– Благодарю вас, – сказал я тем тоном, каким благодарят вежливые полицейские. – Счастливо оставаться.
– Хе-хе, – хрипло отозвался старик. У него, должно быть, с детских лет не было счастливого дня.
Я вышел из подвала на залитый зимним солнцем проспект. Пока все хорошо, подумал я.
Дома я быстро собрался, захватив с собой лишь самые необходимые вещи. В короткой записке известил хозяйку, что оставляю квартиру. Долгов за мной не было, квартирная плата вносилась за месяц вперед. Записку и ключ от квартиры я вложил в конверт, который опустил внизу в почтовый ящик хозяйки. И ушел из дома, ни разу не оглянувшись.
Сев в такси, я попросил отвезти меня в отель в Центральном парке – это противоположная, западная часть Манхэттена. В этом районе жить мне не приходилось, да и посещал я его довольно редко. Хотя я и работал по ночам и вообще вел затворнический образ жизни, в Ист-Сайде были люди, которые меня знали. Взять хотя бы моего букмекера, или бармена из бистро, в котором я время от времени пропуская рюмочку-другую, или официантку из итальянского ресторанчика… Любой из них и наверняка кое-кто еще могли опознать меня в том случае, если бы кому-то пришло в голову всерьез взяться за мои поиски. Со временем мне, конечно, придется перебраться еще подальше, но пока подойдет и противоположный от Ист-Сайда конец Центрального парка. Кстати говоря, бежать куда глаза глядят я не собирался, прекрасно понимая, что следует хотя бы один день спокойно обо всем подумать и решить.
В этом отнюдь не шикарном деловом отеле, куда вряд ли приехал бы тот, кому нежданно свалилось большое богатство, я попросил номер с ванной. Зарегистрировался под именем Теодора Брауна из города Камдена, штат Нью-Джерси, где никогда в своей жизни не бывал, и в сопровождении посыльного, понесшего мои вещи, направился в отведенный мне номер. Я присматривался к шагавшему рядом со мной посыльному, к его узкому несимпатичному лицу. Он был молод, но не было душевной простоты в его бегающем настороженном взгляде и сжатых кривившихся губах, свидетельствовавших о порочности и продажности.
Когда мы вошли в номер с окнами, выходившими в парк, посыльный нарочито засуетился (перекладывал с места на место два моих чемодана, зажег свет в ванной), явно стараясь выжать из меня чаевые.
– Не можете ли вы оказать мне услугу? – сказал я, вынимая пять долларов.
При виде денег глаза посыльного заблестели, но он сказал:
– Смотря какую. Управляющий не любит, чтоб приводили девочек.
– Не о том речь. Мне бы хотелось сыграть на скачках, но я приезжий… – Входя в новую жизнь, я не отказывался от старых привычек. Из конюшен недавних надежд легким галопом опять выскочила Глория.
Посыльный показал плохие зубы, что у него, очевидно, означало улыбку.
– У нас есть свой букмекер. Через пятнадцать минут я приведу его к вам.
– Очень хорошо, – кивнул я и дал ему пять долларов.
– Весьма благодарен, сэр, – оживился посыльный, и бумажка тут же исчезла из виду. – А не скажете ли, на кого собираетесь поставить?
– На Глорию.
– Ставки на нее один к пятнадцати, – заметил посыльный, бывший, надо полагать, вполне в курсе этих дел.
– Совершенно верно.
– Ин-те-рес-но, – протянул он. И можно было не сомневаться, как он намерен использовать полученные деньги. Ловкач и проныра, он все же проживет и умрет в бедности.
Когда он ушел, я ослабил узел галстука и прилег на кровать, хотя вовсе не устал. Подходящее утречко, чтобы пустить на ветер немного денег, усмехнулся я про себя. Потом отметил, что рассуждаю примерно так же, как зазывалы из телевизионных реклам.
Букмекер не заставил себя ждать. Рослый грузный толстяк в поношенном костюме с тремя авторучками в нагрудном кармане, он пыхтел, когда двигался, или же, сидя, говорил высоким тонким голосом, весьма удивительным для этого массивного существа.
– Привет, дружище, – фамильярно обратился он, войдя ко мне и оглядев меня и всю комнату быстрым оценивающим взглядом, ничего не упускавшим из виду. – Морис сообщил, что у вас небольшое дельце ко мне.
– Да, небольшое, – кивнул я. – Хочу поставить на Глорию во втором заезде в Хайалиа… – на мгновение я замялся. – Триста долларов. С утра ставки принимали из расчета один к пятнадцати, – заключил я с такой беспечностью, как если бы взлетел в открытом самолете на высоту в семь тысяч метров без кислородной маски.
Толстяк вынул из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и, водя по строчкам, некоторое время сосредоточенно изучал записи.
– Могу принять один к двенадцати, – наконец сказал он.
– Ладно, – согласился я и вручил ему три сотенные. Букмекер тщательно, на ощупь и на свет проверил каждую сотенную, изредка при этом поглядывая на меня с осторожной, еще неуверенной почтительностью.
– Моя фамилия… – начал я.
– Я уже знаю вашу фамилию, мистер Браун, – перебил букмекер и, выхватив из нагрудного кармана одну из авторучек, сделал пометку на своем листе бумаги. – Расплачиваюсь я в шесть часов вечера внизу в баре.
