смерти человек.
Он страшны грома зрит удары,
И се губительства клеврет
Из медных жерл перуны яры
Сквозь дым и пламень в бранях шлет:
Уж трупы тьмами упадают,
Твердыни к облакам взлетают
И, свергшись, кроются землей,
И на пространстве всей вселенной
Убивство дланью разъяренной
Ужасный ставит свой трофей.
И буйство славы возрастало,
И лавром тот себя венчал,
Чье сердце лишь побед алкало,
От коих мир весь трепетал;
Причислен к первенцам героев,
Кто посреди свирепых боев
Несчетно смертных умертвил,
Отцом отечества назвался,
Сынов кто кровью обагрялся
И тяжким игом их гнетил.
Восстани, боже сил! Высоку
Простри длань мщенья на убийц!
И жажду утоли жестоку
Остервенелых кровопийц,
Сверши над злобой суд твой правый,
Низринь алтарь кичливой славы
И златолюбия кумир;
Порывы укрощая бранны,
Смягчи в нас души обуянны
И миром умири весь мир.
7 декабря 1822