115. ПИГМАЛИОН, ИЛИ СИЛА ЛЮБВИ {*}
Пигмалион, царь Амафунский.
Венера.
Купидон (без пения).
Истукан.
Гемон, наперсник Пигмалионов (без пения).
Вельможи и народ
Нет блеска во ее потупленных очах,
Не вижу стройности желаемой в руках...
Не тако сотворил, как мнил, у рук я персты,
Не с тою нежностью уста ее отверсты.
Колени слишком ей и перси обнажил,
Не так, как я хотел, в ней всё расположил
О боги, что начну? И что творити стану?
От истукана мысль преходит к истукану,
Я с камня взорами на камень прехожу,
В творении своем себя не нахожу,
Нет живости ни в чем, души ни в чем не видно...
О пламень разума! ты гаснешь очевидно!
Какою мрачною завесой ты покрыт?
Увы! Пигмалион богов уж не творит.
Воображения мои не столь обильны,
И вы, орудия, в руке моей не сильны
Того произвести, что я производил;
Я прежде красоты в природе находил:
Для истукана я небесныя Венеры
С красавиц смертных брал прекрасные примеры.
Но что ж, к какому я концу чрез то дошел, —
Лишь только их красу искусством превзошел?
Я больше смертными красами не прельщаюсь
И взора их очей всеместно отвращаюсь;
Уже не чувствую стремления в крови,
Которое меня влекло ко их любви;
Уж более меня сей огнь не вспламеняет,
И, ах, рука моя в искусстве изменяет,
Которого моим раченьем я достиг!
Мне вреден самому несчастный оный миг,
В который истукан последний кончен мною.
Прекрасный истукан, ты бед моих виною!
Сокрыв тебя навек, я зреть еще горю.
Пускай еще тебя в последний раз узрю,
И если разума во мне угасший пламень
Не может довершить тебя подобный камень,
Довольно славы мне соделаешь и ты...
Пресовершенные лица ее черты!
Все члены божества признаки в ней являют,
Грудь, руки, стан ее Венеру составляют.
Творение мое достойно божества,
Тебе сей будет дар, о мати естества!
Тебе его, тебе, Венера, посвящаю.
Но кое действие я сердца ощущаю?
С отменной нежностью на сей я образ зрю,
Касаяся его, я пламенем горю,
И некая в мои приятность льется члены.
Ах, если б таковы страны сей были жены!
Сия б, Пигмалион, была твоей женой!
Я, Амафунскою владеючи страной,
Доныне девствую и девствовати стану
И без наследия на троне сем увяну;
Вельможи и жрецы, и весь желает двор,
Да дева здешния страны, пленя мой взор,
Взойдет на брачный одр супругою моею.
Я должен моему народу жертвой сею;
Таков страны сея издревле есть закон,
Да царь, увенчанный на амафунский трон,
Поймет супругою страны сея девицу.
Я должен; но увы! мой дух мятется весь.
Какую деву я могу избрати здесь?
Нет девы в сей стране, очам моим прелестной.
Не мучь меня, не мучь, мне пламень неизвестный.
Иль слабостям и мой уже причастен век?
Увы, и под венцом я тот же человек!
Неутомиму скорбь в груди моей питаю
И преестественным я жаром неким таю.
За то ли я твой гнев, богиня, ощутил,
Что взора красотой я смертной не прельстил?
За то ли я тебе толико неприятен,
Что амафунский весь народ поднесь развратен?
Или всевышний гнев карает и царей
За беззаконие подвластных им людей?
Хотя подвластный мне народ и сладострастен,
Но я деянию народа непричастен.
О мати естества! твою я красоту
Неразвращенными деяниями чту,
Не сладострастия ты мной богиня чтишься,
Но матерью любви чистейшия гласишься,
И если пламень сей тобой во мне зажжен,
Так я неслыханным ударом поражен.
А ты, кем я теперь без всякой пользы ною,
Коль можно бы владеть, владела бы ты мною.
Владела бы... и так уже владеешь ты,
Собрание всея природы красоты!..
Но ах, колико ты мне кажешься прекрасна,
Толико и судьба моя мне преужасна!..
