го идеала имеет громадную важность для формирования всего культурного развития в известном направлении, является последним и, пожалуй, наиболее веским аргументом против уместности этических точек зрения в экономической, а в особенности – социальной политике.
Здесь дело идет об установлении порядка относительной важности различных сфер человеческой деятельности, скалы отдельных стремлений, об установлении правильной последовательности факторов нашего существования.
При этом с особой решительностью должно быть констатировано, что, бесспорно, первое место по важности занимает экономическая жизнь, на том простом основании, что от ее целесообразной организации зависят все остальные проявления человеческого существования. Поставлю я целью моих стремлений национальное могущество, цветущую и здоровую расу, покровительство хорошему, истинному и прекрасному, или я буду считать высшей целью материальное наслаждение, – во всех случаях житейские потребности моего земного несовершенства вынуждают меня прежде всего устроить нормально-экономическую жизнь, т. е. поддерживать ее в здоровом и цветущем состоянии. При болезненности хозяйственного организма и все остальные стремления лишаются необходимой основы. Здесь наблюдается совершенно то же, что и в индивидуальном организме, где все жизненные проявления обусловливаются нормальным функционированием тела. И вот, из этих, по-видимому, столь элементарных истин получаются важные выводы для решения поставленной нами задачи.
А именно, если какая-либо чуждая дисциплина, в частности та же этика, стремится захватить привилегию на декретирование правил организации экономической жизни, то это равносильно извращению указанной нами «естественной» последовательности жизненных проявлений человеческой деятельности. Такое чуждое господство необходимо ведет к подчинению узурпированной области его воле, стремится к первенству его целей. Допущение господства этического идеала в области социальной политики равносильно признанию унаследованных от старины понятий «нравственно дозволенного» границами, в которых лишь и может вестись хозяйственная деятельность. Но этим производительные силы заковываются в такие цепи, которые препятствуют успешному развитию экономической жизни. Не понятие «нравственно» должно ограничивать хозяйственную деятельность, а, наоборот, хозяйственные нужды образуют границы, в пределах которых нравственное может быть осуществлено.
Это значит: мы должны в общем принимать, как данные, те условия человеческого общежития, которые созданы требованиями успешной хозяйственной деятельности, и можем лишь стремиться к тому, чтобы в этих пределах осуществить требования этики. Или, другими словами, мы должны стремиться привести в соответствие требования этики с требованиями экономического прогресса, наподобие того, как либеральная этика нового времени сознательно или бессознательно содействовала ее выводами потребностям развивающегося капитализма.
Фактически всегда и везде культурное развитие и совершалось таким образом, что новая этика, соответствующая высшей форме экономических отношений, вытесняла старую. А близорукие историки как раз из этого параллелизма экономики и этики поторопились сделать вывод, что, мол, сама история свидетельствует о господстве последней над первой, тогда как в действительности применение этических принципов к экономической жизни лишь потому не вредило, что этика означала не что иное, как легкий тормоз экономического прогресса. Очевидно, этика играет при этом лишь чисто декоративную роль и в лучшем случае является излишней для экономического развития, которое находит свой путь и без этических рельсов.
Проблема отношения этики к экономике всегда приобретает большое практическое значение лишь там, где этика выступает консервативной или реакционной экономически. И в таком случае, раз она приобретает влияние, она, по-моему, действует вредоносно. В пределах совершенного экономического порядка всегда будет возможно устроиться сообразно требованиям морали; наоборот, не только нравственно, а и вообще невозможно существовать, раз прекратится экономическое развитие, если только мы не хотим покончить с культурной жизнью. А это явилось бы необходимой жертвой стремления задержать по «этическим» соображениям прогресс общества к высшим экономическим формам. Лишь они дают нам возможность прокормить возрастающее население, которое является основой современных государств и культуры, условием их существования.
Господа моралисты должны считаться с этим фактом. На то они и созданы, чтобы подыскивать формы нравственности, соответствующие необходимым экономическим переворотам. Здесь наблюдается отношение τό ζην к τό εΰ ζην(физического существования к духовно-нравственной жизни) Аристотеля: без экономического прогресса прекращается то ζην, а потому и τό ευ ζην. И, следовательно, все, что во имя ευ ζην становится поперек дороги Çfjv, представляет явную опасность. Хочет этика приспосабливаться к требованиям экономического прогресса, тогда хорошо, но в таком случае ее идеал не нужен для социальной политики, – а раз она хочет противиться ему и в противовес экономически прогрессивному идеалу стремиться к осуществлению идеала реакционного, тогда она действует вредоносно и попросту должна быть устранена.
