{*}
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Господин Фирюлин.
Госпожа Фирюлина.
Анюта, дочь Трофимова.
Лукьян, ее любовник.
Трофим, отец Анютин.
Афанасий, шут.
Клементий, приказчик.
Толпа крестьян.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Уф! как я устал, бежав из города. Я только вчера отсюда, а кажется, будто год моей Анюты не видал... отдохнуть не могу... но напрасно я так торопился. Солнце еще высоко. Вот день, в который я счастлив буду. Чрез час... да! чрез час... повсюду будешь ты со мной... чрез час будешь ты моя жена. Анютушка будет моя!.. какая это радость! Анюта, вот дары тебе, которые я в городе купил.
Вот розовый тебе платок.
Когда, меня целуя, ты краснеешь,
Тогда ты цвет такой в лице имеешь.
Вот бисер, бел как снег; но он далек
От белизны Анюты дорогия.
О пышные вы жители градские,
Которых видел я в сей час,
Стократно я счастливей вас.
Пойду, пойду к любезной Анюте... а! да вот и она.
Насилу я тебя дождалася.
Здравствуй, Анютушка, голубушка.
Можно ли так долго замедлиться в городе!
Я бы виноват был, когда бы не ты сама была тому причиною. Я все искупил, что для тебя и для меня надобно.
Итак, севодни совершенно буду я твоя?
Севодни! Я так тебя люблю, что едва счастию моему верю.
О чем сомневаться? Батюшка мой видел, как ты бежал в деревню. Он пошел уже к попу; и я думаю, скоро к нам будет сказать, что поп в церкви; а после не только приказчик, и барин сам не может нас разлучить.
Как я счастлив!
Скажи, что ты видел в городе?
Шум, великолепие. Золото реками льется, а счастия ни капли. Словом: все то же видел, что видали мы с тобой, когда там жили у старого барина, который нас воспитал, как детей своих, и после смерти которого мы брошены; но я тебя люблю и тобой любим; мне не надобно целого света. Так ли и ты меня, Анютушка, любишь, как я тебя люблю?
Люблю ли я тебя? Не стыдно ли тебе? Я севодни за тебя замуж выхожу, а ты сомневаешься! Ты тем меня огорчаешь. И я бы на тебя рассердилась, если бы <не> всякое время было.
Ты сомненьем огорчаешь
Нежность сердца моего
И блаженство помрачаешь
Дня счастливого сего.
Если, как ты уверяешь,
Страстно так меня любя,
Счастье всё во мне включаешь,
Нет счастливее тебя.
Не сердись, Анютушка! я виноват... но чем же я виноват? Моя чрезвычайная любовь тебе досадила; мне кажется, никому нельзя так много любить, как я тебя люблю.
Люби ты так меня,
Как я люблю тебя,
Как я люблю сердечно.
На то хочу я жить,
Чтобы тебя любить,
Чтобы любити вечно.
Боюсь увидеть и во сне,
Чтобы лишиться мне тебя.
Любить тебя — вот счастье мне.
Мне всё противно без тебя.
Вот и батюшка твой. Что он так печален?
Что тебе, батюшка, сделалось?
Уже ли поп в церкви?
Нет еще.
Да отчего ты так грустен?
Ох, друг мой Лукьянушка, беда!
Скажи, батюшка, что такое?
Беда! чего тебе больше, — беда!
Что, разве поп не хочет венчать?
Не то!
Умилосердись, скажи, что такое?
Не пугайся, приказчик приехал.
Что ж это за беда?
Это не беда, что он приехал, да то, что пристал у попа на дворе.
Какая ж и то беда?
И то не беда, что он пристал у попа, да то беда, что он, Анютушка, сердит; а даром он никогда сердит не бывает.
Ну, так мы ему за то заплатим, чтоб он перестал сердиться.
Боюсь, чтоб нам слишком дорого не заплатить. Я его так сердитого и никогда не видал. Я пришел к попу и, отправя им обоим по поклону, сказал: «Батюшка, пожалуй в церковь, — уже и Лукьян из города воротился; и твою милость, господин приказчик, просим на свадебный пир»; а он, как зверь, посмотрел на меня и закричал: «Погоди, это не уйдет, и севодни свадьбы не бывать».
