ствия, не мог бы поверить, что и то, и другое принадлежит одним и тем же людям. Так, например, в деле с проклятыми мегарцами30, когда они пытались захватить священный участок, вы постановили в своей псефисме выступать в поход против них, мешать им и не допускать этого; затем, в деле с флиасийцами31, когда они в недавнее время были изгнаны, вы постановили идти на помощь, не допускать этого злодеям, призывать на помощь всех охочих людей в Пелопоннесе. (33) Все эти решения, граждане афинские, прекрасны, справедливы и достойны нашего государства, но действия, последовавшие за этим, ничего не стоят. Таким образом этими псефисмами вы только навлекаете на себя ненависть, а выполнить ни одного из дел вы не оказываетесь в состоянии, так как, хотя псефисмы вы выносите и отвечающие достоинству государства, но войска, способного осуществить ваши постановления, вы не имеете. (34) Я со своей стороны предложил бы вам (уж вы на меня за это не прогневайтесь!) смирить свою гордость и ограничиваться ведением своих собственных дел, а если не хотите этого, то готовьте себе более сильное войско. Конечно, если бы я знал, что вы – сифнийцы32 или кифнийцы, или какие-нибудь люди в этом роде, тогда я и советовал бы вам смириться; но так как вы – афиняне, то я предлагаю вам подготовить себе войско: ведь позорно вам, граждане афинские, позорно покинуть пост вашего высокого сознания, который передали вам в наследство ваши предки. (35) А кроме того, это и не в вашей власти, даже если вы захотите отступиться от греческих дел; ведь много дел совершено вами за все время, и позорно будет покинуть своих наличных друзей без помощи, нельзя довериться своим действительным врагам и дать им возможность усилиться. Вообще же, как это бывает у вас с политическими деятелями, которым нельзя отказаться от своей деятельности тогда, когда захотят, вот так теперь обстоит дело и с вами, поскольку вы являетесь политическими руководителями среди греков.
(36) А сущность всего, граждане афинские, что было высказано мной, сводится вот к чему. Никогда не бывает, чтобы ораторы делали вас негодными или честными; наоборот, вы делаете их какими хотите: не вам ведь приходится угадывать, чего они хотят, а они стараются угадать то, что, по их мнению, желательно для вас. Значит, вы сами в первую очередь должны иметь благородные желания, и все тогда пойдет хорошо, потому что или вообще никто не скажет ничего худого, или же сказавший это ничего не добьется для себя, раз не будет людей, готовых его слушаться.
XIV. О симмориях
Введение Либания
Так как распространилась молва, что персидский царь делает приготовления к походу против греков, афинский народ встревожился и уже готов был созывать греков и сейчас же начать войну. Но Демосфен советует не спешить с выступлением, а дожидаться, пока сам царь не начнет враждебных действий. Сейчас ведь, рассуждает он, мы не сумеем убедить греков вступить в союз с нами, так как они воображают, что им не грозит никакой опасности; тогда же сама опасность заставит их присоединиться к нам. Таким образом он убеждает их, не нарушая спокойствия, наладить у себя порядок и подготовиться к войне. При этом он подробно излагает им, каким образом им следует установить этот порядок. Поэтому речь и озаглавлена «О симмориях»: симморией у жителей Аттики называется объединение граждан, исполняющих литургию.
Речь
(1) Люди, восхваляющие ваших предков, граждане афинские, задаются, мне кажется, целью сказать приятную речь, но делают дело бесполезное для тех, кого они прославляют. Именно, принимаясь говорить о делах, которых ни один из них по достоинству не мог бы выразить своим словом, они сами себе снискивают славу искусных ораторов, но доблесть тех людей представляют ниже сложившегося о ней у слушателей мнения. Я же полагаю, что для них высшей похвалой является время: хотя с тех пор прошел уже большой срок, выше тех деяний, которые совершены ими, никто другой ничего не мог исполнить. (2) Я сам лично постараюсь рассказать вам, каким способом вы лучше всего, на мой взгляд, можете подготовиться. Дело вот в чем: если бы мы все, собирающиеся выступать с речами, оказались искусными ораторами, то ваши дела, я уверен, от этого ничуть не улучшились бы; но если бы один кто-нибудь, кто бы это ни был, выступив, сумел разъяснить дело и убедить вас, какое снаряжение потребуется, в каком количестве и откуда оно может быть взято, чтобы послужило на пользу государства, тогда весь наш теперешний страх рассеется. Я со своей стороны вот это по мере возможности и постараюсь сделать; но только предварительно скажу вам коротко, как я смотрю на вопрос об отношениях к царю1.