V
Вышеприведенные рассуждения должны были доказать, что господство чуждого идеала в области социальной политики совершенно не представляет необходимости, а кроме того вовсе нецелесообразно, потому что против него имеются очень серьезные возражения теоретического и практического характера. Теперь остается исследовать другой вопрос: возможен ли автономный социально-политический идеал и каковы должны быть в общем его основы, чтобы он мог отвечать справедливым требованиям?
Мы охарактеризуем сущность самостоятельного политического идеала, а тем самым и здоровой социальной политики, в двух отношениях: формальном и материальном.
Для формального построения социальной политики могут быть выставлены следующие основные положения:
1) Социальная политика всеобщая том смысле, что она равномерно охватывает все отрасли хозяйственной жизни. Имея объектом принципиальное упорядочивание экономических отношений, их формирование в определенную систему и желая быть сознательной и ясной, социальная политика не может действовать иначе, как по единому плану, влияя на все стороны хозяйственной жизни сообразно руководящим началам. Данная цель в области торговой политики необходимо требует совершенно определенного направления промышленной и аграрной политики. Не подвергаясь упреку в отсутствии плана и определенного курса, нельзя одновременно держаться реакционной промышленной политики и прогрессивного направления в области торговой политики. В каждой области хозяйственной жизни, в каждой сфере экономической деятельности применима социальная и личная политика. Эта последняя может и не быть планомерной, тогда как социальная политика может быть целесообразной лишь при условии ее планомерности и единства. Говорить об «аграрной, промышленной и торговой политике» наряду или в противоположность к социальной политике – бессмыслица, неопровержимо доказывающая, что грешащие в этом отношении вообще не имеют ясного представления о предмете. Где же обитает это призрачное существо «социальная политика», если не в названных трех сферах хозяйственной жизни? Итак, схема ее такова: 1) аграрная, 2) промышленная, 3) торговая, 4) социальная политики, а представляется в следующем виде: I. Индивидуальная политика; II. Социальная политика: а) аграрная, б) промышленная, в) торговая.
2) Но из необходимой общности и единства социальной политики следует, что всякая сознательная, целесообразная социальная политика неизбежно должна быть классовой. Высказывая это мнение, я снова прихожу в резкое противоречие со взглядом, господствующим в теории, которая учит, что задача мудрой политики заключается именно в примирении выступающих в обществе классовых противоречий и охранении «общих интересов» государства. Как примеры господствующих мнений такого рода, я приведу хотя бы следующие:
Либеральное мнение – Гольцендорф. «Принципы политики» (с. 298–299): «Сущность культурной работы государства заключается в сохранении общественного, в особенности экономического и вероисповедного мира». «В общем сущность государственной культуры надо видеть преимущественно в сосуществовании различных общественных классов».
Католическое мнение– Гертлинг. «Естественное право и социальная политика» (с. 4–5): «Законодательство и государственное управление ни в коем случае не должны руководствоваться односторонними интересами какого-либо слоя населения, класса или сословия, а удовлетворять справедливым требованиям всех, стремиться к соглашению противоположных интересов с точки зрения общего блага. Именно в этом состоит задача социальной политики в действительном и общем значении этого слова. Она заключается в руководстве, поддержке и соглашении государством различных кругов общества в интересах государственного общежития».
Катедер-социалистическое мнение, как само собой вытекающий вывод из любезного учения о «sozialem Königtum» – Шмоллер: «Социальный вопрос и прусское государство»: «Как раньше в двухсотлетней борьбе королевской власти удалось спасти (!) третье сословие – бюргерство и крестьянство – и примирить их с господствовавшими прежде классами, так в XIX в. она должна примирить спор четвертого сословия с остальными классами, снова гармонически сочетать четвертое сословие с государственно-общественным организмом».
Итак, я, в противоположность этому, полагаю, что всякая сознательно целесообразная социальная политика необходимо должна быть классовой политикой, и притом в двояком смысле.
Социальная политика должна быть классовой прежде всего потому, что она распространяется на определенный социальный класс, а не на произвольно созданные категории лиц вроде всех «маленьких людей» и тому подобных нелепых групп. Это следует из моего определения понятия социальной политики. Но она имеет классовый характер и в том смысле, что может преследовать не «общие интересы», а всегда лишь интересы отдельных классов. В доказательство этой мысли приведу следующее: общие интересы общежития, в данном случае государства, существуют лишь по отношению к другим общежитиям, следовательно, только вне, а не внутри его. Существование, достоинство и могущество государства может быть представляемо равномерно для всех граждан во внешней национальной политике (хотя этого может и не быть: национальная политика очень легко может совпадать с классовой политикой). Внутренняя жизнь государства, наоборот, характеризуется разнородностью интересов, которая на известном пункте неизбежно приходит к противоположности интересов, для которых не существует примирения.