Свадьбы не бывать!
Да, Лукьянушка.
Да для чего же?
Не знаю, Анютушка.
Пойду к этому злодею, который счастие мое удаляет; пойду, пускай возьмет, что хочет, я все отдам, лишь только б не препятствовал мне севодни быть благополучным. Боже мой! как мы несчастливы! Нам должно пить, есть и жениться по воле тех, которые нашим мучением веселятся и которые без нас бы с голоду померли. Пойдем, Трофим, пойдем и ты, Анютушка, помогите мне его упрашивать.
Да вот и приказчик. Зачем с ним так много людей?
Ахти! он еще сердитее кажется.
Возьмите его.
Господин приказчик!
Чего?
Помилуй, я милости твоей челом бью овцой.
Изрядно. Возьмите же его.
Помилуй, и бараном.
Очень хорошо. Что вы стали? Да! Лукьяна возьмите!
А я, право, думал, что меня; кабы еще немного, всю бы скотину отдал.
А за что бы взять меня?
Я знаю за что.
Ты знаешь, да я не знаю.
Не спорь, Лукьянушка, ведь он приказчик. Уж он знает, что делает.
Он приказчик, однако у нас и барин есть.
Да по чьему же, когда не по барскому, приказу я это делаю? Он мне прислал указ, и вот я его вам прочитаю.
«О ты, которого глупым и варварским именем Клементия доныне бесчестили, из особливой моей к тебе милости, за то, что ты большую часть крестьян одел по-французски, жалую тебя Клеманом».
Дай бог счастия в новом чину.
«И впредь повелеваю всем не оф... ан!.. си... ро... вать...
Не офансировать. Это, кажется, не чин, однако я не разумею.
«Не офансировать тебя словом Клементия, а называть Клеманом».
А называть Клеманом! слышите ли?
Слышим-ста, слава богу, мы все ради.
«Между тем знай, что мне прекрайняя нужда в деньгах. К празднику надобна мне необходимо новая карета. Хотя у меня и много их, но эта вывезена из Парижа; вообрази себе, господин Клеман, какое бесчестие, не только мне, да и вам всем, что ваш барин не будет ездить в этой прекрасной карете; а барыня ваша не купит себе тех прекрасных головных уборов, которые также прямо из Парижа привезены. От такого стыда честный человек должен удавиться. Ты мне писал, что хлеб не родился; это дело не мое, и я не виноват, что и земля у нас хуже французской. Я тебе приказываю и прошу, не погуби меня; найди, где хочешь, денег. Теперь уже ты Клеман и носишь по моей сеньерской милости платье французского бальи, и так должно быть тебе умнее и проворнее. Мало ли есть способов достать денег? Например, нет ли у вас на продажу годных людей в рекруты. Итак, нахватай их и продай. Фирюлин».
Ну, видите ли, что я не виноват и барское приказание исполняю? Поздравляю тебя, Лукьян, служивым.
Я повсюду готова с тобою; где будешь ты, там мне везде хорошо.
А мне с кем же остаться? Все меня оставить хотят.
Не суетись, Трофим. Ведь он еще не женат. Анюта твоя и нам нужна; есть люди, которые ее не меньше Лукьяна любят.
Да я их любить не могу.
Как! ты не можешь приказчика любить? любить Клемана?
Не только приказчика, ни барина и никого. Лукьян мне всех милее.
Увидим, увидим.
А что ты сделаешь?
Что я сделаю? только что Анюта будет моя.
Доколе стану жить,
Того не может быть!
Когда с душою разлучуся,
Тогда, тогда ее лишуся!
А прежде нет, не может быть,
Чтобы ее меня лишить.
Ко мне осмелься приступить,
Увидишь то, кто всё теряет,
Тот всё на свете презирает.
Зачем ты, Афанасий?
Как зачем! Барин и с барыней ездят на охоте и скоросюда будут. Здравствуй, Трофим, здравствуй... ба! Лукьян, за что тебя мужики, схватив, держат?
