- А сколько стоит гараж? - приспросился художник. Машины у него не было. Пока...
- Да сколько-сколько, - пожимала плечами бабуля. Вся такая чистенькая, обстиранная. Носочки беленькие шерстяные самовязанные. - Не знаю, но надо так, чтобы люди потом худым словом не поминали. Много не возьмём.
Погреб у них в гараже, они там капусту держат, картошку, да и в самом доме имеется хозяйственный подвал.
- У нас, к сожалению, подвала нет, - огорчился художник, по бабушку это ничуть не беспокоило, на нет и суда нет, она всё одно не пропадёт, ни Бог, ни люди не дадут пропасть, ведь сын-то у неё будет в Полетаеве жить, где молельный дом, и у сына есть машина, уж он свою мать обеспечит всем, да и община всячески поможет, такие у них порядки, вот только за дом она должна снова внести задаток, потому что те деньги, что внесла за неё Галина Степановна, бабуля сегодня у хозяина забрала и вернула этой нехорошей женщине, чтоб уж окончательно с ней расстаться, и завтра с утра поэтому ей снова надо ехать в Полетаево, просить у братьев и сестёр денег и улаживать дела с домом. Пока что она оставила там в залог все свои документы. Она ещё сегодня хотела там перехватить денег, да брат, на которого рассчитывала, оказался в отъезде, но завтра, возможно, он уже будет дома и выручит её, вот ведь, как понадеялась она крепко на свою обменщицу, даже денег из Москвы с собой не прихватила, вот видите как получается...
Конечно, художнику не очень нравилось положение, в котором он должен - видимо - предложить ей деньги. Она, конечно, не просит. Но попробуй тут не предложи. Тебе дают так много... Такая набожная старушка... Тем более что и не просит. Она только доверчиво объясняет свои обстоятельства. А там уж твоё дело. Если ты достоин этого подарка судьбы, если ты достоин святого господнего имени, если ты способен встать вровень с этими людьми по степени доверия и бескорыстия - то получить и московскую квартиру. Иначе её получит достойнейший. Если тебя чему-нибудь научил печальный пример бедной Галины Степановны-Семёновны. Вот тут и проверят тебя на вшивость, дорогой интеллигент. Ибо все - от Бога, ничего от людей.
Разумеется, это не было сказано. Это было оставлено в умолчании. Да вряд ли бабуля всё это имела в виду - такая простодушная! Но художник мигом облетел своей резвой мыслью все эти щекотливые закоулки. Неприятно, да. Но придётся бабуле простить. Как прощаешь девушке кривые ноги ради смертельно ранивших тебя её красивых глаз. Или прощаешь ей невзрачные глаза ради смертельно ранивших тебя её стройных ног. Короче, мир несовершенен, приходится то и дело что-нибудь ему прощать. Иначе твоё существование в нём стало бы окончательно невозможным. Этой бабуле можно всё простить за её голодное прошлое и (особенно) за её московскую четырёхкомнатную квартиру.
- Так вы, значит, в городе нигде не остановились? - Художник пока обходил неприятную тему задатка. - Может, вы тогда у нас переночуете?
- Я остановилась у одной сестры, - замялась старушка.- Да что-то у неё муж сегодня пьяный, не знаю прямо... Что-то у них как-то подозрительно... Да и муж ли он?
Похоже, бабуле тоже многое приходится прощать миру. И есть надежда выиграть в её глазах на общем фоне. Чтоб она выбрала тебя, хоть ей и не понравилось обилие картин по стенам. Она сразу сказала, что им, баптистам, всякие изображения враждебны. Не полагается у них изображать, и никаких икон, и в театр они не ходят, и в концерты им нельзя (художник порадовался, как удачно сломался у них телевизор и теперь в ремонте).
А вот книги у них есть. Книг у них много, сказала бабуля, глядя на полки. Тоже, видимо, радовалась всякому совпадению, как знаку одобрения свыше.
И она даже пошла в коридор, где оставила на полу донельзя трогательный узелок из головного платка. Достала книжку, принесла показать: самиздатовский сборник молитв. Полистал: какие-то придурочные стихи, религиозный экстаз, насильно вогнанный в рифму. Наподобие: Боже праведный, всевышний, никого тебя нет выше, одари меня, аминь, милосердием своим. Художнику пришло в голову «никого так не люблю, только партию одну», и он рассердился на себя за то подлое хихиканье и насмешливую возню, какую черти учинили в его мыслях. Вот Бог-то сейчас увидит, что у него внутри, и ужо покажет ему! И он быстренько навёл в себе благоговейный порядок.
- Так вы всё-таки оставайтесь у нас! - настойчиво приглашал.
Скорее обратать бабулю.
- Не знаю, - колебалась скромная старушка.- Как ваша жена скажет, надо вам у неё спросить.
- О чём вы говорите, конечно она согласится! - воскликнул художник, со страхом думая про сложный её характер: уж если шлея под хвост попадёт, она и себе навредит, и семье, только бы настроению своему угодить. И как раз сегодня она не в духе... - Сейчас я вас с ней познакомлю!
Он пошел к жене, она стелила себе постель.
- Прекрати это пошлое занятие, - грозно прошептал он, - идём, я тебя с бабушкой познакомлю.
