111. ОСВОБОЖДЕННАЯ МОСКВА{*}
1 Пою оружие и мощь российской длани
Во время внутрь ее горящей страшной брани.
О муза, ты мою мне лиру днесь устрой
И подвиги со мной российских чад воспой,
Тебе бо ведома деяний смертных древность.
Поведай мне сама сынов российских ревность
И возгласи со мной сладчайший оный час,
Как пленную Литвой Москву Пожарский спас
И как с восшествием на царство Михаила
10 Унылая Москва свой вид возобновила.
Уже несчастливый царь Шуйский... о удар!..
Был предан поляка́м от собственных бояр.
О, если б мне о сем постыдном вероломстве
Повествование загладить смочь в потомстве!
Но истина сама нам в повестях сие
Гласит плачевное для россов бытие:
Мне должно истину в сей песни возглашати,
Мне должно лиру всю слезами орошати.
Уж преданный Литве быв Шуйский от начал,
20 В литовской области плачевно жизнь скончал,
В темнице тяжкими оковами томимый,—
Как гордый Жигимонд, поборник россов мнимый,
Оружием Москвы грудь томну раздирал
И длань свою на скиптр российский простирал:
Под видом да цветет России вечно слава,
Сулит на царство дать боярам Станислава,
Единого из двух рожденных им сынов,
А сам меж тем теснит осадой войска Псков.
Сей град, построенный людей российских потом,
30 Служил твердейшим ей от враг ее оплотом,
И се — немногое число в нем росских чад,
Стесненны войсками, в нем терпят лютый глад,
Уже враги <нрзб> на приступ шли трикраты.
Не могут <нрзб> высокие раскаты.
Но, бывши освещен орудий бранным блеском,
Ответствовал Литве ужасным дланей плеском,
Явил и огнь, и дым на пламенном челе,
И, распростря свои широкие криле...
...Болярин тако сей, благочестивый муж,
40 Имел в себе свойство́ великих самых душ,
И не работая он духом плоти тленной,
Взлетает мыслями во сне к творцу вселенной.
И се — Господь ему видение послал:
Внезапу юноша пред одр ему предстал,
Одеян белою небесною одеждой,
И взор его блисгал веселою надеждой;
В деснице скипетр был, венец был на челе,
И златом за спиной блестящие криле;
Представ ему пред одр, и так ему вещает:
50 «Да мой приход тебя, о Шеин, не смущает!
Хранитель росского престола я есмь дух,
Склони к моим словам внимательный твой слух:
Господь благоволил Россию наказати
И хощет о царе в вас души истязати,
За вероломство всех бунтующих боляр
Он хощет на Москву наслать глад, меч, пожар;
Враги бы не могли твоей усердной рати
Своею силою чрез много дней попрати,
Но стало наконец угодно небесам,
60 Дабы сей град и ты в плененьи был и сам.
Есть некто в граде сем изменник нечестивый,
Андрей Дедешин то, твой друг, но друг твой льстивый.
Он время днесь к тому удобное нашел
И тайно от тебя в литовский стан ушел.
Ко Жигимонду он предстал теперь пред взоры
И дерзкими усты ведет с ним разговоры.
Сказует слабости полночный стены,
И завтра будете вы здесь побеждены.
Но ты, о храбрый муж, отнюдь не ужасайся.
70 За веру, за престол, за церковь стой, мужайся.
Яви Литве, каков России страшен строй,
Яви собою ей, что всяк из вас герой!
Дождешься по трудах ты времени счастлива,
Когда произрастет среди Москвы олива,
И мирны дни сея оливы будет плод,
Терпи и покажи, каков россиян род.
Сей скипетр и венец вручатся Михаилу,
Который обновит России прежню силу:
Уже я времена <нрзб> ясно зрю.
80 Будь верен <нрзб> великому царю!»
Вещав сии слова, от глаз его сокрылся.
И абие от сна болярин возбудился,
Исполнен ужасом и радостию весь,
Глаголет: «Посетил, о боже, ты мя днесь,
Ты дух мой, томный дух, исполнил весь надежды:
Пускай мне смерть сомкнет в мученьях тяжких вежды,
Я долг отечеству сыновний сотворю.
Я верен мне во сне явленному царю!
Но кто сей Михаил? Кто будет нам владетель?
90 О ты, вселенныя владыка и содетель,
Почто дерзаю я вникать в твои судьбы!