За то, что годится в солдаты, а барину надобна новая карета.
О! он виноват.
Еще одну вину позабыл сказать.
Какую?
Что хочет у меня отнять Анюту.
Он прав.
Я без нее жить не могу.
А приказчику какая в том нужда? было б ему хорошо. И я, когда бы не был женат, соблазнился бы не только тебя, и всех приказчиков отдать в солдаты, чтобы Анютою владеть.
Вот Афанасий дело говорит.
Как свежий на кусту цветок,
Которого не трогал ветерок,
Листки пред солнцем открывает
И всяк его сорвать желает, —
Анюта наша такова,
Всем нравится и всем мила.
Я пойду навстречу барину, а вы смотрите за ним.
Я думал, что ты вступишься за нас, но и ты сторону берешь бесчеловечного приказчика.
Что ж мне делать? Сам виноват: ты вырос, так что можно на тебя купить около трети кареты; не вырастать было так дорого.
Ты шутишь, а у меня не смех на уме. Тебе хорошо; хотя ты по-французски и не разумеешь, однако барин тебя любит, а только мы несчастливы.
Мы, бедные, несчастливы!
И вам бы недурно было, когда б вы шутить умели.
Полезным быть — нет хуже ничего.
На свете таково:
Кто шут, кто плут,
Того не гнут,
А тот страдает,
Кто работает.
О чем грустить, стонать? —
На свете всё плевать, плевать.
По дудочке чужой плясать — вот вся наука,
Быть шутом, плутом — в том вся штука.
Помилуй, вступись за нас у барина.
Сжалься над нами, Афанасьюшка.
Я бы сжалился, кабы льзя было; да барин-то у нас такой, что ничем русским его нельзя умилосердить.
Что это за диковина!
Он и имен русских ненавидит; и меня, нарядивши в праздничное отца своего платье, перекрестил из Афанасья Буфоном.
Какая ему в том нужда?
О! великая.
Разве он богатее будет от того?
На что ему богатее быть, он и так доволен; и теперь только остается ему дурачиться.
Оставьте пустяки. Афанасий, помоги нам, ты можешь много у барина, и я тебе заслужу.
Вот Лукьян говорит, как надо умному.
Возьми все, что я имею; у меня только и есть, что Лукьян мне купил. Возьми; мне ничего не надобно; лишь только избавь его.
Она еще умилительнее и Лукьяна говорит.
Вот и от меня, а после...
Еще.
Когда ты поможешь нам, вот мои последние деньги, они все будут твои.
Фу пропасть, что это за люди! От них отговориться не можно. Лукьян! Ты можешь мне теперь отдать деньги, я уверяю, что вас отстою.
Подите успокойтесь, я слышу охотничьи рога. Барин наш близко едет.
Возьмите скуйте вы его.
За что, и чем я винен?
Не до тебя, до зятя твоего
Мне дело есть; ты стар, так ты невинен.
Лукьяна скуйте, да, его.
Куют плутов; вели сковать себя.
И ты передо мной еще бесчинен!
Заставлю я тебя учтивым быть,
Тебя приму в свои я руки.
Чем винен я, за что такие муки?
Чем винен он, за что такие муки?
Вели мне с ним делить все страшны муки.
Вели меня, вели ты с ним сковать
Готова с ним страдать и умирать.
Помилуй, сжалься надо мною
Не плачь, владей сама собою,
Страданье прекрати и стон.
Невинен я, что может сделать он!
Велико дело, ведь приказчик он!
Велико ль дело, что приказчик он!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Среди надежды и боязни
Колеблюсь и мятусь...
Ах! если я ее лишусь!..
Какие нестерпимы казни!
Я млею, трепещу...
Но может быть, напрасно я грущу;
Премену, может быть, моей увижу доле,
А если мне уже не будет средства боле,
Во смерти я прибежище сыщу.
Трофим и Лукьян.
Что скажешь, Трофим?
А что, ничего. Бедный Лукьян! бедный Лукьян!
Говори скорея; я на всё изготовился.
Дурно, Лукьянушка!
