В тот же вечер посреди дороги мне пришлось менять ещё одно колесо. Три за один день! Поневоле задумаешься: за что это мне такая напасть?
А когда задаешь себе этот вопрос - за что? - твоя пытливость немедленно удовлетворяется. Ответ возникает сам по себе, причем всегда безальтернативный (собственно, это тоже чудо). Вот - за то тебе, а вот - за это. Знает кошка, чьё мясо съела, но человек почему-то не всегда догадлив, приходится его носом тыкать. Намёк меньше, чем в три проколотых колеса, он даже не воспринимает.
Вот какими плетьми приходится отбившуюся овцу в стадо загонять.
В четверг я уже стояла в соборе на вечерней службе. И в пятницу, и в субботу, и в воскресенье...
Другой раз боишься на исповедь идти: жалко огорчать ни в чём не повинного человека своими погаными грехами, каждый из которых есть по сути убийство или предательство (которое в конечном счёте тоже убийство). Ведь и сама эта исповедь - ещё один грех убийства: обрушиваешь на живого человека своё преступление, вынуждаешь его делить с тобой эту тяжесть и отнимаешь у него последние капли веры, надежды и любви.
Но деваться некуда: бывает, что последняя инстанция, куда ты можешь обратиться за помощью - господь Бог, но обращаться к Нему из твоей бездны - всё равно что писать “на деревню дедушке”: настолько забились всякой дрянью, заизвестковались те каналы связи, по которым душа твоя могла бы сообщаться с Ним - никакие мольбы не дойдут, увязнут и угаснут.
Очистись сперва, исповедайся, Святых Даров причастись.
Промысел Божий и в том, что как только ты осознаешь свою нужду, тут же последует тебе и помощь. Случайно (конечно же, не случайно) я узнаю от коллеги, что наш товарищ, писатель Ярослав Шипов, несколько лет назад рукоположенный в священники и уехавший служить в глубинку, теперь вернулся в Москву. Это было как раз то, что нужно. Свой своему поневоле друг. Своего и обременить не задумаешься.
Пошла я к нему в храм со своей бедой.
А в каждом храме своя, как теперь говорят, аура. Приходят люди, пребывают там в благоговении, оставляют после себя толику этого состояния, собирается общий дух, со временем храм уже сам знает, кто ему впору, кто нет. Собор Знаменского монастыря на Варв арке - белёные кирпичные своды... Я как вошла туда - будто на родину вернулась, обволокло благоуханным покоем. Меня не только отец Ярослав - меня этот храм принял, как свою (и это тоже не случайно).
Чудо - это и есть, когда случайно происходит то, на что ты и рассчитывать не мог.
Беда же моя состояла вот в чём.
Муж мой попал в тюрьму, в следственный изолятор.
Есть такой способ в нынешней России: можно “заказать” убийство человека, а можно его арест. Пока он сидит под следствием, его бизнес разграбляется. Потом человека выпускают, дело закрывают, не доводя даже до суда - за недоказанностью, за давностью, а то и “за отсутствием состава преступления”, как это было бесстыдно объявлено на всю страну в случае с Гусинским. В большинстве же случаев, когда персона не такая заметная, как Гусинский, сажают и выпускают молчком, когда “заказ” исполнен. Исполнители “заказа”, младшие офицеры следственного департамента, ещё слишком молоды, чтобы знать: за всё придётся расплачиваться.
Это мы, побитые молью, уже знаем: за всё. Я к священнику Ярославу Шипову для того и пришла: повиниться, за что МНЕ выпал арест мужа.
По телевизору Алексей Герман рассказывал, что в 50-е годы, когда люди начали возвращаться из лагерей, один друг их семьи, англичанин Пат раздобыл адрес того следователя, который когда-то выбил ему зубы, и отправился по этому адресу отдать долг. В коридор коммуналки к нему выкатился на тележке человеческий обрубок без ног, по пах, и злорадно осклабился: “А, Пат! Ты пришел выбить мне зубы - ну, давай!”
Молодые офицеры из следственного департамента, выполнявшие “заказ” на моего мужа, считают, что у каждого свой бизнес: чеченцы торгуют людьми, силовые структуры - свободой. Эти ребята пока не знают, насколько справедливо устроен мир: ещё никому ничего не сошло с рук. И нам, разумеется. И мне.
Человеку всё во благо, что ему ниспосылается. И всё ему поделом. И тюрьма, и мука.
Но смириться с мукой близкого невозможно.
Знающие люди мне сразу сказали, что продержат там его не меньше полутора лет: именно такой срок разрешается держать подследственного под стражей. Но я не могла в это поверить и бегала, как таракан по сковородке, по всем инстанциям, по всем полезным и бесполезным знакомым, по всем высоко- и низкопоставленным друзьям. Поскольку официальная причина ареста была притянута за уши, мы терялись в догадках об истинной подоплёке: коммерческий “заказ” неведомых конкурентов? политический заказ в преддверии думских выборов, чтобы выбить компромат на кого-то нежелательного во власти? Но вот прошли думские выборы, а срок его содержания под стражей всё продлевали - два месяца, еще один, ещё три... Вот прошли уже и президентские выборы. Я поняла, что потом продлят сразу на шесть. “Наши следователи кого взяли, того и мочат, - сказал мне один правозащитник.- Был бы человек, а причину найдут”.