Я заблуждаюся, мой разум мглой покрыт,
Се хладный предо мной здесь мрамор предстоит.
Я в исступлении; не то в крови стремленье...
Не оставляй меня, приятно исступленье!
Не оставляй меня, хочу в тебе я быть;
Безумствуя, могу лишь образ сей любить...
Увы, любви моей на свете нет примера!
О мати естества, небесная Венера!
С предальной высоты на скорбь мою воззри
И страждущему мне ты помощь сотвори.
Где ты бываеши, там всё в любви сгорает,
В присутствии твоем смерть алчна умирает.
Какой недостает тебе еще красы?
Прекрасны рамена, и очи, и власы;
Уста приятную усмешку показуют,
Все члены красоту ее изобразуют:
В устах приятный смех, в очах небесный свет.
Увы, единыя души недостает!
Ах, если б я возмог в тебя вселити душу...
Нет, лучше я мое творение разрушу...
Биенье чувствую я жил и мягкость рук,
Собранье для меня веселия и мук,
Твой зрак мне начертан на сердце становится.
Но где конец моим мучениям явится?
Слова мои к тебе не входят в ушеса.
На то ли мной тебе давалася краса?
На то ль я столь тебя устроил совершенну,
Чтоб после быть тобой покоя мне лишенну?
Се живость некую в себе она явит...
О ты, прелестнейший очам плененным вид!
Возьми моей, возьми ты жизни половину.
Ах нет, я для тебя всю жизнь мою покину,
Пускай в тебе, пускай лиется кровь моя.
Живи, прекрасная, пусть буду мармор я!
Увы! и мармором я быть уже страшуся,
Тебя увидети я чувств моих лишуся.
О небо... иль мне жизнь с мучением прерви,
Иль дело рук моих любовью оживи
И успокой во мне ты дух мой возмущенный.
В сей день, о государь, Венере посвященный,
Народ тебя во храм ее ко жертвам ждет,
Златый ее кумир приносами одет:
Меж амарантами фиоли там пестреют
И мирты на главе со розами алеют;
Любовь имеет лук, стрелою напряжен,
И будет взор тоя девицы поражен,
Которыя тебе явится зрак угоден.
Пребуду от сего, Гемон, я ввек свободен.
Народ при алтаре в молчании стоит
И ждет, да царь их храм богини посетит.
Ты должен огнь возжечь пред ней своей рукою.
Богиню ль раздражу я жертвою такою,
Какую принести народ мой хочет ей?
Чистейший чувствую я огнь в груди моей.
И могут ли богам те жертвы быть приятны,
Когда приносят их сердца людей развратны?
Хотят, да в торжестве сем брак мой совершу;
Я сердца с мыслями их ввек не соглашу.
Закон, о государь, велит сего народа,
Да сопряжется царь со девой здешня рода.
Или захощеши нарушить сей закон?
Исправить хочет здесь его Пигмалион.
Любовь должна всегда во смертных быть свободна.
Пускай хотя из дев явится мне угодна,
Но ежели, Гемон, не мил я буду ей,
Не взыду я на одр с невольницей моей.
Закон установле́н сей предками твоими.
Когда, тиранствуя, они владели ими,
Так должен ли и я последовати им?
Ты должен, государь, потомством нам твоим,
Да без наследия твой род не пресечется.
Но кровь моя, Гемон, не так во мне лиется,
Дабы с немилою предстал я пред алтарь.
И кто же мысль твою заемлет, государь?
Ужасна мысль, Гемон, мне в сердце вкоренилась,
Любовь моя совсем мне в муку пременилась,
Неизреченна страсть, мой разум полоня,
Соделала своим невольником меня.
Стыжусь тебе сказать, мой друг: сей твердый камень
Возжег в крови моей пречудный некий пламень
Се действо странное жестокия любви!
Опомнись, государь, и страсть сию прерви.
Хоть с здравым разумом сие несходно дело,
Но, ах... оно моим уж сердцем овладело.
Я чувствую и сам, что, может быть, грешу,
И пламенем сея любови я дышу.
Всё бедствие мое самим днесь мною зримо,
Но бедствие сие уже необходимо.