Конечно, Афанасий ничего не мог сделать.
Он просил за нас, да ничего не выпросил; приказчик пересилил; и барин за него Анюту выдает.
Ну, все теперь кончилось!
Как мне жаль тебя!
Так надежды никакой не осталось?
Видно, что никакой; Афанасий уже пошел за тем, чтоб нам все отдать, что у нас взял; не тужи, и твои деньги принесет.
Перед ним! мне ничего не надобно!
Лукьян! ах! что делать?
О, нестерпима часть!
О, гибельная страсть!
Приказчикова власть.
Я с тобою погибаю;
Я тебя навек теряю.
Ах! навек, навек прости!
Можно ль, можно ль то снести?
Вот я тотчас вам принесу, что у вас взял.
А я думал, что ты и принес.
Нет еще; ведь не так легко отдать, как взять. У всех людей привычка, что берут, как хватают, а отдавать тяжелы. А тебе, Лукьян, отдавать ли деньги? Ведь ты умирать хочешь... ась? не надобно... слышу. Вот ему-то прямо свет постыл. Плюнь на всё; умри, это лучший способ. Ты не можешь поверить, как этот свет плох. Право, он того не стоит, чтоб в нем жить. Видишь, от каких безделиц беда. Ты влюблен в Анюту, Анюта в тебя, в Анюту приказчик, барин в карету, а карета безденежно никого не любит. А от этого и всё хоть брось. Я, как друг, тебе советую умереть.
Провал возьми весь свет,
Где столько бед
То от карет,
То от манжет,
То от Анют,
И где приказчик плут!
Однако я еще не отчаиваюсь: барин сам сюда скоро приедет. Вы сами его попросите, я вам буду помогать, авось-либо... Лукьян! не умеешь ли ты по-французски?
На что это?
То-то бы хорошо было.
Я немного слов французских выучил, когда жил при старом барине, и Анюта также знает.
Как это хорошо! теперь, пожалуй себе, не умирай; деньги твои верно будут мои.
Варварский народ! дикая сторона! какое невежество! какие грубые имена! как ими деликатес моего слуха повреждается! Видно, что мне самому приняться за экономию и переменить все названия, которые портят уши; это первое мое дело будет.
Я удивляюсь, душа моя! наша деревня так близко от столицы, а никто здесь по-французски не умеет; а во Франции от столицы верст за сто все по-французски говорят.
Есть чему дивиться, вы, я думаю, с мужем скоро и тому станете удивляться, что собаки лают, а не говорят.
Ха! ха! ха! как это хорошо сказано! по чести, здесь говорят, как лают. Какие врали! не правда ли?
То так, когда посмотришь на вас.
Когда посмотришь на нас, великую разницу увидишь, не правда ли? А и мы еще, и мы, ах! — ничего перед французами.
Стоило ездить за тем, чтобы вывезти одно презрение, не только к землякам, да и к самим себе.
Довольно бы, правду сказать, было и этого, но мы с женою вывезли еще много диковинок для просвещения грубого народа: красные каблуки я, а она чепчики.
Которые почти все разошлися, и теперь надобно самой покупать; а денег...
Клеман, дорогой Клеман нам поможет.
Извольте быть надежны, деньги будут.
А девочка будет твоя, о которой ты просил.
Вывезли много вы диковинок, а жалости к слугам своим ничего не привезли, знать, там этого нет.
Жалости к русским? Ты рехнулся, Буфон. Жалость моя вся осталась во Франции; и теперь от слез не могу воздержаться, вспомнив... о, Paris! [1]
Это хорошо! плакать о том, что вы не там, а слуг своих без жалости мучить; и за что? Чтоб французскую карету купить.
Перестань, и не говори о этом! Нам, несчастным, возвратившимся из Франции в эту дикую сторону, одно только утешение и осталось, что на русскую дрянь, сделав честный оборот, можно достать что-нибудь порядочное французское; да и того удовольствия хотят нас лишить.
Теперь живите как хотите; я вам сказываю, что от вас уйду; и можно ли при вас жить? Того и бойся, что променяют на красный французский каблук.
Нет, нет, тебя я не отдам.
