Впервые — «Три оды», стр. 12, под названием «Ода вторая, хореическая». Вошло в изд. 1752 г. под названием «Ода XVI. Парафразис псалма 143. Благословен господь бог мой» и с разночтениями. В споре о достоинствах различных стихотворных размеров Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков решили создать свои стихотворные переложения (парафразисы) псалма 143: первый — хореем, второй и третий — ямбом. В изданную ими книгу «Три оды» вошли предисловие («Для известия»), прозаический текст псалма 143 и три стихотворные переложения под названиями: «Ода первая, иамбическая», «Ода вторая, хореическая», «Ода третия, иамбическая». Имена соревнующихся авторов были названы без указания, кому какая ода принадлежит. Авторство каждого было раскрыто Тредиаковским в изд. 1752 г. (см. статью «Для известия», стр. 421). Для сравнения приводим переложения псалма, сделанные Сумароковым и Ломоносовым.
Благословен творец вселенны,
Которым днесь я ополчен!
Се руки ныне вознесенны,
И дух к победе устремлен:
Вся мысль к тебе надежду правит;
Твоя рука меня прославит
Защитник слабыя сей груди
Невидимой своей рукой!
Тобой почтут мои мя люди,
Подверженны под скипетр мой.
Правитель бесконечна века!
Кого ты помнишь! человека.
Его весь век как тень преходит:
Все дни его есть суета.
Как ветер пыль в ничто преводит,
Так гибнет наша красота
Кого ты, творче, вспоминаешь!
Какой ты прах днесь прославляешь!
О боже! рцы местам небесным,
Где твой божественный престол,
Превыше звезд верьхам безвесным,
Да приклонятся в низкий дол:
Спустись, да долы освятятся;
Коснись горам, и воздымятся.
Да сверкнут молни, гром твой грянет,
И взыдет вихрь из земных недр;
Рази врага, и не восстанет;
Пронзи огнем ревущий ветр;
Смяти его, пустивши стрелы;
И дай покой в мои пределы.
Простри с небес свою зеницу,
Избавь мя от врагов моих;
Подай мне крепкую десницу,
Изми мя от сынов чужих;
Разрушь бунтующи народы,
И станут брань творящи во́ды.
Не приклони к их ухо сло́ву:
Дела их гнусны пред тобой.
Я воспою тебе песнь нову,
Взнесу до облак голос мой
И восхвалю тя песнью шумной
В моей Псалтире многострунной.
Дающу области, державу
И царский на главу венец,
Царем спасение и славу,
Премудрый всех судеб творец!
Ты грозного меча спасаешь,
Даешь победы, низлагаешь.
Как грозд росою напоенный,
Сыны их в юности своей;
И дщери их преукрашенны,
Подобьем красоты церквей:
Богаты, славны, благородны;
Стада овец их многоплодны.
Волы в лугах благоуханных,
Во множестве сладчайших трав,
Спокоясь от трудов им данных,
И весь их скот пасомый здрав;
Нет вопля, слез, и нет печали,
Которы б их не миновали.
О! вы, счастливые народы,
Имущи таковую часть!
Послушны вам земля и воды,
Над всем, что зрите, ваша власть:
Живущие ж по творчей воле
Еще стократ счастливы боле.
Благословен господь мой бог,
Мою десницу укрепивый
И персты в брани научивый
Сотреть врагов взнесенный рог.
Заступник и спаситель мой,
Покров и милость и отрада,
Надежда в брани и ограда,
Под власть мне дал народ святой.
О боже! что есть человек?
Что ты ему себя являешь,
От твари бо́льша быть вменяешь,
Которого толь краток век.
Он утро, вечер, нощь и день
Во тщетных помыслах проводит,
И так вся жизнь его преходит,
Подобно как ночная тень.
Склони, владыко, небеса,
Коснись горам, и воздымятся,
Пусть паки на земле явятся
Твои ужасны чудеса.
И молнию твою блесни;
Бросай от стран гремящих стрелы;
Рассыпь врагов твоих пределы,
Как плевы бурей разжени.
Меня объял чужой народ,
В пучине я погряз глубокой:
Ты с тверди длань простри высокой,
Избавь меня от многих вод.
Вещает ложь язык врагов,
Уста обильны суетою,
Десница их полна враждою,
Скрывают в сердце лесть и ков.
Но я, о боже, возглашу
Тебе песнь нову повсечасно:
Я в десять струн тебе согласно
Псалмы и песни приношу.
Тебе, спасителю царей,
Давида в храбрости прославльшу,
От лютого меча избавльшу,
Что враг взмахнул рукой своей.
Избавь меня от хищных рук
И от чужих народов власти:
Их речь полна тщеты, напасти;
Рука их в нас наводит лук.