Иль нет, о государь, у нас прекрасных дев?
Постигнул, знать, Гемон, меня Венеры гнев
За то, что смертными красами не прельщался,
Во всех собраниях от жен я отвращался,
Не вспламенялася моя доныне кровь,
И се разит меня жестокая любовь.
Но если страсть сию она мне в мысль внушила,
Так должно, чтоб она ее и совершила.
Не с тем наполнены желаньем в нас сердца,
Дабы нам не иметь вовеки им конца.
Но кто же умягчит тебе сей твердый камень?
Любви всемощна власть и мой жарчайший пламень.
Уже я чувствую, что камня вещество
Смягчает под моей рукою божество.
Гемон, любезный друг, сказать я ужасаюсь:
Когда рукой сего я мармора касаюсь,
Я чувствую тогда в нем мягкость, теплоту.
И пусть сие мечта, я чту сию мечту.
Вещание твое превыше всякой веры.
Се казнь на мне, се казнь разгневанной Венеры!
Пойду во храм ее, и, если хочет внять
Несчастного мольбам, я стану умолять,
Дабы могущество на мне свое явила
И пламенем моим сей камень оживила,
Который чувствует моя стесненна грудь;
А ты дотоле здесь, любезный друг, побудь,
И знай, что возвращусь я жить или умрети.
Не все ли смертные одной природы дети?
Не все ли чувствуем един ее закон?
Под властию его и ты, Пигмалион.
На троне, под венцом любовь тебя постигла
И волнование в крови твоей воздвигла.
Великий муж, увы, что сталося тебе?
Или угодно так разгневанной судьбе,
Дабы твой род у нас на троне прекратился,
Когда не девою, ты мармором прельстился?
Каким ты пламенем вспылал, великий муж?
Я знаю, что гражда́н свирепых низкость душ
Не тако о твоей любви судити станет,
Народ великих дел твоих не воспомянет.
Невежество дела людей великих тмит,
Доколе муза в свет о них не загремит.
О вы, владетели, цари скиптродержавны!
Вы состоянием со смертными неравны.
Когда не царь свою в пороках жизнь ведет
Иль добродетельно на свете он живет,
Со жизнию его молва о нем престанет,
И слава, и хула равно его увянет.
Но ваша жизнь, цари, совсем не такова:
Коль слабость сотворит венчанная глава,
Народ великих дел судити не умеет
И слабость царскую пороком разумеет.
Когда же ропщут так, владыки, и на вас,
Воистину цари несчастливее нас!
Но ты, Пигмалион, премудрый наш владетель,
Художествам покров, наукам благодетель,
Ты добродетелью пороки побеждал.
Ты здраво обо всем доныне рассуждал;
По сим твоим делам кто разум твой измерит,
Едва ли тот уже со мною не поверит,
Что мудрым должен быть отверст природы храм.
Но се он сам моим является очам.
Моление, мой друг, народа всё напрасно;
Я зрел богини гнев, и зрел я гнев сей ясно:
Благоуханный дым от множества кадил
И жертвенных огней на небо не всходил;
Казалось, что кумир, на нас взирая грозно,
Вещал нам темными словами: «Ныне поздно
Прогневанну меня о милости просить
Тогда лишь можете вы гнев мой погасить,
Когда здесь чрез кого одушевится камень».
По сем блеснул из глаз кумира трижды пламень,
И трижды грома треск огромный храм потряс,
Пресекши блеск огня и с ним богини глас.
Быв ужасом объят, народ непросвещенный
Рассеялся, как прах, оставя храм священный.
Таков для грешников ужасен божий гнев.
Остался в храме я, и, сердцем поболев,
Ответа грозного не тако устрашился
И всей еще моей надежды не лишился.
Какая ж, государь, тебе надежда льстит?
Венера все мои напасти прекратит,
Венера бо живит собою всю природу.
Поди и возвести развратному народу,
Что, если в слепоте своей пребудет он,
Не будет больше им царем Пигмалион.
Он искренними весь к тебе сердцами тает.