Да разве хуже меня продаете?
Посмотрите, какого молодца, который еще и по-французски знает!
И по-французски! Mon dieu! [1] что я слышу!
Ах! Mon coeur![2] он по-французски знает, а скован! Это никак нейдет.
Это ужасно, horrible! [1] снимите с него цепи. Mon ami![2] я перед тобой виноват.
А карета французская...
Молчи, плут.
А это что за девочка? Она недурна.
Ах, сударь, это та, которую я люблю больше себя, которая меня любит и которую вы отдаете за приказчика.
Что делать? Я слово дал.
Отец твой нас любил, а сын его терзает.
Жестокий, жизнь мою в Лукьяне отнимает.
Вели ты умертвить меня в сию минуту,
А после уж отдай иному ты Анюту.
На слезы посмотри
Тебе подвластных,
Страданье прекрати
Тобой несчастных.
Parbleu![3] Я этому б не поверил, чтобы и русские люди могли так нежно любить; я вне себя от удивления! Да не во Франции ль я? Что он чувствует любовь, тому не так дивлюсь: он говорит по-французски, а ты, девчоночка, а ты?
И она разумеет.
И она! теперь меньше дивлюсь.
Monseigneur![1] сжальтесь над нами.
Madame![2] вступитесь за нас.
Monseigneur! Madame! Встаньте, вы меня этими словами в такую жалость привели, что я от слез удержаться не могу.
Оставленную жалость во Франции вытащили оттуда два французские слова: видите ли вы, какого сокровища лишал вас плут приказчик?
Monsieur[3] Клеман, ты бездельник.
Mon cher![4] соединим их; они достойны друг друга и достойны жить при нас.
Разве вы изволили отдумать карету покупать?
Нет, но у меня еще много людей и без него, а мне такой лакей надобен, который бы знал по-французски, чтоб ездить за мной.
Соглашаешься ли ты никогда не говорить по-русски?
Я вам клянуся, и это мое последнее русское слово.
Смотри же не промолвись.
Видите ли, какой он вам полезный человек?
Какая это радость,
Какая сердцу сладость;
Коль, стоя назади,
Не говоря по-русски,
И вместо, чтоб кричать «поди»,
Кричать он будет по-французски!
Какая это радость,
Какая сердцу сладость,
Как станет он о чем шуметь,
На улице никто не будет разуметь!
Ну, mon ami![1] женись на ней, mariez-vous,[2] теперь я тебе позволяю.
Я этому очень рада! Они так друг друга любят, что мне, по чести, за них было тошно.
Ты отец...
Что это за тварь? Меня отцом называть смеет! Разве мой батюшка был твой отец; а я не хочу такому свинье отцом быть. Впредь не отваживайся.
Ни слова по-французски не разумеет, а туды же лезет.
Не я, да кровь во мне говорит, Афанасьюшка.
Ну, вы теперь счастливы; я тому рад. Мы едем, а вы, женясь, приезжайте к нам в город.
Приказчик! что ж ты меня не зовешь к себе на свадьбу?
Ну, видите ли, когда я чего захочу, то все сделаю.
Ты жизнь мне дал; будь уверен, что я вечно не забуду твоего благодеяния.
И я.
И я.
О чем вы плакали? Где шут Афанасий, там надобно смеяться. Видите ли, что на свете ни о чем не надобно тужить; и никогда не надобно прежде времени умирать.
Должно ль, чтоб нас жизнь крушила,
Хоть и много в жизни зла?
Вас безделка погубила,
Но безделка и спасла.
Никогда не позабуду,
Чем меня ты одолжил;
В ней всечасно видеть буду,
Что мне жизнь ты возвратил.
Что напасти окончались,
Тем должна тебе и я.
Мы с тобой всего лишались,
Но ты мой, а я твоя.
Афанасью благодарен,
Что Анютушка жива.
Ох! скрутил было нас барин!
Ох! французска голова!
Должно ль, чтоб нас жизнь крушила,
Хоть и много в жизни зла?
Вас
Нас
Безделка погубила,
Но безделка и спасла.
<1779>