Это не оставляло мне никаких надежд. Пока один умный человек не посоветовал:
“Да не бегай ты ни в Думу, ни к министрам, иди в церковь. Сама не заметишь, как вся расстановка сил изменится”.
Насчёт расстановки сил я сразу поверила. Как бывший технарь, я свято чту законы сохранения. Все эти месяцы я не давала распылиться ни крупице священной энергии сердца, все радости были исключены, все силы сосредоточенно собирались и отправлялись - словно электронная почта в Интернете, с безошибочным адресом - туда, к нему в темницу.
Любой обет - это пожертвование своей энергии в пользу чего-то или кого-то. Каждому из нас достаётся часть общего “пирога”ии, и можно потратить её на себя, а можно на другого, даже в его отсутствие, простым отказом от своей доли в его пользу. Всё, что у меня было, я передавала ему - единственным возможным способом: усилием сердца.
И не только я. Ему были верны и преданы в эти тяжкие полгода все по-настоящему близкие люди. Как будто понимали: верность - некая материальная субстанция, которая поддерживает на расстоянии и даёт ему силы. Все чувствовали это инстинктивно.
Как я уже сказала, человеку всё во благо, что с ним происходит. Или, другими словами, за опыт сколько ни плати, не переплатишь.
Уразумела я в эти скорбные месяцы одну важную истину, которую до этого воспринимала лишь поверхностно, и это постижение - тоже чудо. Есть у нашей церкви требование ли, предписание ли - молиться за наших врагов. Оно всегда казалось мне прекраснодушным идеализмом, недостижимым в реальной практике.
Простить врага - довольно просто, этому способствуют душевная лень и забывчивость. Мстить-то потруднее будет, ведь борьба требует усилий. Более высокая ступень - не только простить, но благодарить обидчика за то, что он для нас сделал: ведь мы стали сильнее, преодолевая тот барьер, который он выставил перед нами, мы стали закалённее - да за науку, в конце концов.
Но вот молиться за наших врагов - это было моему уму непостижимо.
Теперь я понимаю весь естественнонаучный смысл этого требования. Вразумила жизнь: оказалось, это не благое пожелание, а - физическая необходимость! Математическая неизбежность! Господи, дай сил и здоровья, благополучия и разума рабу Твоему (имярек) и рабу Твоему (имярек) и всем их близким!..
(Впрочем, разума почему не пожелать и врагу?)
В какой-то момент я поняла, что исчерпаны все мои возможности повлиять со стороны на участь моего мужа и что решение его судьбы - в руках следователя. Захочет он его отпустить - найдёт для этого достаточно оснований. Захочет оставить - убедит прокурора продлить срок содержания под стражей. И ни одно живое существо не сможет ему помешать.
И тогда я стала молиться, молить ту силу, что выше человеков, чтобы дала здоровья и благополучия властителю нашей судьбы и всем его близким. Чтобы какая-нибудь болячка или, не приведи Господь, какое-нибудь дурное известие о родных не исказили бы расположение его духа и не помешали бы ему принять разумное решение.
Когда мужа освободили, я знала, откуда пришла помощь. Сама рассылала просьбы и мольбы во все концы, сама обивала многие пороги, ходила и ездила к разным людям, результат мог последовать откуда угодно. Но я знаю точно, откуда пришло спасение. Как знаешь всегда, ЗА ЧТО наказание, так же ясно было, от Кого награда.
Так же отчётливо, как я, знал об источнике помощи отец Ярослав. Ну, ему и по вере его полагается больше, чем нам, неверным.
А потом последовало ещё одно чудо. “Да бросьте вы, раскудахтались: чудо, чудо!.. - скептически заявил арестант, придя в себя и проведя собственное расследование. - Всё убого, как дважды два: они просто поняли, что денег у меня нет, взять с меня нечего и держать меня бессмысленно.”
И всё встало на свои места и покатилось по своей колее, как и положено в бренном мире.
2000
ЗАКОН АРХИМЕДА
Мой мудрый друг Андрей говорит:
- В нашем возрасте, дорогая, - (великодушно объединяя нас в одну возрастную группу, хотя я лет на десять мудрее), - в нашем возрасте перемены даже к лучшему переносятся тяжело.
Мы старые друзья. Такие старые, что успели и повраждовать, но на последний день его рождения я, подумав, отправила ему телеграмму: «Дорогой Андрей, после двенадцати лет дружбы и вражды я вынуждена признать, что пуд соли, съеденный вместе, был сладок».
Мы работаем в одной фирме, но в разных городах, и видимся нечасто. Но он меня и по телефону чувствует. И без телефона.
-У тебя что-то случилось? Неприятности? Ты как-то напряжена.
Это он по делу позвонил.
Мне и вправду было дурно: не то чтобы тошнота, а – отторжение, неприятие действительности.
-Андрей, да мне просто некогда, меня тут человек ждёт…
-Перезвони, когда будет возможность!
А человек ждал меня – я его в аэропорт провожала.