Могло, но не успело. Вот и поезд, Павел проводил ее, подруга тактично вышла из купе.
Только что примчавшаяся из Германии к поезду, она, едва отъехали, принялась рассказывать, а Женя кивала, ничего не слыша, как заколдованная.
Подруга смолкла, пристально взглянула и рассердилась:
- Да что вы, ребята, меня дурите!
Павел оставался в Карловых Варах еще два дня. В час, когда его поезд пересек границу и прибыл в Брест, Женя ждала у телефона. И действительно раздались частые междугородные звонки, она сорвала трубку и хорошо, что не крикнула в опережение его голоса :"Павел!" - потому что это был муж, он весело сказал, обыгрывая знаменитый текст: "Люблю тебя из Орли, лечу через Бейрут в Сайгон, целую, пока!"
Ну, не борьба стихий, эфирных сил? Когда через минуту раздался ожидаемый, только что желанный звонок Павла из Бреста, Женя еще не опомнилась, и уральский выговор Павла, его неумелая речь невыгодно наложилась на все еще звучавшее в ее слухе энергичное восклицание блистательного международника. Именно от таких опасных наложений она и хотела защитить свое скудное чувство, законсервировать, лишить доступа воздуха, иначе все пропало; она довольно вяло ответила Павлу, что доехала хорошо, все у нее в порядке, и она ему желает благополучия и покоя. Простились.
Она сварила кофе, поставила пластинку - наугад, она часто так делала: что Бог пошлет. Оказались "Времена года" Вивальди, и в этом тоже был знак. С этой музыкой у нее была связана одна мистическая давняя история: у нее тогда сломался проигрыватель, месяц ее окружали только бытовые шумы, и организм уже физиологически требовал музыки, она отправилась в концерт - тоже наугад. Был органный вечер, и органистка играла собственную версию "Времен года", Женя весь концерт думала о муже, тосковала по нему, опять они были в долгой разлуке. А вскоре от него пришло письмо, он писал, что был в концерте - наугад, слушал
"Времена года", и вдруг одна скрипачка подняла глаза и посмотрела прямо на него, и он узнал в ней Женю. Это так смутило его, что он ушел с концерта и вот сидит пишет ей, любимой, письмо...
Эти "Времена года" совпали у них с точностью до часа.
Много всего случилось у них за долгую жизнь.
Забыв про кофе, Женя вспоминала. Душа, отработав тяжкую смену измены, возвращалась к себе.
В молодости, было им лет по двадцать шесть, в газетно-репортерскую пору как-то звонит мужу коллега: лишний билет в "Современник", спектакль через полчаса. Тогда "Современник" был в зените, муж уступил ей с боем, и она побежала. Они в те времена прогрессивные были, эмансипированные, собирались явить миру пример подлинной жизни - без предрассудков ревности.
И вот бежит Женя от метро, сердце у нее вспухает, этого человека с лишним билетом она еще никогда не видела, но они узнали друг друга сразу. Он стоял в распахнутом пальто, н а в с т р е ч у ей, счастливый, напряженный, и по тому, как он ждал, как надеялся, что она окажется именно такой, не подведет - можно было догадаться, что их соединение произошло еще в онтологических слоях. По лицу его пробегали сокровенные огни, будто он гляделл в пламя костра и думал при этом счастливую мысль. "Не беспокойся, мы успели", - сказал ей, не поднимая глаз
(от костра...), и искры нежности поблескивали в голосе, спектакль Женя и сейчас помнит до последней сцены, хотя и не видела, не слышала ничего, кроме дыхания рядом с собой этого незнакомого родного человека.
Будь они тогда посмелей, сразу бы поняли, что все уже случилось, что они влюблены еще прежде всякого первого взгляда, но опыта им не хватило признать скрытое очевидным, началась дружба, бурно обменивались чтением, это были семидесятые годы, Женя позвонила ему и попросила занести журнал: через мужа не передать, муж уехал в командировку - Женя говорила это, обмирая, и он там тоже обмер и, не приходя в сознание, так к ней и вломился с искомым номером журнала, скрыть было уже невозможно, ослепли, оглохли, и месяца три еще не могли остановиться. Это как огурец в бутылке: попал легко, еще цветком, но разросся внут-
ри, и уже не вынуть, не разбив стекла.
У всех на виду.
И муж: бессильно взирая на неудавшийся опыт отказа от предрассудков.
А в ней, бесстыдной - никаких угрызений, не ведала душа, что творила, да и была ли вообще тогда душа, только зарождалась, и нечистый еще не очень хлопотал о ней. Нечистый охотится в других угодьях, и уж там добыча знает, ч ь я она.
Теперь Женя знает.
Валит черный дым из промышленных труб на Урале, вблизи колонии строгого режима, в которой отбывает срок своей жизни ПРЕСТУПНИК, брат Павла; ревут турбины "боинга", в котором знаменитый Женин муж перелетает из Токио в Мельбурн, продолжая любить ее из Орли, из Хитроу и из Шереметьева; новый поэт-песенник пытается сочинить текст на музыку Жени и все не может ей угодить: чтоб текст был о любви, которая в очередной раз спасла маленький кусочек мира от искушенья смерти. Она никак не может растолковать поэту, в чем разница между спасением и грехом. И есть ли она.