Когда меня народ достойным почитает
И хощет, чтоб владел я здешнею страной,
Да согласится весь Венеру чтить со мной
Не тако, как ее он ныне почитает.
Скажи ему, что царь того их днесь желает,
Чтоб мыслили о ней, как мышлю ныне я
Она всех тварей мать, вина их бытия,
Не к сладострастию в нас чувства возбуждает,
Но истинную в нас любовь в крови рождает,
Которою весь свет быть должен сопряжен.
Се пламень, кой в крови владыки их возжжен.
Душа вселенныя, небесная Венера,
О мати естества, всех тварей жизни мера,
Где равновесие твое, где твой закон?
Страдает мучимый тобой Пигмалион.
Мучение мое прешло свои пределы.
Какие из очей ее исходят стрелы
И поражают мой плененный ею взор?
О ты, мучения и прелести собор!
Чего мой скорбный дух, чего еще желает?
Увы весь ад в моей крови теперь пылает.
Снедающий мя огнь, богиня, раздели
И половину в сей ты мрамор??? пресели,
Исполни ты свою на мне бессмертну волю:
Перемени моих гражда́н сурову долю
Рекла бо, что тогда твой гнев на них мине́т,
Когда чией рукой здесь камень оживет.
Одушеви моих ты рук прекрасно дело,
Вдохни ей жизнь в уста, смягчи ей твердо тело.
С ней купно и меня, богиня, оживишь
И подданных моих покой возобновишь...
О упование, о тщетное желанье!
На воздухе твое я зижду основанье...
Но кое вновь меня стремление влечет?
Надеждой кровь моя исполнена течет;
Она воззрети мне на образ мысль вселяет,
Но тайный некий страх мой взор остановляет.
Воззри, несчастливый, воззри на мрамор сей
И больше тщетныя надежды не имей…
О небо, что я зрел? Она подъемлет вежды.
Се действие моей напрасныя надежды
Я в исступлении... Чего ж страшуся я?
Мне будет только в нем приятна жизнь моя.
Я слышу некий глас! Весь рок мой совершился.
Пигмалион, совсем ты разума лишился!
Ты, Венера, в свете сем
Обладаешь надо всем;
Где рука твоя коснется,
Тамо хладна смерть проснется,
И твою велику мочь
Вся природа почитает,
Пред тобою лед растает;
Хладный Тартар, вечна ночь
Пред твоими очесами
Становятся небесами.
Какой в глазах моих блистает новый свет?
Возобновляется природа и цветет.
Все облекаются во новы листья лозы,
И мирты расцвели, и благовонны розы,
И се на всех древах явился новый плод:
Не знаменуется ль богини тем приход?
Но кое зрелище еще мой взор пленяет?
С эфира облако нисшед, мя осеняет.
О мати естества, ты мне явишь твой зрак
И гонишь от очей моих мой смертный мрак.
Премудрым то известно,
Что власть моя всеместно
Простерла скипетр свой.
Живут на свете мной
И зверь, и человеки,
Моря и быстры реки,
Плоды, цветы, трава;
Вся мною тварь жива.
Твою всё силу ощущает,
Где только солнце освещает.
Во свете сем пространном,
В движеньи беспрестанном
Все мною телеса —
Луга, поля, леса,
И лед, и твердый камень
Мой греет жаркий пламень.
Как власть моя минет,
Тогда погибнет свет.
Твою всё силу ощущает,
Где только солнце освещает.
Богиня радости, природы щедра мать,
Я зрю, что хощеши мольбам моим внимать;
Когда смиренного раба ты посетила,
Ты душу мне твоим сияньем осветила.
Хотя народ твой власть мою и раздражил
И гнев мой праведный достойно заслужил,
Но нрав твой, кроткий нрав в правлении народа,
И сведома тебе учением природа
Принудили меня с небес к тебе сойтить
И боле твоему народу днесь не мстить.
Ты внял мой в храме глас; я гнев остановляю,
Прощаю твой народ и мармор оживляю.
Над просвещенною страною ты владей
И дело рук своих супругою имей.
Богиня, небеса, о чудо несказанно!
Живите в радости вы век свой беспрестанно.
Се просьбы мудрого необорима мочь.
