-Где Вы видите? Покажите хоть одного!
-Уж очень Вы разборчивы.
Это утешало Ольгу Сергеевну: всё-таки разборчивость – не самая худшая черта. Она гордилась своим превосходством над легкомысленной, если не сказать больше, Юлией Владимировной.
Это она ещё мало про неё знала.
А в воскресенье Юлия Владимировна ждала прихода своего суженого. Сидела дома за компьютером, составляла очередной баланс и ждала: с минуты на минуту появится её гость.
Звонок в дверь.
Она не сразу оторвалась от клавиатуры, что-то ещё поспешно допечатала, а потом запоздало побежала к двери, держа наготове улыбку радости. Даже в глазок не посмотрела, настолько была уверена, что это он.
Отодвигает защёлку с чувством вины, что заставила его ждать. Раскрывает дверь, нетерпеливо простирает руку и втягивает его внутрь, чтобы осыпать всеми просроченными нежностями.
И тут вдруг видит, что это не он, не тот, кого она ждала, а совсем другой.
Он смущён таким горячим приёмом, но и обрадован, и готов отозваться, её нечаянный посетитель. Она видит это, и вспышка новой радости далеко превосходит ту, что она приготовила: ведь перед ней – тот, кого она ждёт всегда, кого будет ждать до скончания века, но кого ей так никогда и не дождаться.
И тут она понимает, что это сон, потому что только во сне сбываются столь чудесные подмены.
И на вершине счастья она просыпается от горя посреди душной июльской ночи, обливаясь слезами, разметавшись от жары поперёк своей широкой одинокой кровати.
2001
ПОКОЙ И ВОЛЯ
Алине подарили фонарь. Он еле помещался в ладони. Он упоительно отягощал руку, потому что был настоящий, а не притворный, как игрушки – как, например, её мобильный телефон, который мигал, пищал и даже говорил женским голосом: «Здравствуйте, как поживаете?» – но позвонить по-правде, как папин, не мог.
Это была первая вещь, которой она пользовалась наравне с большими.
Как ей завидовали во дворе! И Валерик, и Люда, которая третий год сидела в первом классе и играла только с малышами, и даже Билл, американский сын, у которого было всё и две сестры: Лиза и Соня.
Все просили у Алины фонарь, чтобы посветить им в какой-нибудь тёмный угол. Среди дня никакого чудесного преображения не совершалось. А вечером – да: тёмная щель, заполненная бесформенным мраком, вдруг озарялась, очерчивались контуры, проявлялись цвета.
А если просто шагать по ровному асфальту и светить впереди себя, на дорогу ложился яркий круг. Свет вырывался из фонаря, как струя воды из шланга.
Если бы можно было дождаться во дворе темноты, если бы баба Маша, которая сидит на скамейке с другими старухами, не позвала домой, если бы можно было никого не слушаться, а делать что хочешь – наступит ли когда-нибудь такое время? - какие бы раскрылись возможности! Двор поглотила бы ночная тьма, Алина зажгла бы свой фонарь, вырвала из пасти мрака все дворовые предметы и вернула им членораздельность.
-Только не потеряй, - предупредила Глаша.
Она снимала фильм, и фонарь ей требовался по сюжету.
-А после – он твой.
Щедрая, великодушная, великолепная Глаша.
* * *
По сюжету герои фильма – молодые мужчина и женщина – знакомятся на лестничной площадке: в квартире погас свет, женщина полезла в щиток – вспышка, короткое замыкание, женщина упала, мужчина выбежал на шум…
Щиток сделали в реквизитной – из фанеры и картона, покрасили в тёмно-серый цвет, не отличишь от настоящего. Художник фильма Владик прибил его на голую стену лестничной площадки.
Стремянку одолжили у соседей.
Но мешала дверь квартиры: она распахивалась наружу и не давала возможности установить освещение. Дверь была хитрая , «суперлук». Сосед Витя, который чинил мамину машину (если что ломалось в доме, тоже звали его), с дверью справиться не смог, и вызвали специалиста из фирмы. Специалист сделал два неуловимых движения, снял тяжёлую дверь, внёс её внутрь квартиры и взял за работу 400 рублей. Мама отсчитала, подавив вздох.
Снимать в своей квартире мама разрешила тоже из экономии, потому что арендовать студию обошлось бы гораздо дороже предстоящего после съёмок ремонта.
Владик с двумя первокурсницами готовил интерьер для съёмок: наклеивал тёмные обои, закрашивал батарею тёмной гуашью, укладывал в пепельнице окурки и затемнял оконные рамы. Отойдёт, полюбуется своей работой и покачает головой:
-Глаша, у тебя героическая мама.
А героизм безвыходный: небюджетные студенты ВГИКа снимают за свой счёт.
Интерьера было два: один прокопчённый – из одинокого быта мужчины, с завалами книг, старыми журналами, пластинками и чёрной пишущей машинкой; второй – со светлыми обоями, цветами, простором и воздухом: это, соответственно, с появлением в доме женщины, будь она неладна: этот воздух и свет вытеснили из жизни мужчины питавший его сумрачный и возвышенный дух мысли и музыки.
Вот что предстояло выразить в фильме, невыразимое: не по хорошу мил, а по милу хорош.