1990
НАШ ТЕННИС
«Легенда о Нарайяме»
Ника у нас закончила факультет иностранных языков, но в школе проработала недолго: она как вялый стебелёк, даже улыбка стоит ей труда, какая уж там школа!
Она вступила в переводческий кооператив, и вот им привалил заказ: перевод недублированных фестивальных фильмов. От счастья они сделали работу не торгуясь. А за это им дали билеты на просмотры. И Ника пригласила всю нашу теннисную группу на «Легенду о Нарайяме».
И мы, как элита какая-нибудь, попали на первый просмотровый сеанс.
Мы тогда и вообразить не могли, что нам покажут. Макс, наш тренер, явился с женой и дочерью. Дочери уже исполнилось шестнадцать, и гордость у неё из-под опущенных ресниц била дальним светом: «до шестнадцати», да ещё просмотр!
Мы прогуливались по фойе, раскланивались, разглядывали друг друга в «гражданском». Катя в сером пальто, зелёный на шее платочек, всё в тон, всё пригнано; и улыбается аккуратно, и слова произносит тщательно, она и играет так же; нет в ней изъяна, и это озадачивает больше всего: живое не может быть так симметрично. Мы стояли, обсуждали очередную статью в журнале (начало демократии, эра разоблачительных статей в «Огоньке»), и я тайно горевала: какая женщина без пары пропадает.
Подошёл к нам тренер Макс, услышал про статью.
-Девочки, принесите почитать. Я вот всё развенчиваю легенды и мифы о передовом социалистическом обществе, - он обнял дочь за плечи, - которые им вдолбили в школе, и никак не могу справиться: я ведь не авторитет!
Мы не ожидали, что наш Макс такой семьянин. Впрочем, как раз такие повесы и отличаются беспредельной верностью жёнам: в том смысле, что бабы – само по себе, а жена – это святое.
Потом начался фильм. В высокохудожественную ткань кинодействия были невырезаемо вплетены – интересующиеся после подсчитали – семь полных любовных актов, крупным планом, со всеми содроганиями. Мы оказались не готовы к такому. Фильм был весь в Оскарах, на него потом давилась вся пьянь нашего города, опоясывая кинотеатр цепями очередей в несколько оборотов. Некоторым любителям киноискусства удавалось прорваться не по разу, и они уже знали, что за сорок минут до конца ничего больше не показывают; сами знали и товарищей предупредили, и сразу за последним коитусом зрители массово покидали зал.
Тренер Макс вышел с просмотра в полном смятении чувств, жена и дочка плелись за ним гуськом.
Эра видео ещё не наступила.
Торт
Есть у нас собранный такой, суровый парень Валя. Честный, как танк. Даже когда он смеётся, прямота и честность так и выпирают из него.
Он всегда нам, женщинам, ракетки перетягивает, больше никто не соглашается - кому охота? Улыбаются и сочувственно головой качают: да, плохи твои дела! А Валя подойдёт, молчком возьмёт ракетку и перетянет.
Он приходил вдвоём с женой, Сашенькой. Но сам не играл с ней, выдержки не хватало: она к мячу не бежит, ждёт на месте, когда мяч на неё прилетит. С большим достоинством девушка.
Потом она перестала приходить, а вскоре появилась в нашей женской раздевалке с тортом. Мы её окружили, поднялся гвалт и щебет: Сашенька ждёт ребёнка!
После игры мы всегда пьём в тренерской чай. Когда у кого-нибудь праздник, едим что принесут. На сей раз мы утаили, что празднуем.
Вскоре они вдруг разошлись. Валя оставил Сашеньку в полном недоумении: как? что теперь?
Родился ребёнок, но и это не смягчило его непреклонности.
-Валя, - говорят ему, - ты что!
Он гневно краснеет и ничего не отвечает, а на лбу написан огненными буквами текст: не суйтесь, если не понимаете!
«Гвозди бы делать из этих людей».
Сашенька пришла повидаться (не с нами, понятно), когда ребёнку исполнился месяц; принесла ещё один торт. Валя, потный после игры, возбуждённый, заглянул в тренерскую, а тут Сашенька и торт, он зло усмехнулся и вышел вон. Не хочет ей что-то простить. Сашенька так и погасла.
Когда ребёнок чуть подрос, она снова стала играть. Они нет-нет да и обменяются несколькими фразами, улыбками, но и всё на этом. Мы просто диву давались на Валину стойкость.
Однажды пришли играть всего четыре человека, Саша встала к стенке отрабатывать удар, а на площадке трое – ни то, ни сё.
-Саш, встань четвёртой, у нас игры нет!
Ни в какую. Удар, вишь, у неё пропал, рука потерялась, надо набивать.
Ну просто лига международных мастеров.
И тут мы поняли, как чувствует себя человек, наткнувшись на каменную кладку её личного интереса. И если это было не раз и не два, то Валя однажды и решил: всё.
-И молодец, - сказала я Илье по дороге на троллейбус.
-Да, - согласился Илья, - наверное, это так. Но ведь торт приносит для всех она, больше никто…
И снова у нас в тренерской праздник: