Оно было понято, таким образом, как содержащее в себе опыт мира, как удостоверяющее мир в согласованности. Следуя сути такого конституирования и его эгологическим уровням, мы выявили Apriori нового вида, а именно, Apriori конституирования. Мы научились разделять самоконституирование Ego в себе самом и в его исходно-первичной сущности и конституирование всего чужого на разных уровнях, исходя из этой первичной сущности как источника. Результатом этого явилось универсальное единство осуществляющегося в моем собственном Ego совокупного конституирования в его сущностной форме, коррелят которого – объективно существующий мир, предданный мне и любому Ego вообще и продолжающий формировать свои смысловые слои. Это, однако, [происходит] в коррелятивном априорном стиле (Formstil). И само это конституирование представляет собою Apriori. В этих радикальнейших и последовательных истолкованиях того, что интенционально заключено в самом моем Ego и в моих сущностных модификациях, и того, что интенционально себя мотивирует, обнаруживается, что всеобщая фактическая структура данного объективного мира, его строение в качестве просто природы, анимального и человеческого, социальности различных уровней и культуры в очень большой мере и, быть может, намного большей, чем мы уже способны увидеть, содержит в себе некоторую сущностную необходимость. Понятным и необходимым следствием этого оказывается то, что задача построения априорной онтологии реального мира, которая как раз оказывается выявлением Apriori, относящегося к универсальности этого мира, также является неизбежной; но, с другой стороны, задача эта односторонняя и в конечном итоге не философская. Ибо такого рода онтологическое Apriori (как Apriori природы, анимального, социальности и культуры) хотя и придает онтическим фактам, фактическому миру в его случайностях относительную понятность, позволяет понять необходимость так-бытия из сущностных законов, но эта понятность не философская, т. е. не трансцендентальная. Ведь философия требует объяснения, исходящего из предельных и наиконкретнейших сущностных необходимостей, и это такие необходимости, которые удовлетворяют [требованию] сущностной укорененности всякого объективного мира в трансцендентальной субъективности, т. е. делают мир конкретно понятым в качестве конституированного смысла. И лишь при этом раскрываются высшие и последние вопросы, которые еще возможно ставить относительно так понимаемого мира.
Успехом начального этапа феноменологии было то, что ее метод чистой, но одновременно эйдетической интуиции привел к попыткам построить новую онтологию, фундаментально отличную от онтологий XVIII столетия, логически оперировавших далекими от созерцаний понятиями; или, что то же самое, к попыткам построить, исходя непосредственно из конкретных созерцаний, отдельные априорные науки (чистую грамматику, чистую логику, чистое учение о праве, учение о сущности интуитивно данной в опыте природы и т. д.) и некую объемлющую их всеобщую онтологию объективного мира. В этом отношении ничто не препятствует тому, чтобы совершенно конкретно начать прежде всего с нашего человеческого окружающего жизненного мира и с самого человека, сущностно отнесенного к этому окружающему миру, и именно в чистой интуиции исследовать вообще чрезвычайно богатое и до сих пор не выявленное Apriori такого окружающего мира, сделать это началом систематического истолкования сущностных структур человеческого бытия и, соответственно, раскрывающихся в нем слоев мира. То, что здесь приобретается, хотя и есть система Apriori, однако это Apriori – в соответствии с вышесказанным – становится лишь тогда философски понятным и соотнесенным с предельными источниками понимания, когда проблематика конституирования раскрывается именно как проблематика специфически философского уровня, когда при этом естественная почва познания заменяется трансцендентальной. Это означает, что все природное, непосредственно предданное заново выстраивается в своей изначальности, а не просто последовательно истолковывается как нечто уже окончательно определенное. То, что метод, черпающий из эйдетической интуиции, назван вообще феноменологическим и претендует на философское значение, имеет свое единственное оправдание в том, что в конститутивной связи любая подлинная интуиция обладает своим собственным местом. Поэтому каждый интуитивно и позитивно осуществленный процесс онтологического установления служит для принципиальной (аксиоматической) сферы основоположений в качестве некоторой, и даже a priori неизбежной предварительной работы, результат которой должен стать трансцендентальной путеводной нитью для выявления полной конститутивной конкретности в ее ноэтико-ноэматической двусторонности. Насколько важное и совершенно новое содержание открывает это возвращение к Конститутивному – даже если отвлечься от того, что попутно открываются скрытые смысловые горизонты онтических содержаний, игнорирование которых существенно ограничивает ценность априорных утверждений и делает их применение ненадежным – об этом свидетельствуют монадологические результаты нашего исследования.
