Потом пущусь гулять по свету,
За книгой обтеку весь мир.
Или в романах без предмету
Влюблялся в тысячу Пленир!
С живым воображеньем — вольным,
Бывало, как орел, парил;
И, будучи собой довольным,
В себе всё благо находил.
Когда ж мое уединенье
Возьмет унылый, мрачный вид, —
Оставя кабинет, и чтенье,
И зданье древних пирамид, —
Скачу на бал богатый, пышный,
Где нектар из сосудов бьет
И где умеренность — гость лишний.
Где роскошь царствует, живет.
Там, с нимфами в кругу резвяся,
Себя Парисом вображал;
И, всеми до одной прельстяся,
Мое всем сердце отдавал.
Бывало, и они смотрели
Из рук прелестных на меня;
Желали!.. но сказать не смели,
Свои стыдливости кляня!
Куда ж девались прежни силы?
Румяность свежих, алых щек?
На мне вид бледный и унылый;
Мой, видно, красный день протек.
Уж я расстался с розой нежной,
Согбен под тяжестью зимы!
С главою дряхлой, белоснежной
Являю скорбь ужасной тьмы.
О молодость! о дар бесценный!
Почто ты вянешь, как цветок?
Едва мелькнешь — то червь презренный
Твой подъедает корешок.
Болезнь тягчит меня пятою
И жнет моих остаток лет;
Моей мучительной слезою
Себе протаптывает след.
Чтобы привесть скорей ко гробу,
Чтоб слабый дух исторгнуть мой, —
Болезнь! где ты окончишь злобу? —
Увы! — под гробовой доской!
Когда творец лучом блестящим
Природу всю развеселит,
Бореям хладным и шумящим
Сокрыться всем в горах велит;
Когда наместо их зефиры
Начнут прохладно, нежно дуть;
Когда все твари, томны, сиры,
Успеют с радостью вздохнуть, —
На посох свой облокотяся
И с помощью дрожащих ног,
От слабости к земле склоняся,
Иду в небесный я чертог.
Там, сев под липой мрачной, мшистой,
Что в юности со мной росла,
Смотрю на водопад кремнистый —
В нем та же живость, что была.
А мой источник жизни бренной
Сквозь камни с быстротой не бьет, —
Иссох в ущелине подземной,
Единый червь его сосет.
Я слышу птичек хор согласный,
Но сердце слабо к чувствам сим.
Где ты, луч младости прекрасной?
Где ты, зари прелестный сын?
Тебя мои не встретят очи,
Твой блеск сокрыт от стариков!
Померк! — как день в печальной ночи
Исчез! — в тумане всех веков.
Куда ни обернусь — всё то же;
Всё прежний восприяло вид;
Всё сделалось опять моложе,
Всё той же красотой блестит.
А человек чуть-чуть вспомянет
Про свой весенний прежний цвет;
Средь осени куда ни взглянет —
Но уж весны он не найдет!
Найдет! — и день он встретит майской,
Проглянет луч на небесах.
Дождусь конца с надеждой райской!
Чрез смерть к бессмертью только шаг.
1790(?)
БАСНИ И СКАЗКИ
РЫБАК {*}
Жил-был охотник рыбу у́дить.
Кто рыбу у́дил иногда,
Тот всяк легко рассудит,
Какого стоит то труда,
Какого беспокойства.
Охота рыбная не годна никуда;
Не моего охота эта свойства,
Однако же у всякого свой вкус.
Рыбак мой был не трус,
Сидит он у пруда, у озера, у речки,
Бросает уду днем, бросает и при свечке,
Но рыба не клюет.
Ловец напрасно рыбки ждет:
Сидит вся рыба дома,
Боится рыбака, как черт боится грома.
Казалось, что в водах нет больше рыб;
Иной бы, не привыкший к скукам,
Охоту всю свою отшиб
К форелям, к судакам и щукам.
Я плюнул бы на мокрых сих бояр, —
Пускай их чванятся и не хотят казаться;
А я для этого уж слишком стар,
Чтобы немых в передней дожидаться.
Однако же надежда Рыбака
Толкает под бока
И много рыб ему сулит на уду.
Вот так
Мой думает Рыбак:
«Сегодня счастливей я буду,
Сегодня много наловлю,
И насушу, и насолю,
Ухою голод утолю,
Сухоядение вчерашнее забуду».
С такой надеждою ранехонько встает
И рыб опять обманывать идет.