Ты нам пошлешь царя, мы суть его рабы».
По размышленьи сем он одр оставил вскоре —
Еще не явльшейся на небесах Авроре,
Он воздух голосом во храмине делит
И верному рабу войти к себе велит.
«Дедешин где Андрей?» — поспешно вопрошает;
Велит, да он к нему, не медля, поспешает
И в комнату к нему его да приведет.
100 Меж тем уже заря явила в небе свет.
Болярин воружен из храмины выходит,
Служитель главного к нему над стражей вводит,
И сей ему речет Дедешииа побег:
«Когда ты, государь, починуть лишь возлег,
Дедешин со твоим пришел мне повеленьем,
Что он идет за град твоим соизволеньем.
Я другу твоему оспорить не посмел,
Врата ему отверзть градские повелел».
Тогда болярин сна видение воспомнил,
110 Глаголет: «Так злодей предательство исполнил!»
И вскоре к своему он воинству приспел
И тако в бодрости он войску повелел:
«О други, бодрствуйте и вскоре воружайтесь,
За веру за свою, за церковь вы сражайтесь!
Я зрю — Дедешиным нам смертный ров изрыт,
Сей льстец прегнуснейший злым ядом весь покрыт.
Ко северной стене вы града все спешите
И тамо вы свою днесь храбрость покажите,
Оттоле враг начнет чинить приступ на нас:
120 Се нам страдальческих венцов приятный час!
Явите, чада, вы своею ныне кровью,
Что вы пылаете к отечеству любовью!»
И се — по воинству усердный шум восстал,
И огнь во очесах их жара возблистал.
<Нрзб> все воины, отважные сердцами,
<Нрзб> смертными, как брачными венцами.
<Нрзб> российский вождь поставити успел,
<Нрзб> в град молниеносных стрел.
<Нрзб> воздух весь от ядр летящих воет,
130<Нрзб> возопил: «Се ров Дедешин роет!»
<Нрзб> в стремленьи враг идет,
<Нрзб> противу лютых бед.
Тогда-то Шеину явил в себе всяк воин,
Что россом нарещись во свете он достоин.
Стремящихся к стене отчаянных врагов
Свергают со зубцов стремглав в глубокий ров,
Но сколько раз врагов с раскатов низвергали,
Толико раз они на оные взбегали.
Уже повержена ударами стена,
140 И сила россиян во граде стеснена,
Уже везде враги по стогнам града рыщут
И смертью добычи в домах побитых ищут.
Но Шеин, взяв из войск надежнейший отряд,
Выходит с малым сил числом к Литве за град,
Желая жизнь продать свою драгой ценою
И тяготить врагов ужасною войною.
Меч острый Шеина всех страшно поядал,
Кто первый под его удары попадал,
Подобно току вод, стремящусь чрез долину,
150 Несущему овец и пастырей в пучину, —
С отрядом Шеин всех противных поражал,
И всяк от действия меча его бежал.
Но, боем, ранами и ратью утомленны,
Немноги с Шеиным Литве достались пленны:
Сей ратоборец, быв собою побежден,
Полмертв, отдаться в плен врагам был принужден,
Но горды поляки, в победе быв суровы,
Кладут на воина тяжелые оковы,
И самый Жигимонд весь гневом воскипел,
160 Героя взять к себе под стражу повелел:
Не ради почестей блюдом он был столь свято,
Но мнил через него обресть он в граде злато, —
Тираны бо не чтут героев никогда.
Меж тем <нрзб> как быстрая вода
И разливаются <нрзб> по стогнам града.
<Нрзб> мечми родителей и чада.
Везде <нрзб> ручьи кровавые текут,
<Нрзб> младых к закланию влекут.
<Нрзб> и площади и домы,
170<Нрзб> в цепях влекомы.
На небо, жалостно стеная, вопиют
И слезы с кровию в руках Литвы лиют.
Но слезы к милости сердец не привлекают,
Свирепы воины как алчны львы рыкают.
О град, колико ты доныне был ни леп,
В руках Литвы ты стал разбойничий вертеп.
В сем граде некто был из юнош знаменитых,
Рожденный от любви супругов именитых,
Со девою себе подобного родства.
180 Спряжен любовью был, ждал брачна торжества.
Уже готовился в тот день во храм предстати
И деву юную супругою пояти.
Уже цветами одр украшен брачный был,
Уж мнил в объятиях иметь он, что любил...
ПЕСНЬ
112. СУД ПАРИДОВ{*}
Премудрым без любви не можно в свете быть,
Премудрость бо велит друг друга нам любить,
И, если в ком любовь с премудростью спряженна,
Того пребудет жизнь счастлива и блаженна;
Но кто пристрастною любовью дух прельстит,
Тот счастие свое в беды преобратит.
Явит нам то судьба Приамова здесь сына,
Что без премудрости вредна любовь едина.
Стремится дух воспеть прю трех богинь небесных,
10 Могуществом своим и славою известных,
Которую меж их Приамов сын решил,
Чем трон отеческий и Трою сокрушил.
Скажи, о муза, мне вину сея досады,
От коей гнев пылал Юноны и Паллады,
За что Парид не им победу дать судил
И в знак той яблоком Венеру наградил.
А вы, о юноши, сей песни глас внимайте
И мыслей тленными вещьми не занимайте.
Когда пленять начнет ваш разум красота,
20 Воспомните, что то есть светска суета,
Котора, как магнит, сердца младые тянет,
И коя с временем, как сельный крин, увянет,
Лишится прелестей блестящих навсегда
И боле цвесть уже не будет никогда.
Не истребляю сим я вашея любови,
Какая царствовать должна в кипящей крови, —
Но если вас она рабами ей творит,
Се страстный предстоит вам юноша Парид,
Который, ослепясь любовию без меры,
30 Невольник сделался роскошныя Венеры.
Но вас должна любовь к премудрости влещи,
Сия бо светлая небес прещедрых дщи
Едина нас собой от тварей отличает,
Творит счастливыми, спокойствием венчает,
Без коея пастух, вельможа, воин, царь
Не могут нарещись разумна в свете тварь.
Уже Пелеев брак с Фетидою свершался,
Уже Зевес своей судьбы не устрашался,
Какую рок ему из вечности предрек,
40 Что в свет Фетидою родится человек,
Который превзойдет родителя делами.
Затем владеющий громовыми стрелами,
Хотя к Фетиде страсть в груди своей питал,
Однако же ее в супругу не поял.
Уже бессмертные на браке возлежали
И песньми брачными супругов ублажали,
Как вдруг Дискордия, не званая на брак,
Досадуя, сама себе глаголет так:
«Или должна я снесть мне сделанну обиду?
50 Или я буду зреть Пелея и Фетиду,
Творящих торжество?.. Я брак их возмущу
И всё согласие на оном прекращу».
Рекла, и воздух глас ее нестройный внемлет;
Она же яблоко златое в длань приемлет,
И с надписанием: «Да лучшая возьмет»
Пред трех богинь на стол, невидима, кладет.
Вдруг самотюбие в богинях возблистало;
Мнит каждая, что ей иметь его пристало.
Пир рушился, и их решити должно прю
60 Угодно наконец Юпитеру-царю,
Да шествуют сии красавицы на Иду
Решити прю свою ко пастырю Париду.
В то время пастырь сей и купно сын царев
На сей горе играл в свирель свою меж древ;
Овечки спали все, и птички все молчали,
Скамандрины струи со тихостью журчали,
Кудрявы древеса, внимая нежный глас,
Не колебалися от ветра в оный час.
И сей горы хребет наполнился лучами.
70 Парид узрел богинь, стоящих пред очами.
Юнона первая, Зевесова жена,
Была сиянием небес окружена,
На раменах ее божественных порфира
Была соплетена из чистого эфира,
И на главе венец чистейший был металл,
Как молния, в очах Паридовых блистал;
Вторая же была премудрая Паллада,
И третия, сердец пылающих отрада,
Венера, тварей всех и всех растений мать,
80 Благоизволила на суд к нему предстать.
Сей пастырь, сын царев, судья нелицемерный,
Дабы решительный ответ им дать и верный,
Речет, да каждая себя в них обнажит.
И первая пред ним Юнона предстоит,
Вещая: «Юноша, внимай из уст сих слово,
И сердце смертное имей свое готово
К приятию речей, дверь в оно отворя.
Представь во ум себе величество царя;
Представь сию из всех ты смертных лучшу долю,
90 Неограниченны могущество и волю,
Неисчислимое богатство, славу, честь
И всё, что может сан царев с собой принесть.
Тебя поставлю я царем самодержавным,
И учиню тебя и мощным я, и славным;
Ты будеши тебя живущим о́крест страх,
И будет их и жизнь, и смерть в твоих руках.
Где всход со западом пресветлыя денницы,
Там будет власть твоей могущия десницы.
Престол твой будет всем державам прочим суд,
100 И царии тебе в дань да́ры принесут.
Тебя со страхом чтить все будут человеки;
Речешь — и двигнутся к своим вершинам реки.
Прославит даже тя сама небесна твердь,
И славы твоея ничто не может стерть:
Ты будешь оною во вечности гремети.
Коль буду первенство судом твоим имети,
Прославившего мя сама прославлю я.
И се, Парид, за суд награда есть твоя!»
Сказав, умолкнула и стан свой обнажает.
110 Парид, приступль к ней, зрит, зря с страхом обожает,
Но зрением не мог насытить смертный ум,
Отходит, погружен во тьму различных дум,
В которых, ужасом объят быв, утопает
И в размышлениях к Палладе приступает,
Котора, близ себя его не допустя,
Воздвигла твердый глас, приближиться претя:
«Постой, — ему рекла, — постой, непросвещенный!
Сбери всю крепость сил и разум расточенный,
Очисти мысль свою от всех мирских сует
120 И приступай потом ко мне увидеть свет,
Не напыщенны бо мой видят свет молвами,
А ты прельщен моей соперницы словами,
Величеством твое всё сердце утомил
И мысли буйные к престолу устремил.
На слабость я твою, о пастырь, не пеняю
И младостью тебя твоею извиняю;
Я знаю, что нельзя против страстей стоять,
Доколь кого моя не тронет благодать.
Едина я могу лишь смертных просвещати
130 И слабости сердец уму порабощати.
Расторгни убо ты завесу темноты,
Расторгни и познай блестящи суеты;
Воззри ты своего рассудка здравым взглядом
И виждь, что упоен твой ум сладчайшим ядом!
Прибегни ныне ты к премудрости, Парид,
И се она сама в очах твоих стоит;
Потребуй моего ты только врачеванья,
И все разрушатся столь слабы чарованья,
Я, иже восхощу, премудрыми творю.
140 О пастырь, я тебе подати свет горю:
Внимай, вещаю я нелестными устнами.
Владеть и управлять обширными странами,
Бесспорно, лучшая на свете смертных часть;
Но с тяжким бременем сия спряженна власть.
Что царский сан велик, я верю без препоны:
Что уст его слова суть стран его законы,
Что всё падет, к его повергшися ногам,
Что властию своей подобен он богам,
Что счастие его везде препровождает,
150 И, всем его служа забавам, угождает.
Но пышность ты сию, о пастырь, рассмотри,
Не стонут ли в своих забавах и цари
Желаньем умножать земель своих пространство?
Преходит иногда и кротка власть в тиранство:
Из славолюбия творимыя войны́
Не разоряют ли их собственны страны́,
Не изнуряют ли народы, им подвластны?
Внимай, как и цари без мудрости несчастны.
Но кто желает зреть правления плоды,
160 Тот должен приложить к правлению труды.
Не от щедроты ли владык зависит слава?
Не кротостью ль царя цветет его держава?
Не спорю, иногда быть должно и войне,
Когда злодей грозит войной его стране,
Когда и кроткий муж, носящий диадиму,
Обязан предприять войну необходиму.
Но та ли слава в свет должна о нем греметь,
Что только он врагов возмог лишь одолеть,
Когда о собственном владеньи не радеет?
170 Сей царь, и в кротости, тиранствуя владеет:
Ему от лютости трофей сооружен
И весь кровавыми телами окружен.
Пускай избегнешь ты, быв царь, сея напасти,
Но можешь ли, не быв премудр, бороти страсти,
От коих должен ты себя предохранять?
Ты должен тех льстецов от трона отгонять,
Которые царей порокам угождают,
А истине пути к их слухам заграждают.
От лести их себя ты должен защищать,
180 Злодеев истреблять, насильства прекращать,
Всех подданных твоих любить, хранить, покоить,
Полезное для них не в мысли только строить:
Часы владычества щедротой замечать,
Премудрых от невежд во царстве отличать,
Сносить с терпением друзей своих досаду,
Заслугам даровать достойную награду.
Такие-то цари приходят славы в храм,
А сим едина я способствую царям.
Проникни, о Парид, ты мыслию твоею,
190 Каков даемый дар соперницей моею.
Проти́ву же того даемый мною дар —
Рассудка здравого и сердца чистый жар.
Мои веселия пороков не вкушают,
Но, душу упоя, к бессмертным возвышают:
Их сладость только мне известна лишь одной
И тем, кому даю я свет увидеть мой;
Тебе открою тьму вещей я неизвестных
И ум твой погружу в явлениях прелестных:
Открою я тебе небесные страны,
200 Течение всех звезд, и солнца, и луны.
Открытием таким твой разум насладится,
Познаешь, как и где дождь, снег и град родится:
Чрез просвещение познаешь ты мое
Рожденье молнии и грома бытие,
Отколе ветры к вам свирепые дыхают,
Чрез что свирепствуют и паки утихают.
Проникнет, наконец, твой просвещенный взор
Во глубину пещер, в сердца высоких гор,
Земные недра в твой рассудок поместятся,
210 И златом все твои страны обогатятся.
Хотя меж смертными ты будешь обитать,
Но будешь их себя превыше почитать —
Не саном и ниже́ породы благородством,
Но самыя души великой превосходством,
Которую моим я светом обновлю
И выше жребия других постановлю.
Тогда пускай весь свет в пороках злых потонет,
Но светска суета души твоей не тронет:
Блаженства твоего ничто не может стерть.
220 Тебя не устрашит и сама люта смерть:
Ты будешь ждать сея ужасной всем царицы,
Как свобождения невольник из темницы.
Когда же при́дет сей тобой желанный час,
Ты будешь помещен на небе между нас.
Тот счастлив в свете сем, и счастлив непременно,
Кто следует моим стопам беспреткновенно.
Но мало таковых на свете смертных есть,
И редкость им сия самим же служит в честь.
Внимай, о юноша, что в мысль тебе вперяю,
230 Внимай и рассуждай, еще я повторяю».
Умолкла, речь свою богиня окончав;
Париду предстоит, броню с одеждой сняв,
Закрывшись несколько божественным эгидом.
Парид любуется ее почтенным видом:
Зрит перси, зрит ее широки рамена;
Почтенья мысль его и ужаса полна,
В которых погружен, он паки утопает
И ко прекраснейшей Венере приступает.
К нему же взор возвед, красавица сия
240 Глаголет с нежностью: «Прекрасный судия!
Не таковы мои услышишь ты реченьи,
Где были б строгие тебе нравоученьи:
Советов бо таких давати не хощу,
Да ими нежну мысль твою отягощу:
Твоя бо красота, твои младые лета
Не требуют еще толь строгого совета.
Не охуждаючи обещанных даров,
Соперниц был моих совет тебе суров;
Не приступаю я к их помыслам пространству,
250 Скажу, что первая влечет тебя к тиранству,
Другая о своей премудрости речет
И тем во скучну жизнь совсем тебя влечет,
Советуя тебе от света удалиться
И со дичайшими зверьми в пустыни скрыться.
Лишиться общества приятнейших оков,
Летать и мыслями превыше облаков,
Стараться постигать дела непостижимы,
Богами в вечной тьме от смертных содержимы, —
Не то ль же, что взносить на небо дерзку длань
260 И начинати вновь на час с Гиганты брань?
Не все ль вы, смертные, к согласию рожденны?.
Не все ли вы любить друг друга осужденны?
Приметь, найдется ли в природе кто такой,
Кто б вздумал разрушать желанный всем покой
Опричь, которых свет глашает мудрецами?
Сии единые, себя противу сами
Вседневно восстая, союзы дружбы рвут
И мнения свои премудростью зовут,
Другого мнения всегда опровергая,
270 Свои мечтания за правду полагая,
Что должен по его идти законам свет,
От коих обществу ни малой пользы нет.
И, наконец, они чего еще желают?
Да звезды все по их желанию пылают,
Да солнце и луна по тем путям текут,
Какие мудрецы сии им предрекут;
Чтоб самая земля их воле угождала
И по законам их плоды свои рождала,
И словом заключить, что их тебе совет
280 Исполнен суеты, тщеславия и бед.
А мой противу их совет совсем отменен,
И признаюсь, что мой не столь, как их, надменед.