- Чего ради я буду знакомиться! - возмутилась жена.
- Бедная, оставь этот тон, - сдерживая брыкающееся счастье, предвкушая эффект. - Во-первых, бабушка остается у нас ночевать, а во-вторых, она баптистка.
Жена просто сатанеет:
- Ну и что, что она баптистка, и почему это она вдруг должна у нас ночевать! - и назло раздевается и ложится, и укрывается одеялом, дура, ну где же её чутьё, хвалёная бабья интуиция, неужели не видит по его лицу: происходит что-то из ряда вон!
Ну сейчас он ей покажет! Ну сейчас она взлетит со своей постели как поджаренная!
- У этой бабушки четырёхкомнатная квартира в Москве, и она хочет с нами меняться, потому что её сына, священника, переводят сюда!
- Ну?!! Да ты что! - сразу поверила. Подскочила с подушки. - Так не бывает!
- А вот бывает!
Проворно одеваясь, говорила с усмешечкой:
- Это что же, Бог, что ли, услышал твои молитвы?
Магический дикарский ритуал: чтоб не спугнуть удачу, делай вид, что ты её всерьёз не принимаешь.
Там-там-там барабаны, мечутся костровые тени по стенам пещеры.
- Видимо, не так уж сильно ты нагрешила, вот тебе Бог и простил,- художник и сам в это тотчас поверил: а действительно, может, не так уж и сильно?..
Он вернулся к бабушке, издалека обласкивая её улыбкой, окутывая любовью - пусть ей будет тут хорошо, и пусть она поверит этому знаку.
Тут и жена вошла, приглядываясь пристально, и бабуля ощетинилась, глаза насторожённо напряглись, погас медоточивый свет. Художник застонал про себя: ой, ну счас всё испортит, чуткий бабушкин индикатор отрицательно сработал на внесённое поле подозрительности, а ведь тут важно угодить душевно! А не квартирно.
Он срочно стал вводить жену в контакт с бабулей:
- Вот моя жена, а это Александра Ивановна, Александра Ивановна баптистской веры, и у неё пятнадцать детей, - внушая жене нужный тон.
- Пятнадцать детей? - изумилась жена, художник бдил, чтоб бабуле не послышалось в её восклицании насмешки. Но жена справилась, молодец. Бог помог.
- Да! -У бабушки отлегло от сердца, у художника соответственно. - И все сыновья, ни одной дочери. И внучки только две, а правнучки опять же ни одной!
Ах, ах, ах, как это удивительно! И какое совпадение, у нас вот тоже сыновья!--Вот и жена прицельно бьёт в ту же точку: неотвратимость судьбы.
Бабушка пустилась рассказывать про своего пятилетнего внука, какой хитрец: послали его за хлебом, а он по дороге якобы спросил у Бога: ничего, если он купит вместо хлеба мороженое? И Бог ему дал на то позволение. Ну, дома его, конечно, поставили коленками на горох, есть у них такое наказание, вот бить детей у них нельзя, не полагается. А однажды в молельном доме после собрания, когда пресвитер по обыкновению спросил, у кого какие есть обращения к братьям и сёстрам, этот пятилетний внук выступил и обратился: «Простите меня, братья и сёстры! Очень тортика хочется!» И как ему после этого целый торт испекла одна женщина из общины. А вообще-то хороший мальчик, разумный, сам на ночь умоется, наденет длинную рубашечку и идёт в кровать.
Бабушка потом и сама вышла из ванны, чистенькая и порозовевшая, как ангел безвинный, и всех благословила на ночь. Умиление одно.
Но это потом, ещё не скоро.
А пока жена объявила, что поставит чаи.
Бабушка продолжала: а вот с другим внуком их Бог наказал за великие их грехи: мальчику одиннадцать лет - не разговаривает, не ходит, хоть всё понимает. Уже все средства перепробовали, и пост по всей общине объявили, чтоб все братья и сестры молились о его здоровье - так у них заведено: если попал человек в беду, ему в помощь мобилизуют духовную силу всех братьев и сестер. А календарного поста, как у православных, у них нет. Да, и врачам показывали, среди её сыновей есть и врачи, есть и военные, и партийные.
«Так четырнадцать всё-таки или одиннадцать лет бедняжке?» – опять поймал старушку на склерозе художник, но ничего не сказал.
- Как партийные?- обернулась жена, уходившая на кухню. - Как это может совмещаться, ведь партийность предполагает атеизм.
- А как же, приходится нам и с мирской жизнью соприкасаться, нам и партийные нужны, - миролюбиво кивала бабушка, - а как же, мы в стране живем, мы не отстранямся, и в армию сыновья идут, сын у меня военный, начальник секретного отдела.
- А я слышала, у баптистов великий грех взять в руки оружие.
Впрочем, она утомилась стоять вполоборота и, не дожидаясь ответа, ушла ставить чай.
- Нет, мы отдаём в армию, отдаём!- бормотала старушка, потом впала в задумчивость, и вскоре Господь осенил её догадкой: - Да ведь мы почему переезжам: он у нас один, верующий-то сын! Один в вере всего! Вот мы и должны его держаться.
Очень обрадовалась, что вовремя вспомнила. Художник тоже обрадовался: выпуталась, слава Богу, бабуля. Он за неё болел. Он желал ей успеха.