созерцание), чистый опыт Другого, так же как и опыт сообщества, то естественно, что вначале разрабатывается метод чистого опытного самопостижения как метод последовательно продуманного феноменологического самораскрытия. Как нам позаботиться здесь об устранении всех содержаний внешнего, относящегося к физическому, опыта, благодаря чему затем ео ipso оставалось бы исключенным все психическое, связанное с другими? «Внешний» опыт (точнее, физический) сам есть некое психическое переживание, однако интенционально отнесенное к физическому. Конечно, само данное в опыте физическое, которое полагается в качестве физической действительности мира – вещная реальность со всеми ее реальными моментами – принципиально не принадлежит к собственному существенному составу переживания, данного в опыте. То же самое верно и для всякого сознания, в котором полагается и имеет свою значимость бытие того, что реально находится в мире (real Weltliches), как это происходит при любом действовании сознания в моей естественно практической жизни.
6. Феноменологическая редукция и подлинный внутренний опыт
Если я, таким образом, хочу как феноменолог осуществлять только чисто психический опыт, если я собираюсь мою жизнь сознания в ее чистой собственной сущности сделать моей универсальной и последовательной темой и, прежде всего, сделать полем чисто феноменологического опыта, – то весь реальный мир, который в моем естественном существовании (Dahinleben) обладал и обладает для меня постоянной бытийной значимостью, я должен сбросить со счетов, тематически исключить его как внепсихическое бытие. Это значит, как феноменолог я в описании чисто психического опыта не могу естественным образом приводить в действие мою веру в мир, – в дальнейшем я должен освободиться от всех точек зрения, которые в моей естественно-практической жизни сознания играли свою естественную роль.
С другой стороны, ясно (и уже было подчеркнуто), что к каждому восприятию как интенциональному переживанию принадлежит, как нечто от него неотделимое, то, что оно есть восприятие своего воспринятого, и так же дело обстоит для любого модуса сознания в отношении осознанного в нем. Как могли бы мы описать какое-либо восприятие, какое-либо воспоминание и т. д. в отношении того, что собственно присуще ему как этому конкретному переживанию, не говоря о том, что оно есть восприятие того-то и того-то, восприятие именно этого объекта? Очевидно, что оно так-то и так-то определено независимо от вопроса, действительно ли существует, например, воспринятый ландшафт, или же, как обнаруживает дальнейший опыт, он оказывается иллюзией. И в иллюзии является иллюзорный ландшафт, с той лишь разницей, что, когда мы убеждаемся в его иллюзорности, он является уже в измененном модусе веры, и поэтому он, хотя и являясь для нас как тот же самый, имеет значимость не простой действительности, но недействительности, действительности, подвергнутой негации.
Свяжем это положение с установленными прежде. В соответствии с ним простая рефлексия на сознание еще не дает нам психического в его собственной сущности и чистоте. Мы должны еще удержаться от бытийной веры (Seins-Glauben), благодаря которой в естественной жизни сознания и рефлектировании на нее мир обладал для нас значимостью, ее (а далее и любую иную точку зрения в отношении к наивно значимому миру) мы как феноменологи не можем принять. Как феноменологи мы должны быть, так сказать, незаинтересованными наблюдателями жизни сознания, которая только так может стать чистой темой нашего опыта. Вместо того, чтобы жить этой жизнью, имея мирские интересы, мы должны только рассматривать ее таким образом, как она в себе самой есть сознание о том-то и том-то, и как в ней самой проявляются эти интересы. Ведь иначе темой нашей дескрипции постоянно был бы внепсихический мир, а не чистое сознание о нем. С другой стороны, мы говорили уже, что это воздержание, это «эпохэ» ничего не меняет в том, что каждое сознание в себе и для себя имеет свою являющуюся и определенным образом осознанную предметность как таковую. Теперь лучше было бы сказать, что как раз благодаря этому феноменологическому эпохэ являющееся как таковое, осознанное (в соответствующем сознании) как таковое выступает как нечто, принадлежащее к самому психическому составу этого сознания . В соответствии с этим, данное во внешнем опыте как таковое, каким-либо образом осознанное как таковое не есть для нас просто существующее, просто возможное, вероятное, недействительное, но положенное (Vermeinte) в соответствующем созерцательном или несозерцательном содержании как существующее, как предположительное, как недействительное. В соответствии с этим понимается и обычное в феноменологии выражение о заключении в скобки . Заключить в скобки значит осуществить эпохэ. Однако в скобках сохраняется то, что в них заключено.
Следует заметить, что вера как компонент опыта, осуществленная в соответствующем сознании и именно потому нетематическая, нераскрытая бытийная вера вместе со всеми остальными модусами установки принадлежит, конечно, к феноменологическому содержанию переживания. Однако я как феноменолог только раскрываю ее как таковую, а не «участвую» (mitmachen) в ней; как момент переживания она тематизируется благодаря тому, что я перехожу в феноменологическую установку, т. е. из Я, естественно-наивно принимающего эти точки зрения, становлюсь Я, которое воздерживается от них и рассматривает их только как наблюдатель.