Кто, пользуяся им, на свете сем живет,
Хотя величества он титла не несет,
Хотя не оглашен он звучной в свете славой,
Но, пользуясь всегда природы всей забавой.
Без подозрения, без страха весь свой век
Проводит, как вести обязан человек;
Не тщится постигать он тайн сокровенных
290 И не слывет в числе безумцев дерзновенных.
Но верь, противящись закону моему
Все позавидуют блаженству твоему.
Внимай, о юноша, тщеславну мысль отриня:
Я есмь природы мать, согласия богиня,
Владычица любви и нежности есть я,
Причина твоего и прочих бытия!
Моею волею животные родятся,
И мановением растения плодятся;
Воззри на небеса, на землю ты воззри;
300 Мои суть данники и боги, и цари,
В величестве своем мои оковы носят
И жертвы на алтарь мой в дань свои приносят.
Воззри ты мысленно в окружность света стран:
Герой и жаждущий разити всех тиран,
Сии чудовища, всех жаждущие крови,
Смягчаются одним посредствием любови.
Внемли, о юноша прекраснейший, внемли,
Нет рода такова, живуща на земли,
Который не был бы к забавам нежным страстен:
310 И самый лютый тигр бывает мне подвластен;
Закон бо мой родит не строгость и не суд,
Не возмущение, не зависть и не труд,
Не злобу, не вражду, не тяжкие железы,
Не подозрение, не стон, не горьки слезы, —
Но сопряжение пылающих сердец,
Любовь и дружество есть оного конец.
Простри душевные свои, о пастырь, взоры
И в воздух, и в моря, в пустыни, в дебри, в горы:
Не обладаю ли едина оным я?
320 Не я ли есмь виной сих тварей бытия?
Не силою ль любви вся тварь сия родится,
Чем воздух, и вода, и вся земля гордится?
Но если пресеку я всем животным плод,
Пуст будет воздух весь, земля и бездна вод.
Опустошение ж кого сие не тронет?
Сама вселенная о трате сей восстонет.
А днесь воззри в Кифер и в Книду, Кипр и Паф.
Увидишь множество живущих в них забав:
Там горы гимнами в хвалу мне оглашенны,
330 В лугах растут цветы, струями орошенны,
Дремучие леса, прекрасные сады
Являют на себе различные плоды.
Где земледелец, труд скончав себе полезно,
Приходит по труде покоиться к любезной, —
Там не присутствуют уныние и страх,
И радость каждого сияет на очах.
Там нет ласкателей, там вредных нет тиранов,
Там льстивых нет друзей и гнусных их обманов,
Там вся веселием кипит во всяком кровь,
340 Там игры, смехи там, там царствует любовь,
Там всё любовию и движется, и дышит:
Один на древесах любезной имя пишет,
Другой любезную венком свою дарит,
Иной с любезною о страсти говорит,
Иной в кристальный ток с возлюбленной глядится,
И паче тем любовь в сердцах у них родится,
Там всех сердца равно любви питает жар.
И се каков мой есть тебе даемый дар!
Но ты, о не́жнейший и мыслями, и леты!
350 Напечатлей мои на сердце все советы,
Познай моих к тебе глаголов сих вину.
Я лучшую тебе из смертных дам в жену —
И родом, и собой, и славою блестящу, —
Когда судом твоим я славу приобрящу».
Сим сделала конец беседы своея.
Тогда три грации предстали пред нея:
Одна легчайшую одежду с плеч снимала,
Другая под стопы ей розы подстилала,
А третия, дабы умножить в ней красы,
360 Располагаючи по персям ей власы,
Во беспорядок их приятнейший приводит
И тем убранства все на свете превосходит.
Зефир, на воздухе вокруг ее виясь,
В белейших льна власах Венериных резвясь,
Летанием своим их нежно раздувает
И тем к почтенью тварь богини призывает.
Потом, лишь члены все открыла мать отрад,
Исполнен воздух стал небесных аромат.
И ты, каменьями обилующа Ида,
370 Лишилась своего нахмуренного вида
И для Венериной небесной красоты
Явила на себе прекрасные цветы!
Леса вершинами друг другу помавали
И ветвями себя взаимно обнимали.
Тут львы и тигры, свой оставя грозный вид,
Пришли со кротостью, где стадо пас Парид,
И, не свирепствуя, овец его лизали,
Чрез что богине знак покорности казали.