Подобно масличным древам
Сынов их лета процветают;
Одеждой дщери их блистают,
Как златом испещренный храм.
Пшеницы полны гу́мна их,
Несчетно овцы их плодятся,
На тучных пажитях хранятся
Стада в траве волов толстых.
Цела обширность крепких стен,
Везде столпами утвержденных;
Там вопля в стогнах нет стесненных,
Не знают скорбных там времен.
Счастлива жизнь моих врагов!
Но те светляе веселятся,
Ни бурь, ни громов не боятся,
Которым вышний сам покров.
Огньпальных слуг — архангелов, вооруженных огненными мечами.
Пра́щу, а не луки.. Царь Давид, которому приписывается создание книги псалмов, в юности сразил камнем из пращи вражеского воина — великана Голиафа, закованного в медную броню.
Ей бы, меч извлек я тщетно — воистину, напрасно я извлек бы меч (сражаясь с Голиафом).
Мою на подлость. Имеется в виду ннзкое происхождение Давида, который был пастухом.
Толь ничтожну, а познался — т. е. бог сподобил познать себя столь ничтожному человеку.
Изобрел — здесь: избрал.
Вознеси рог — возвеличь мою силу, гордость.
Немощь он мою ругает. Голиаф и филистимляне издевались над слабым и плохо вооруженным юношей Давидом, вышедшим на поединок.
Спас — бог, спаситель.
Пад ниц — падая ниц.
Не страшит путей напасть — т. е. дороги безопасны.
Впервые — отдельное издание, СПб., 1751. Перевод «Аргениды» был окончен и представлен Тредиаковским в Академию наук в 1749 г. (см.: Пекарский, т. 2, стр. 146–147). В августе 1750 покончен печатанием первый том, а в начале 1751 г. — вся «Аргенида» (там же, стр. 147, 159). Джон Барклай (1582–1621), сын учителя-шотландца, родился в Лотарингии, там же учился в коллегии иезуитов. В 1603 г. отправился в Англию, где обратил на себя внимание короля Якова I, которому посвятил первую часть своего политико-сатирического романа «Euphormionis Satyricon», направленного против иезуитов. Затем жил в Анжере, Париже, снова в Англии. Умер в Риме. Роман «Аргенида» («Argenis») вышел в год смерти автора, затем был переведен с латинского языка почти на все европейские языки. «Аргенида» — политико-аллегорический роман, заключающий в себе намеки на историю Франции и других европейских стран. Автор прославляет абсолютную монархию и осуждает своевольных аристократов, подрывающих интригами и прямыми мятежами крепость и процветание государства. Устами мудреца Никопомпа высказываются то прямые, то косвенные поучения царям, как следует укреплять государство и в то же время избегать тирании и деспотического произвола. По-видимому, эта политическая тенденция романа и привлекла внимание Тредиаковского. В предисловии к роману («Предуведомлении от трудившегося в переводе») он пишет об «Аргениде» Барклая: «Намерение авторово в сложении толь великия повести состоит в том, чтоб предложить совершенное наставление, как поступать государю и править государством, особливо ж французским» (стр. IV—V). Тредиаковский считал, что для целей, избранных автором, не могла служить прямая политическая сатира, свойственная, например, греческой комедии с ее прямыми нападками на конкретных исторических деятелей (свое отрицательное отношение к комедиям Аристофана Тредиаковский высказал также в 1748 г. в отзыве на два стихотворения Сумарокова. — См: Пекарский, т. 2, стр. 131). Для влияния на монарха более пригодна аллегория. «Автор предызбрал сей род сочинения для того особливо, что прямо и в лицо преднаписывать государям правила, как государствовать и править государством, то сие такое есть своевольство, которое самого жестокого наказания достойно, а не токмо чтоб оно могло заслужить славу и воздаяние, к тому ж всем нам приятнее получать себе наставление от того, что и как сделалось с другими, а не с самими с нами... Того ради рассудил он за благопристойнейшее и за безопаснейшее, чтоб превеликою сею повестию, наподобие истории составленною, проложить всем им крюковатую дорогу по приятнейшим и веселым цветникам, не думающим и не чувствующим нимало, что по тем сами они без проводника ходят, а путь бы тот был по оным окружностям такой, чтоб ничьего там в беседках точного портрета по расстояниям для украшения, искусною живописью изображенного, не стояло, но токмо б везде расставлены были чистые зеркала, в которых бы всяк сам себя мог видеть и усмотреть один в себе, что на его лице есть грязное пятно или нет оного» (стр. XIV—XVI). Многие исследователи считали, что в каждом герое и каждом событии романа следует видеть зашифрованные конкретные факты французской истории (Аргенида —