(3) Я лично считаю царя общим врагом всех греков, но все-таки в этом я еще не вижу основания к тому, чтобы посоветовать вам совершенно одним без чужой помощи начать войну против него. Ведь и сами греки, как я вижу, не все находятся между собой в дружелюбных отношениях, но некоторые доверяют больше ему, чем иным из своей среды. Вот почему и важно для вас, я думаю, если уж начинать войну, то соблюдать такое условие, чтобы ее начало было для всех равным и справедливым, а приготовления следует делать все, какие нужны, и это должно быть главным. (4) По-моему, граждане афинские, если бы грекам стало ясно и очевидно, что царь предпринимает что-то против них, они не только заключили бы союз, но и были бы весьма благодарны тем людям, которые стали бы за них и вместе с ними бороться против него. Но если уж теперь, когда это еще не стало очевидным, мы сами наперед навлечем на себя враждебное отношение, тогда я боюсь, граждане афинские, как бы нам по необходимости не пришлось воевать не только с царем, но и с теми людьми, за которых мы теперь хлопочем. (5) Царь, конечно, выждет временно со своими военными предприятиями, если действительно решил выступать против греков; он одарит деньгами некоторых из них и посулит им дружбу, а они, желая поправить дела в своих частных войнах и думая только об этом, проглядят общее спасение всех. Но мой совет вам – смотрите, не ввергните наше государство в эту свалку и в это безрассудство.
(6) Да нет! – остальные греки, как я вижу, держатся совершенно иных взглядов на вопрос об отношениях к царю, чем вы; но в то время как многие из них считают, мне кажется, допустимым ради какой-нибудь выгоды лично для себя пожертвовать остальными греками, вам, наоборот, даже когда терпите обиду, честь не позволяет применить по отношению к своим обидчикам такого возмездия, – допустить, чтобы некоторые из них подпали под власть варвара. (7) А раз это так, надо смотреть, чтобы ни мы в случае войны не оказались в неравных условиях, ни он, который наверное, как мы думаем, что-нибудь замышляет против греков, не снискал у них доверия под видом друга. Ка́к же это может быть достигнуто? – При том условии, если сила нашего государства будет у всех на виду как испытанная и подготовленная, и если всем будет ясно, что государство, опираясь на нее, стремится блюсти справедливость2. (8) Людям же, которые кичатся отвагой и с большой охотой предлагают воевать, я могу сказать, что нетрудно и тогда, когда требуется обсуждение, приобрести славу мужества, и тогда, когда близка какая-нибудь опасность, показать себя искусным оратором, но вот что трудно и что именно нужно: в опасностях – выказывать свое мужество, а на совещаниях – уметь внести предложения благоразумнее остальных. (9) Я лично, граждане афинские, думаю, что война с царем может оказаться тяжелой для государства, но военные действия, с ней сопряженные, легкими. Почему? Да потому, что все войны обязательно, как я думаю, требуют триер3, денег и подходящих мест, а это все у него, по моему расчету, есть в большей степени, чем у нас. Военные же действия ни в чем другом, как я вижу, не нуждаются столько, как в доблестных воинах, а этих последних, я полагаю, больше у нас и у тех, кто решается воевать на нашей стороне.
(10) Так вот по этим соображениям я и советую войну никоим образом не начинать первым, но к военным действиям, по-моему, нам необходимо подготовиться как следует. Конечно, если бы военные силы для обороны от варваров были одного какого-нибудь рода, а для борьбы с греками – другого рода, тогда естественно, может быть, мы и выдали бы себя, что собираемся выступать против царя. (11) Но так как всякое военное приготовление ведется одним и тем же способом и всякая военная сила должна иметь своей главной задачей одно и то же – именно, чтобы была способна отразить врагов, помогать своим наличным союзникам, спасать имеющееся достояние, тогда зачем же мы, имея врагов общепризнанных4, ищем еще других? Нет, будем готовиться против них, а тем самым мы защитим себя и от царя на случай, если он станет предпринимать что-нибудь против нас. (12) И вот теперь вы призываете к себе на помощь греков5; но если вы не будете исполнять того, что они предлагают, поскольку некоторые относятся к вам недоброжелательно, тогда ка́к же можно рассчитывать, чтобы кто-нибудь вас послушался? – «Да ведь они, клянусь Зевсом, от нас услышат, что царь имеет замыслы против них». А сами они, – скажите ради Зевса, – разве, вы думаете, не видят этого? Я по крайнем мере, полагаю, что видят. Но только боязнь этого еще не пересилила у некоторых вражды к вам и друг к другу. Значит, не чем иным, как пустыми сказами рапсодов6, будут речи послов, когда они станут обходить города. (13) Но, если только будет исполняться то, что сейчас имеем в виду мы, тогда, конечно, из всех решительно греков не будет уже ни одного столь самоуверенного, который, видя в вашем распоряжении тысячу всадников, гоплитов7 в любом количестве, корабли в числе трехсот, не пришел бы к вам и не стал обращаться с ходатайствами, понимая, что при наличии этих данных он всего вернее может найти спасение. Таким образом, если станете приглашать теперь, то придется просить и в случае безуспешности получить даже отказ; если же вы выждете время и вместе с тем подготовите заранее свои собственные силы, тогда вы будете в состоянии спасать тех, кто станет обращаться к вам за помощью, и можете быть уверенными, что все к вам придут.