Все нимфы гор, лесов и нимфы ясных вод,
380 Собравшись меж собой в единый хоровод,
Владычицу сердец их песньми прославляли
И пляску радостну, играя, составляли.
Огнеобразный Пан в толпе сатир идет,
Изобразя в своей одежде целый свет,
Эол бурливого Борея заключает,
И более Борей пловца не отягчает.
В смятенной бездне всей простерся сладкий мир,
И сверх смиренных вод летает тих зефир.
Трясущийся Протей на влагу всплыть желает
390 И к Иде по водам приближиться пылает.
Но пременить себя в какой не знает вид,
Из бездны выползши, поверх ее сидит,
Исполнен будучи и в старости любови,
Любуется, подняв свои густые брови.
Нептун, почувствовав покой во глубине,
Желает знать о толь внезапной тишине,
Тритона к своему престолу призывает
И известитися ему повелевает,
Какое строит то могуще существо.
400 Сей, выплыв и познав Венеры торжество,
Обратно перед трон владыки поспешает
И в раковинный рог Нептуну возглашает,
Что царствует во всей вселенной тишина
И что всему тому Венера есть вина,
Владычица сердец, мать нежныя любови,
Родившаясь в твоих волнах от Кела крови.
И се владыка вод с престола восстает
И с Амфитритою из бездны вод грядет
На черепаховой огромной колеснице,
410 Наяды с пением последуют царице,
Украшенны драгим растеньем грозных вод;
Тритон, предшествуя, гласит царев приход.
Уже является царь бездны над водою;
Волнопитаемой играет ветр брадою,
Обмоклые власы крилами развевал;
Царя принесший, прочь побег надменный вал.
Тогда угрюмый царь, оставя колесницу,
Появ с собою вод прекрасную царицу,
Восходит на Олимп меж синих облаков,
420 Откуда с жительми небес отец богов,
Со восхищеньем зря на Иду, светом ясну,
Там видит в торжестве он Кела дщерь прекрасну,
И грозный ада царь, ужасный всем Плутон,
Почувствовав в своем пресекшись царстве стон,
Что стали фурии его не столь свирепы,
Отъяти повелел от мрачных врат заклепы,
Да шествует во свет и сам Венеру зрит
(Познал бо, что она сей мир везде творит);
Заржавым скипетром под Этной ударяет
430 И в чреве оной хлябь широку растворяет,
В которой жупел он с одежд своих отряс:
Гора изрыгнула его во оный час,
Чем солнце над собой в день ясный погасила,
И колесница в свет Плутона возносила,
Везома четырьмя быв черными коньми.
Оставя по себе мир в аде меж теньми,
Плутон с бессмертными на Иду сам взирает
И по Венере сам со Зевсом поборает.
Меж тем младый пастух Венеру нагу зрит
440 И, наслаждая взор, весь пламенем горит.
Вся кровь Паридова любовию пылает;
Он зрит ее красу и зреть еще желает,
Изобразует бо в себе сия краса
При тихом солнечном сияньи небеса.
Он, чувствуя в себе необычайну радость,
Влечется в некую, ему безвестну, сладость.
Тогда Ермий ему то яблоко поднес,
С которым предпослал к нему его Зевес.
Парид, приняв его во длань свою, вещает:
450 «Богиня, коей ум красы мой не вмещает,
На кою без того никто не может зреть,
Чтоб пламенем ему любовным не гореть,
Божественна краса, небесная Венера!
Ни в чем не может быть красе твоей примера;
Должна ты верх над всем в подсолнечной иметь,
Тебе принадлежит сим яблоком владеть».
Сказав, он боле сил в себе не ощущает
И дар, залог красы, во длань ей ниспущает.
Соперницы, узря сей дар в ее руках:
460 Юнона, в пламенных поднявшись облаках,
От взора смертного на небо возлетала,
И молния по ней на воздухе блистала;
Паллада, о конец опе́ршись копия,
На серном облаке грядя вослед ея,
Во обиталище Олимпа восходила
И в воздухе войне подобный шум родила.
Венера в облаке прозрачном завилась
И с пением на верх Олимпа поднялась,
Наполня гору всю благоуханным мирром,
470 Препровождаема любовью и зефиром.
Парид же, кой сию победу ей вручил,
По времени себе Елену получил.
Котора, став его обещанной женою,
Соделалася всех троянских бед виною.