Аналогично обстоит дело во всяком предмете чисто теоретического преподавания. Последовательность хорошего учебника, который от первой до последней строки говорит только о предмете и, напротив, ничего не может сказать о душевных движениях изучающего предмет и об их глубже лежащих субъективных условиях, представляла бы идеально нормальную последовательность образования в данной специальности. Таким образом, чистое рассмотрение содержания определяет не только цель, но весь путь, именно общий путь образования. Правда, для того чтобы определить этот путь объективно правильно, образование должно ориентироваться в определенной специальности, об изучении которой идет речь, по общим законам объективно правильного; но эти законы, поскольку дело касается области теоретического познания, суть законы логики, поскольку речь идет об этическом или эстетическом, законы этики и эстетики, следовательно, вообще законы чистых законоустанавливающих наук.
Таким образом, объективное – в смысле направленного исключительно на предмет – изучение содержания образования в его закономерном построении, на основе чистых и всеобщих наук – логики, этики и эстетики, имеющих своим предметом закономерное построение всякого содержания познания как такого, необходимо и достаточно для указания идеала не только окончательно достижимого образования, но и всей его естественной, нормальной последовательности. При этом нет надобности ни в какой психологии, если только под ней не понимаются просто логика, этика и эстетика, вместе взятые.
Что между определением цели и пути вообще не может быть радикального разделения, следует, впрочем, уже из того, что вообще нет абсолютной цели в человеческом образовании, ибо его путь бесконечен. Но всякая лишь относительная цель ведь сама обозначает только одну точку пути и, таким образом, может быть определена только на основании тех самых соображений, которые являются вообще решающими для пути, именно для пути общеобязательного. «Конечная цель» вообще только иное выражение для основного направления пути, точно так же, как в математике «бесконечно отдаленная точка» обозначает только направление пути. Следовательно, определение цели и определение пути не могут принадлежать наукам совершенно различным, даже противоположным друг другу в основном направлении.
В прежней теоретической педагогике нигде нельзя найти полной ясности в этом вопросе, очевидно, решающе важном для систематического построения педагогики. Все-таки Песталоцци и здесь опять выказал свой глубоко философский инстинкт в том, что фактически он поступал, всецело сообразуясь с этим требованием, – хотя он даже не формулировал его ясно в качестве принципа, а, поскольку он вообще пытается установить таковой, он говорит о психологии, как и все другие. Но уже то, что он так сильно подчеркивает абсолютное и существенное единство метода, «чистое развитие разума» в преподавании, доказывает, что действительно он имеет в виду логическое, следовательно, объективное построение метода. И прежде всего основные требования его методики сами по себе чисто объективны. Первое, чего он, как известно, требует, чтобы всякое преподавание начиналось с элементов, отсюда в непрерывном развитии шло дальше, всегда к завершенному целому, ибо «все незавершенное не истинно». Но это именно та последовательность, сообразно которой построяется все содержание образования, потому что так построяется все содержание познания. Она обнаруживается в последнем и только в нем, в его – подчеркиваемой Песталоцци – общеобязательности, независимо от всякой психологии, хотя потом косвенным путем она может иметь значение и для последней.
Прежде всего «элементы», о которых говорит Песталоцци, бесспорно суть элементы содержания образования: единица или, вернее, основное отношение «больше и меньше» как элемент, т. е. конечная составная часть числа и счета; прямая линия как элемент пространственного образа; звук как элемент слова и т. д. Точно установить их может только исследование, строго и исключительно направленное на содержание и его объективные факторы; в действительности они были найдены, как это видно повсюду из отдельных рассуждений у Песталоцци, чистым анализом учебного содержания, а не отрешенным от него наблюдением и проникновением в душевные процессы при учении. Эти элементы – строительные камни, из которых строится самый предмет в соответственном познании. Песталоцци исследует по «азбуке созерцания», т. е. по основным составным частям, из которых строятся «всевозможные» пространственные созерцания (наглядные образы) так, как слово из отдельных звуков; и так – во всех областях. Азбука образования ума вообще, которую он ищет, фактически есть не что иное, как та азбука Канта, которой он требовал и которую нашел, и по которой мы должны «складывать буквы явлений», чтобы уметь их «читать, как опыт». Это азбука содержания мышления, и только потому азбука самого мышления. Исследование Канта было не психологическим, но направлялось в существенных основных чертах на чистое содержание познания и на только этим именно доказываемую законность его построения, следовательно, в нашем смысле было логическим; точно так же – и исследование Песталоцци. Как там психологическое рассмотрение идет только рядом и может быть совершенно выделено, не оказывая влияния на результаты, так и здесь. Все понятие Песталоцци элементарного, т. е. основное понятие, которое, начиная с него и под его решающим влиянием, получило прямо революционное значение в педагогической теории и практике, понимается и применяется у самого Песталоцци и его наиболее значительных последователей всегда по содержанию, объективно, не субъективно, психологически.