Директор фильма, Варя с экономического факультета, подсчитывавшая все затраты, придумала один хитрый ход. Не так давно на Ленинградке открылся большой магазин IKEA - всё для дома. Фирма иностранная, там свои порядки: в течение месяца, если вещь не подошла или просто не понравилась, её можно вернуть.
Поехали они с Владиком, набрали всякой всячины: светильников, тумбочек, ковриков, рамок. Пригодилась только половина, но Владика невозможно было разлучить с этими предметами: что с него взять, художник…
Весь вечер накануне съёмок просидел в готовой комнате – не мог расстаться со своим детищем. Для него работа была завершена и имела законченный смысл. Его уже не так интересовало, что будет делать режиссёр и актёры в этом созданном им интерьере.
Глашина мама несколько раз заглядывала в комнату, звала Владика поесть.
-Сейчас, - отговаривался Владик, поправлял стопку книг на столе – и снова садился смотреть.
Он уже обдумывал вторую декорацию. Вот отснимут всё в первом интерьере, и опять они с Варей поедут в ИКЕЮ, сдадут прежние вещи и наберут новых.
Варина же часть работы не кончалась никогда. Составить график смен и утвердить его на кафедре. Получить хороших осветителей, не шкурных, привезти их вместе с техникой. Нанять машину. Договориться с электриком из РЭУ, чтобы пришёл вечером, подключил осветительную аппаратуру на всю ночную смену, а утром отключил.
Сбегать сосисок купить на всю съёмочную группу. И это в бюджете фильма.
Глашина мама меняет доллары на рубли купюрами по пятьдесят и по сто, чтоб удобно было расплачиваться: шофёру, электрику, осветителям за переработку.
Ещё пиротехник. Который устроит на тёмной площадке вспышку.
Ещё чуть не забыли: диспетчеру в РЭУ взятку, чтоб молчал про несанкционированное подключение к трёхфазнику. Это мамина задача. В некоторых моментах не обойтись без опыта взрослых
Для Глаши все эти технические проблемы – дело десятое. Её задача куда сложнее: ну как, как передать это состояние, когда соблазн любви и единения с другой душой вырывает тебя из созданного тобой мира, переносит вроде бы в мир даже лучший – и вдруг оказывается, что собственная твоя жизнь несёт урон нестерпимый. Как это выразить без слов, одним видеорядом? Да чтобы зритель ощутил эту тоску невозвратной потери.
Тоску безответного вопроса, который мучает её с детства, с тех пор, как расстались её родители.
Леонид Данилович, старый кинематографический волк, к которому пришла за советом, – и тот не знал.
-Да, Глаша, это великая тайна: почему нелюбимый, даже очень хороший, даже очень правильный, аккуратный и воспитанный человек мешает и раздражает, а любимый, даже больной, капризный, в каких-то домашних лохмотьях, только способствует…
В это время проползала мимо них по-черепашьи старая, больная, любимая жена Леонида Даниловича – именно в каких-то домашних лохмотьях, не слыша их разговора, и он проводил её взглядом, полным заботы и нежности.
* * *
У Глашиной мамы была парадоксальная задача: быть всегда под рукой и в то же время отсутствовать.
Она мешала: а ну как сорвётся при ней вгорячах не то слово. Опять же не закуришь. И при ней трудно быть главной, а режиссёр – главный человек на всём пространстве съёмочной площадки.
Но и без неё как? – осветители привезли коротковатый кабель: не хватило подключиться к трёхфазной линии, которая была только в соседнем подъезде. Всего не предусмотришь, особено когда первая в жизни съёмка. Нанятую Варей машину, естественно, давно отпустили.
А смена уже началась, пошёл отсчёт времени: от нуля до восьми утра.
Пришлось маме ехать с одним из осветителей во ВГИК за другим кабелем.
Привезли. Подключились.
Установили на лестничной площадке осветительные приборы. Пиротехник ждал сигнала для взрыва.
Глаша репетировала с актёрами перед бутафорским щитком.
-Ты поворачиваешься, вспышка – и падаешь со стремянки. Не бойся, мы тебя подхватим…
Она оглядывается с досадой:
-Мама, ну всё, ты уже не понадобишься, спасибо!
-Если что, звони, я в секунду здесь.
Хорошо, что семья старшей дочери живёт в соседнем доме.
Когда-то мама мечтала, что Глаша станет врачом. Ей казалось, в характере девочки есть твёрдость, необходимая хирургу.
Глашин папа был хирургом, мама его любила, и сердце её обмирало от восхищения, когда он шагал по больничному коридору и полы его халата развевались, как бурка полководца.
Гром истребителя в небе, стремительный аллюр всадника и жёсткий росчерк скальпеля по живой плоти не могут не взволновать женского сердца. Помимо сознания и воли. Коллективное бессознательное женщин творит свои мифы. О кентавре, например: чтобы выше пояса он был человек, а ниже пояса – конь.
Сына-воина Бог не дал, так пусть хоть дочь осуществит эту честолюбивую жажду - власть знающей, зрячей, твёрдой руки.
Так и мерещилось: вот она после сложной, успешно проведённой операции стаскивает с лица маску, стягивает с рук резиновые перчатки и устало отдаёт последнюю команду ассистентам, медсёстрам и анестезиологам: «Всем спасибо! Все свободны».