§ 60. Метафизические результаты нашего истолкования опыта Чужого
Эти результаты – метафизические, если верно то, что познание предельных основ бытия следует называть метафизическим. Но здесь речь идет совсем не о метафизике в привычном смысле слова, исторически выродившейся метафизике, не соответствующей тому смыслу, в котором была первоначально учреждена метафизика как Первая Философия . Чисто интуитивный, конкретный и к тому же аподиктический способ предъявления [результатов] в феноменологии исключает все метафизические авантюры , любые спекулятивные экзальтации. Представим некоторые из наших метафизических результатов вместе с дальнейшими следствиями. Мое Ego, данное мне самому аподиктически, единственное, чту я абсолютно аподиктически могу полагать как сущее, a priori может быть только таким Ego, которое обладает опытом мира, поскольку оно существует вместе с ему подобными в общности, является членом некоторой общности монад, данность которой получает свою исходную ориентацию из него самого. Последовательный процесс само-удостоверения (Sich-ausweisen) объективного мира опыта подразумевает последовательное само-удостоверение других монад как существующих. И наоборот, никакое множество монад немыслимо для меня иначе, как имплицитно или явным образом образованная общность; это означает: общность конституирует в себе объективный мир и в нем реализует самое себя в пространственных и временных формах – в качестве живых и, как особый случай, человеческих существ. Совместное бытие монад, их простое сосуществование (Zugleichsein) означает, в сущностной необходимости, темпоральное сосуществование (Zeitlich-zugleichsein), а затем также – темпорализованное бытие (Verzeitlicht-sein) в форме реальной временности.
Но к этому присоединяются еще и другие, в высшей степени важные метафизические результаты. Мыслимо ли (для меня, говорящего это, и опять-таки для любого мыслимого мной [другого], который мог бы это сказать), что сосуществует несколько монадических множеств, отделенных друг от друга, т. е. не образующих общности, каждое из которых, следовательно, конституирует собственный мир; итак, два бесконечно отделенных друг от друга мира, два бесконечных пространства и два пространства-времени? Очевидно, что вместо мыслимого мы имеем чистую бессмыслицу. Любая такая группа монад как единство интерсубъективности, лишенной, возможно, любой действительной общности с другой интерсубъективностью, a priori имеет, конечно, свой мир , который, возможно, выглядит совершенно иначе. Однако тогда оба этих мира с необходимостью суть просто окружающие миры этих интерсубъективностей и лишь аспекты одного единственного, общего им объективного мира. Ибо обе эти интерсубъективности не витают в воздухе; в качестве мыслимых мною, они обе находятся со мной, как конституирующей их прамонадой (соответственно, со мной при некоторой возможной вариации меня самого), в необходимой общности. Т. е., на самом деле, они принадлежат к одной-единственной, включающей меня самого, всеобщности, которая охватывает в единстве все монады и группы монад, которые могут быть мыслимы как сосуществующие. Таким образом, в действительности это может дать только одну-единственную общность монад, общность всех сосуществующих монад, соответственно, только один-единственный объективный мир, только одно-единственное объективное время, только одно объективное пространство, только одну природу; и это должно дать – если вообще во мне заложены структуры, которые подразумевают совместное бытие (Mit-sein) других монад – эту, одну-единственную, природу. Возможно только, что различные группы монад и различные миры занимают такое же положение по отношению друг к другу, какое группы монад, принадлежащие, быть может, невидимым нам звездным мирам, занимают по отношению к нам самим; то есть как миры с живыми существами, которые лишены всякой действительной связи с нами. Их миры, однако, суть окружающие миры с открытыми горизонтами, которые только фактически, только случайным образом оказываются для них нераскрытыми.
Однако смысл этой единственности монадологического мира и врожденного ему объективного мира следует понимать правильно. Конечно, Лейбниц прав, когда говорит, что мыслимо бесконечное множество монад и групп монад, но при этом не все эти возможности совместимы друг с другом, и что могли бы быть созданы бесконечно многие миры, но не одновременно многие, поскольку они несовместимы друг с другом. Здесь следует обратить внимание на то, что прежде всего я могу мыслить самого себя, это аподиктическое Ego, совсем иначе, в свободной вариации, и таким образом получить систему возможных вариаций себя самого, причем любая такая вариация уничтожается любой другой и тем Ego, которым я действительно являюсь. Это есть система априорной несовместимости. Далее, факт Я есмь предписывает, какие другие монады являются другими для меня и существуют ли таковые: я могу только обнаружить, но не создать те из них, которые должны для меня существовать [как другие]. Если я мысленно трансформирую себя в некоторую чистую возможность, то она снова предписывает, какие монады существуют для нее в качестве других. Двигаясь дальше по этому пути, я узнаю, что любая монада, которая имеет значимость в качестве конкретной возможности, осуществляет предначертание определенного универсума совместимого, некоторого замкнутого