Так может быть описан в основных чертах, а именно, как своеобразная смена установок, необходимый метод доступа к царству чистых феноменов сознания, – метод, который следует применять с полной сознательностью; он называется феноменологической редукцией. При этом наше внимание было направлено на главную сторону чистых феноменов сознания, называемую ноэматической (о которой традиционная психология совершенно ничего не могла сказать). Благодаря феноменологической редукции перед нами, прежде всего, были раскрыты интенциональные предметности как таковые, раскрыты как сущностный состав интенциональных переживаний и как бесконечно плодотворная тема феноменологических дескрипций.
Однако сразу же необходимо добавить, что универсальность осуществляемого феноменологом феноменологического эпохэ, универсальность, с которой он становится только незаинтересованным наблюдателем всей своей жизни сознания, проявляется не только в тематическом очищении отдельных переживаний сознания и не только раскрывает при этом их ноэматический состав, скорее, универсальность эпохэ оказывает свое воздействие и в направлении Я-сознания, которое благодаря ей лишается, так сказать, всего реально человеческого, всего животно реального. Если вся природа превратилась в чисто ноэматический феномен, поскольку ее реальная действительность выведена из игры, то и редуцированное теперь к чисто психическому бытию и жизни Я не есть больше реальное человеческое Я, фигурирующее в обычной речи и естественно-объективной установке опыта. Это последнее само теперь стало полагаемым реальным как таковым, ноэматическим феноменом.
Однако все полагаемое как таковое, включая мое человеческое бытие в мире и мою мирскую жизнь, есть все же положенное некой полагающей жизни, редуцированной благодаря феноменологической установке на чисто психическое, и неотделимо от нее как ее интенциональное. И, конечно, эта полагающая жизнь всегда входит в область феноменологической рефлексии.
<§ 7. Я-полюс как центр Я-актов. Синтетический характер сознания>
Последовательное разворачивание ноэмы, соответствующего положенного как такового, может перейти в рассмотрение и анализ относительно скрытого при этом ноэзиса, соответствующего осознания (Bewussthaben). Однако есть и еще один самостоятельный момент – Я-центр, ego в cogito , т. е. Я, феноменологически тождественное в многообразных Я-актах, ухватываемое как центр излучения, из которого как из тождественного Я-полюса исходят многообразные Я-действия, специфические акты. Например, я деятельно осматриваю некоторую вещь, я эксплицирую ее в опыте, я постигаю ее в понятии и сужу о ней и т. д.
Однако Я-полюс есть не только точка, из которой исходят мои Я-акты, но и на которую воздействуют мои эмоции. В обоих отношениях феноменологически чистый Я-центр – большая и связанная, в конечном итоге, со всеми прочими феноменологическая тема. Для меня очевидно, что всякое сознание есть сознание моего Я. Это означает также и то, что сознание во всех его формах, во всех модусах активного и пассивного Я-участия осуществляет ноэматическую работу и при этом содержится в конечном итоге в единстве ноэматической связи – в этом уже проявляется то, что всякий анализ сознания одновременно или в конце концов, пусть даже имплицитно, затрагивает также и центральное Я.
К специфическим Я-темам относятся, кроме того, способности и габитус, причем, хотя это и невозможно здесь разъяснить подробнее, действительно как феноменологические темы. Однако в феноменологическом исследовании необходимо в качестве ближайшего и первого (причем прежде всего в качестве разворачивающегося и эксплицирующегося опыта) выступает сама чистая жизнь Я, многообразная жизнь сознания как протекающие «я воспринимаю», «я вспоминаю», короче говоря, – «я опытно постигаю», «я воспроизвожу в модусе несозерцательности», или «я живу в свободном фантазировании», «я присутствую при этом», причем все это может быть осуществлено в модусах оценивающего, стремящегося, деятельностного сознания. При этом постоянной темой является сущностная двусторонность сознания и осознанного как такового, ноэтического и ноэматического. Основополагающее отличие вида бытия сознания, в его феноменологической чистоте, от вида бытия данной в естественной установке природы проявляет себя прежде всего в идеальности бытия ноэматических содержаний в соответствующем сознании. Мы можем сказать также, что она проявляет себя в своеобразии синтеза, который унифицирует каждое сознание в нем самом, и затем снова унифицирует сознание вместе с другим сознанием в единстве сознания. Все модусы синтеза отсылают, в конечном итоге, к синтезам идентификации. Каждое переживание сознания есть сознание о чем-то. Это, однако, означает, что в каждом таком переживании и вместе с ним намечено как действительное и возможное многое другое (в идеальном (ideell) плане – бесконечное многообразие других таких переживаний), намечено как то, что объединено, соответственно, могло бы быть объединено с ним в одно сознание как сознание об одном и том же «нечто». Например, если я имею в качестве переживания восприятие некоего дома, то в этом уже «заключено» то (и когда я «опрашиваю» это восприятие, то в нем самом я нахожу отсылки к этому), что один и тот же полагаемый дом (одна и та же ноэма) может быть осознан в соответствующем множестве других восприятий и прочих модусов сознания как один и тот же дом. То же самое справедливо и в отношении любого иного сознания как сознания своей ноэматической предметности. Лишь в этом интенциональное отношение проявляет свою основную сущность. «Нечто», к которому отнесено соответствующее сознание или о котором оно есть сознание, или [нечто], к которому «отнесено» в сознании (bеwusstseinm