Уже историческое происхождение этого важного, общего Песталоцци и Канту, трудами обоих одинаково фундаментально определяющего понятия «элементов» указывает на это. Это понятие исходит от Эвклида, чье великое, основное для всей западной математики произведение под заглавием «Элементы» проходит через историю. Элементы суть начальные основы «Prota» (по-гречески: «первые») – именно положения; положения, которые должны быть первыми, поскольку последующие опираются на них, логически из них проистекают, следовательно, именно логически, не психологически, первые. Элементы суть вместе с тем объективные фундаменты, основы; так и Песталоцци называет свое «элементарное образование», пожалуй, еще более метко «основное образование». Наука ведь вообще различает не только субъективное, психологическое, но прежде всего объективно научное, существенное требование: во всем идти к основанию, строить на основании, начинать с истинного начала, с начала, которое вместе с тем содержит и сообозначает происхождение, «принцип» вещи. Вообще наука, научный объект, существует только в силу этого требования.
Правда, с некоторой видимостью против этого возражают: объективные основы могут не быть также педагогическими началами – «первое в себе», как говорит Аристотель, не есть «первое для нас», т. е. ближайшее. А именно Песталоцци подчеркивал, что нужно начинать с того, что ближе всего самому ребенку. Возвращение к объективным основаниям должно быть только последующей задачей научного образования, следовательно, образования на его высшей ступени. Во всяком случае, не с самого начала обучение ребенка может идти в этой научной последовательности. Именно в силу этого соображения Циллер прямо противопоставил дидактический метод логическому и поэтому думал, что тем более следует искать первого на пути психологии.
В этом соображении есть действительно кое-что правильное. Но это правильное ни в коем случае не находится в противоречии с нашим утверждением. Прежде всего, что касается исторического вопроса, как понимал и применял Песталоцци сам понятие элемента, то не может быть никакого сомнения в том, что, хотя он усиленно подчеркивает в другой связи, как исходный пункт, ближайшее, тем не менее он хотел отметить в понятии элементарного объективное начало. Ребенку ближе всего не контур, но (как Песталоцци знает и подчеркивает) полный, красочный образ, вообще весь чувственный комплекс воспринимаемого предмета; но образование созерцаний должно все-таки исходить из контура. В последнем, в свою очередь, прежде всего дается неанализированный общий образ формы; но образование созерцаний следует вести только от точки и линии, и притом прямой, в непрерывном развитии. Точно так же ребенку ближе всего не голый звук речи, а целое, живое слово, и даже не изолированное слово, а связная, действующая на него как целое речь, но развитие речи должно исходить от отдельных звуков, «первоначальную связь» которых планомерно переработанную только ступень за ступенью должно развить до слога, слова, соединения слов – до самостоятельного и многочленного предложения. Можно ли отказаться от этого и предложить, пожалуй, даже обратный путь? Конечно нет, ибо общеизвестный ряд ступеней Гербарта, которого всегда придерживались в более или менее строгой форме, покоится (как было показано в «Abhandlungen…») именно на принципе этого генетического метода Песталоцци, существенно тожественного с методом науки. Правда, Гербарт допускает, и справедливо, чтобы этой всецело синтетической последовательности собственно преподавания предшествовал подготовительный «анализ», который сперва нисходит от ближайших комплексов к элементам, с тем чтобы потом отсюда можно было начать синтетическое развитие собственно преподавания. Но этот анализ не есть еще собственно преподавание, а только предварительная ступень к нему, которая, впрочем, руководится с самого начала целью последующего синтеза. Впрочем, эту аналитическую подготовку знает также Песталоцци, с которым, следовательно, Гербарт в этом пункте совершенно согласен.
Противоположное мнение, исходя из правильного, приходит благодаря двойному смешению к неправильным результатам. Во-первых, Аристотель, устанавливая знаменитое различие между тем, что само по себе является более ранним (или более познаваемым) и что для нас, хочет этим обозначить не различие между психологическим и логическим методами, а