Бежит от глаз моих мя крыющая ночь.
Я радости в моем днесь сердце не вмещаю!
Я вижу свет теперь, я живость ощущаю.
Прикосновение грудь чувствует моя.
Се грудь, се рамена, се руки; это я!
Смягчилися во мне мои все тверды члены...
А это уж не я!.. О чудные премены!
Какие прелести, какие красоты!
Богиня, что́ я днесь и где, скажи мне ты?
Из мрака вечного изведшися тобою,
Довольствуюсь теперь счастливою судьбою;
Подобную себе я тварь с собою зрю
И странным неким к ней желанием горю,
Хочу приближиться, но чувствую стыдливость.
О небо, познаю во истукане живость!
Сего я не могу терпеть во весь мой век.
Я есмь, прекрасная, такой же человек;
Я есмь творение и есмь тебе подобно;
Неу́жели твое мне сердце будет злобно?
Я чувствую, что зрак его мне не постыл.
И ныне во крови тот пламень не простыл,
Каким и в марморе к тебе всегда я таял.
И сей ли от моей любви утехи чаял?
Ах, ежели меня не хочешь ты любить,
Так хочешь жизнь мою навеки истребить.
Коль жизнь тебе прелестна,
Коль хочешь в свете быть,
Любовь всему совместна,
Должна и ты любить.
Теперь уж ты не камень,
Познай любови пламень.
Мне жизнь моя прелестна,
Хочу на свете быть.
Любовь мне неизвестна,
Могу ли я любить?
Хотя уж я не камень,
Неведом мне сей пламень.
Ты мною оживленна,
Должна познать любояь.
Тобою воспаленна,
его
Тобой вся кровь.
моя
Мне взор его прелестен,
Мой взор себя в нем зрит;
Но пламень неизвестен,
Которым он горит.
Как мысль ни обращаю,
Сего не ощущаю.
Взирая на природы
Различны красоты,
На землю, воздух, воды,
Траву, древа, цветы,
Вся тварь плоды приносит,
Любовь сей дани просит;
Но кто сей дани просит?
Живи в согласии с сим мужем ты, живи;
Познаешь пламень сей посредствием любви.
И тако нужды здесь я быть не обретаю,
Останьтеся, а я ко Пафу отлетаю.
Отшествие твое, богиня, мя страшит.
Любовь пошлю я к вам, любовь вам всё свершит.
Ужель, прекрасная, богини изреченье
Прервет совсем мое жестокое мученье?
Ужели чувствуешь ты мой сердечный жар?
Прекрасная жена, небес прещедрых дар,
Какие нежности в очах твоих блистают!
Благополучны те, кто жаром общим тают,
А ты не чувствуешь любви моей огня,
Иль вечно хощеши ты мучити меня?
Какие от меня мучения имеешь,
Или ты чувствуешь, что сам ты каменеешь?
Увы, на то ли я престала камнем быть,
Чтоб только мне тебя собой окаменить?
Беги меня, беги, опасно быть со мною.
Возлюбленная, будь ты царскою женою,
Достойну честь воздам твоей я красоте,
Народ мой...
Царь, народ, и где суть камни те?
Я мнила, что навек останусь я с тобою,
А ты грозишь теперь мне лютою судьбою,
Увы, я трепещу; так я тебя лишусь?
Меж камнями уже я быть не соглашусь.
Речения мои совсем ей непонятны,
И самой простоты слова ее приятны.
О ты, невинности любезна простота,
Ты — истинная всей природы красота!
Взведи, прекрасная, свои ты окрест взоры;
На свете не одни суть каменные горы;
Но множество с собой других творений зря,
Познай вселенную, познай во мне царя.
А ежели царем тебя я обретаю,
С тобою вместе жить я счастием считаю.
Престол сея страны моя на свете часть.
Познай меня, познай, твою носяща власть.
Тобою кровь моя горит и сердце тает,
Тебя Пигмалион душою почитает.
Я царь сея страны, все люди чтут меня,
А ты владеешь мной, мой взор навек пленя.
Коль так щедра природа,
Коль ты ее мне дар,
О царь сего народа,
Я чувствую твой жар.