– Увидимся в шесть.
– Надейтесь на лучшее, – без улыбки пожелал он мне. – В любом случае Морис всегда знает, где найти меня.
После его ухода я распаковал вещи. Когда в числе прочего доставал бритву, она упала на пол и отскочила под комод. Шаря рукой под комодом, я вместе с бритвой и кучей пыли вытащил также и серебряный доллар. Как видно, в этом отеле не очень-то старательно убирались в номерах. Тем хуже для них, подумал я, обтер доллар и сунул его в карман. Сегодня мне определенно везло во всем.
Взглянув на часы, я увидел, что уже около двенадцати. Решительно сняв трубку, я попросил, чтобы меня соединили со «Святым Августином».
По обыкновению прошло не менее тридцати секунд, пока мне оттуда ответили. Наша телефонистка Клара относилась ко всем вызовам как к неуместному вторжению в ее личную жизнь, которая, насколько мне было известно, заключалась главным образом в чтении журналов по астрологии. И потому она считала, что следовало доступными ей средствами наказывать тех, кто своими звонками отрывал ее от поисков самого лучшего гороскопа, который предскажет ей богатство, славу и встречу с молодым, красивым и смуглым незнакомцем.
– Алло, Клара, – сказал я. – Хозяин пришел?
– Конечно. Все утро сидит у меня на шее, чтобы я дозвонилась к вам. Какой же у вас, черт возьми, номер телефона? Нигде не могу найти. Звонила в отель, что указан как ваш адрес, но там ничего не знают о вас.
– То было два года назад. Я переехал. – И действительно, за это время я четыре раза переезжал. Как истый американец, я постоянно стремился на новые места. – У меня нет телефона, Клара.
– О, счастливец.
– Повторите это еще раз, Клара, и соедините меня с хозяином.
– Боже мой, Граймс, – услышал я в трубке возбужденный голос хозяина, – из-за вас я попал в очень неприятное положение. Сейчас же приезжайте и помогите все выяснить.
– Мне очень жаль, мистер Друзек, – проговорил я как можно более огорченным тоном, – но сегодня я чрезвычайно занят. А в чем дело?
– Вы еще спрашиваете? – заорал Друзек. – В десять утра пришел ответ, что нет никакого Джона Ферриса по тому адресу, куда вы послали телеграмму.
– При регистрации он сообщил тот адрес, который с его слов записан в книге.
– Приезжайте и скажите это полиции. Утром у нас был инспектор, а потом приходили два каких-то типа. Даю голову на отсечение, что они были с оружием. Разговаривали со мной так, будто я что-то скрываю от них. Спрашивали, не оставил ли им Феррис записку. Он оставил какую-нибудь записку?
– Нет, не видел.
– Так вот, они обязательно хотят поговорить с вами.
– Почему со мной? – с притворным удивлением спросил я.
– Я им объяснил, что покойника обнаружил ночной портье, который будет сегодня на дежурстве после одиннадцати вечера. А они заявили, что не могут так долго ждать, и потребовали ваш адрес. И вы знаете, Граймс, никто в нашем чертовом отеле не знает, где вы живете. Естественно, что эти два типа не поверили мне. Они снова придут в три часа. И предупредили, что для меня же лучше найти и вызвать вас, а не то… Просто жутко. Не думайте, что это длинноволосые мелкие хулиганы, они одеты как солидные биржевые маклеры. Абсолютно спокойны и глазом не моргнут, как шпионы в кино. Они не шутят. Вовсе не шутят. Так приезжайте, потому что я ухожу обедать, и надолго, очень надолго…
– По этому поводу я и хочу переговорить с вами, мистер Друзек, – невозмутимо сказал я, в первый раз со времени поступления на работу радуясь возможности поговорить с хозяином. – Я звоню, чтобы попрощаться с вами.
– Попрощаться? – рявкнул Друзек. – Кто так прощается?
– Я вот так прощаюсь, мистер Друзек. Прошлой ночью я окончательно решил, что мне противно служить у вас. Я увольняюсь… Собственно, уже уволился.
– Как уволился? Так не увольняются. Черт побери, да сегодня только вторник, начало недели. Остались ваши вещи. Пол бутылки виски, Библия…
– Виски выпейте, а Библию я дарю в библиотеку отеля.
– Граймс, – закричал Друзек, – вы не смеете так поступать со мной. Я обращусь в полицию, чтоб вас привели сюда! Я… я…
Я преспокойно положил трубку. И пошел завтракать. Завтракал я в дорогом ресторане возле Линкольн-центра, заказал роскошного омара-гриль, который обошелся в восемь долларов, и две бутылки пива «Хайнекен».
Сидя в ресторане за вкусной дорогой едой, я вдруг осознал, что впервые с того момента, когда проститутка в отеле сбежала с шестого этажа, у меня нашлось время подумать о том, что мне делать. До сих пор мое поведение и поступки были почти автоматическими: одно следовало за другим само собой, словно я действовал по заранее разработанной программе. Теперь надо было подумать о своих возможностях, рассмотреть угрожавшие опасности и принять какие-то решения. Раздумывая обо всем этом, я обратил внимание на то, что подсознательно выбрал себе столик в углу ресторана, чтобы видеть всех входящих. Это открытие меня позабавило. И в самом деле, попав в переплет, каждый становится героем своей собственной детективной истории.