Уж под вечер, как он отчаявался,
И вправду карп ему попался.
Отяжелел на уде крюк,
И уда задрожала.
Весельем в Рыбаке душа вострепетала.
Карп вытащен из влаги вдруг:
Карп этот был дороден, плотен;
Какая радость, кто есть рыб охотен!
«Здорово, карп, здорово ты, мой друг! —
Рыбак мой восклицает. —
Уже давно тебя очаг мой ожидает;
На ужин милости прошу к себе:
Я голоден, ты жирен,
Я в ужине себя дам знать тебе».
Но карп мой дик, не смирен,
Он людям не знаком;
За ужиною с Рыбаком
Быть не намерен и не хочет,
Вертится на крюку, хлопочет;
Недолго поскакав
И уду оторвав,
К безмолвному народу,
Как воздух бьет стрела насквозь,
Так поплыл он сквозь воду —
И сделал Рыбака хоть брось.
Мы все, сему подобно,
За случаем гонясь,
По времени вертясь
И время наконец сыскав удобно,
Хватаемся с восторгом за случай,
Но счастье невзначай
Себя переменяет
И своего истца,
Как рыб сего ловца,
С насмешкой оставляет.
<1778>
ФЕРИДИНА ОШИБКА {*}
Ферида говорит: «Что нужды в красоте?
Не красота меня в любовнике прельщает.
Как чудны мне все те,
Которых иль глазок, иль носик утешает!
В моем любезном мне его душа мила,
По чести говорю, и бог тому свидетель:
Какая честность в нем! какая добродетель!..
Бог знает, сколько б я за то дала,
Когда б любовник мой вдруг сделался уродом!
Чтоб тем могла я доказать
Пред всем народом,
Что мой язык не может лгать».
Любовник между тем, сражаясь в поле ратном,
В случа́е для него весьма превратном,
Среди военных страшных гроз
За общество утратил вправду нос.
Потеря невелика.
Была бы лишь душа цела,
Которая Фериде так мила;
Ей нужды нет до лика.
Дурнее стал... так что ж?
Ведь нос не для любви, для табаку пригож...
Фериды, как свое, он сердце зная,
Летит без страха к ней;
И, на любви к душе надежду полагая,
Хоть с полною душей,
Однако же на самом оном месте,
Бывал где прежде нос,
Своей возлюбленной невесте
Лишь мушку черную принес.
Оцепенела вся Ферида,
У ног ее ей кажется злодей...
Кричит на слуг: «Какого странна вида
Впускаете ко мне людей?..»
— «Я тот... — любовник восклицает, —
Я самый тот, который не лицом —
Душой тебя прельщает,
А душу — ту же видишь в нем».
— «Так это ты? — Ферида отвечает.—
О! ты, который был мне прежде столько мил!
Ах! можно ли, чтоб нос так душу повредил!»
Вы будьте в клятвах осторожны,
Красавицы! свои вручаючи красы:
Бывают ваши клятвы ложны
И тем, у коих есть носы.
<1778>
МОР ЗВЕРЕЙ {*}
За беззаконие львов, тигров, барсов,
Четвероножных оных Марсов,
Которым отданы в правление леса,
Разгневанные небеса
Послали мор; валятся звери,
Повсюду к смерти им отверсты страшны двери.
Окончились пиры, которые они
В спокойны прежде дни
На счет овец и зайцев устроили;
И звери в ужасе уже не звери стали.
Изнемогают все, хоть смерть разит не всех.
Гусей и кур лисицы не вкушают,
И горлицы друг друга убегают.
Нет более любви в лесах и нет утех.
Глас добродетели сам хищный Волк стал слушать.
Исправил наконец и Волк свой грешный век
И стал он добрый человек;
Но отчего? — Не хочет боле кушать.
Сбирает Лев совет и говорит: «Друзья!
Конечно, за грехи несчастье нам такое.
Чтоб отвратить толико время злое,
Кто всех грешней, хотя б то был и я,
Тот должен искупить всё общество собою,
Тот должен умереть за общество один,
И будет славный он по смерти господин.
Доволен бы я был моей судьбою,
Когда б грешнее всех я был:
Я жизнию б народ звериный искупил,
И имя было бы мое всех львов слышнее.
Я признаюсь, и я не без греха,
Едал я и овец, едал и пастуха,
Но я неужто всех грешнее?
Пусть всяк, подобно мне, открыв смиренный дух,