Се кое действие природа производит?
Но се любовь с небес парит и к нам приходит.
О тварь прекрасная, ты жизнь восприняла
На то, дабы ему супругою была.
Послушна навсегда моей ты воле буди,
Подвластны бо мне все живущи в свете люди,
Царьми и пастырьми равно владею я;
Познай, колико власть могуща есть моя.
С Пигмалионом вас я вечно сопрягаю,
И легкое сие вам бремя налагаю;
Производите вы желанный царству плод,
Сего желает весь подвластный вам народ.
Сие легчайше бремя
Взлагай, любовь, на нас.
Счастливейшее время,
О радостнейший час!
Богиней жизнь познала,
Приявши в жилы кровь;
Тобой счастлива стала,
Сладчайшая любовь.
Я стала быть иною.
Владей навеки мною.
Благополучный я на свете человек!
Катись по радостям отныне весь наш век.
Коль буду я отднесь с тобою неразлучен,
Так буду я во весь мой век благополучен.
Коль буду навсегда тобой любима я,
Счастливою навек пребудет жизнь моя.
Взаимно вы меня в сердцах запечатлейте
И собственным своим вы жаром пламенейте.
Ты в сердце мне вселил чистейший твой закон.
Тебе подвластен стал навек Пигмалион.
Порочные меня порочным почитают
И вольного в своих оковах угнетают.
Воззрите на союз всего вы естества,
Он есть причиною всех тварей существа.
И сей союз, меж всех вещей неразделимый,—
Всеобщая душа вселенной, вами зримой.
А душу в них сию вселяю только я,
Я есмь виною всех творений бытия.
Коль данников моих и вас я обретаю,
В спокойствии от вас к богине отлетаю.
Все света прелести в тебе я нахожу.
По сердцу моему слова твои сужу.
Тобою кровь моя толико ж воспаленна,
В тебе души моей пространная вселенна.
Познай, любезный друг, власть нежныя любви.
Что вижу, государь?
Народу объяви,
Что чистая любовь природу победила;
Се зри! Она меня супругой наградила.
Необоримая любови нежной власть!
Скончай, о государь, людей твоих напасть.
Богиня мощная и их сердца смягчила
И кроткими любовь их быти научила;
Они, о государь, во твой сотекшись двор,
Желают видети пресветлый царский взор.
Когда невежества пороки их увяли,
Скажи, дабы ко мне рабы мои предстали.
В народе я моем премену зря сию,
Богиня, власть твою я паки познаю;
Коль слово истины ты в слух его внушила,
Ты всё мое теперь желанье совершила.
Вельможи, воины, граждане и друзья,
Познайте, како днесь благополучен я;
Се вам прекрасную царицу я имею,
Познайте вы ее супругою моею.
Се зрите взор ее, черты ее чела,
Прекрасну столь жену богиня мне дала;
Любовь чувствительно в ней сердце сотворила
И мрамор чувствием и смыслом одарила.
К всеобщей радости, в спокойствии своем
Мы власть небесныя Венеры познаем,
Исчезли, государь, в нас мысли развращенны,
И мудростию мы твоею просвещенны.
Владея тьмой к тебе пылающих сердец,
Ты будешь навсегда монарх нам и отец.
Я сел на троне сем, о чада, с тем владети,
Чтоб был я вам отец, а вы б мне были дети.
И сей обет вовек хранити буду я;
Споручницею в том супруга вам моя.
Будьте счастливы, супруги,
Подавая царству плод,
И отечеству заслуги
Продолжайте в род и род.
О всея вселенной мати!
Буди власть твоя на нас;
Будем огнь мы твой питати,
Чтоб он вечно не погас.
Чтоб сей огнь в нас вечно длился
И в потомство преселился,
В нас горя по всякий час.
Кто пороком почитает
Непорочную любовь,
Желчь в груди своей питает,
Ядом в нем течет вся кровь.
Для него блеск дня затмится,
Вся вселенна возмутится,
Превратясь во бездну вновь.
Будьте счастливы, супруги,
Подавая царству плод,
И отечеству заслуги
Продолжайте в род и род.