— И надо же было такому случиться именно с тобой. Это просто несправедливо, — говорила Карлотта. — Все уже находятся дома и даже не вспоминают о войне. Ладно бы ты еще служил в пехоте, но получить ранение в войсках связи! Как ты оказался под обстрелом?
Джек устало улыбнулся:
— Я спал. Иногда попадаешь в неожиданную ситуацию.
— Мне больно видеть тебя таким, дорогой, — дрожащим голосом произнесла Карлотта. — Худым, измученным, смирившимся. Я помню, каким ты был дерзким, самоуверенным… — Она смущенно улыбнулась. — Очаровательным, несносным, говорившим людям в глаза все, что о них думал.
— Обещаю, выбравшись отсюда, снова стать несносным.
— Мы были счастливы вдвоем, правда, Джек? — сказала Карлотта, как бы умоляя его согласиться с ней, подтвердить справедливость ее слов. — Пять славных лет. Проклятая война.
— У нас впереди еще много хороших лет. Я это гарантирую.
Она покачала головой:
— Все так изменилось. Даже климат. Туман не рассеивается до середины дня, я никогда не видела, чтобы так часто шли дожди. Похоже, я разучилась принимать правильные решения. Я была такой уверенной в себе… теперь превращаюсь в развалину…
— Ты выглядишь прекрасно, — возразил он.
— Скажи это моим зрителям, — с горечью в голосе произнесла она.
Карлотта засунула палец за пояс юбки, туго обтягивавший ее талию.
— Мне необходимо похудеть.
— Ты видела Мориса? — спросил Джек. — Как он?
— Ходят слухи, что студия разрывает с ним контракт и выплачивает неустойку. Последние две его картины провалились. Он тебе об этом говорил, когда был здесь?
— Нет.
Делани дважды навещал Джека в госпитале, но их свидания проходили натянуто. В начале войны Делани забраковала медкомиссия; причину отказа он скрывал. Госпиталь, заполненный ранеными, плохо действовал на Делани. Он часто говорил невпопад, избегал тем, связанных с работой, задавал вопросы о войне и не выслушивал ответы. Он специально приезжал к Джеку из неблизкого Нью-Йорка, но оба раза казался рассеянным, спешащим, испытывающим облегчение, когда подходило время прощаться.
— Знаешь, что он осмелился мне предложить? — сказала Карлотта. — Он заявил, что я должна снять квартиру возле госпиталя, чтобы постоянно быть у тебя под рукой. Именно так и сказал. Под рукой. Я ему ответила, что ты сам не согласился бы на это.
Карлотта вынула пудреницу и недовольно посмотрела на себя в зеркало.
— Я была права, а?
— Конечно, — ответил Джек.
— Потом я попросила у него работу. Он предложил мне зайти к нему после того, как я сброшу десять фунтов, и уехал на два месяца снимать фильм. В этом городе, — с обидой сказала она, — люди считают себя вправе произносить вслух все, что придет им в голову.
— Как поживает Бастер? — спросил Джек, чтобы сменить тему и отвлечь Карлотту от ее проблем.
— Он умер… — Карлотта заплакала. — У меня не хватило мужества написать тебе об этом. Кто-то отравил его. Калифорния уже не та, что прежде. Туда понаехали грубые, злые люди…
Клыкастый зритель мертв, с грустью подумал Джек, глядя на Карлотту, которая приложила платок к глазам.
— Мне очень жаль. — Джек коснулся руки Карлотты. — Я к нему привязался.
Теперь, после гибели пса, он произнес это совершенно искренне.
— Он был единственным близким, дорогим мне существом, которое я потеряла за годы войны, — сказала, всхлипывая, Карлотта.
Во время войны, подумал Джек, каждый должен быть готов к какой-то потере. Но он не сказал ей об этом. Он хотел утешить жену, заставить ее поверить в то, что с его возвращением все изменится, климат улучшится, ей снова будут предлагать хорошие роли, злые люди покинут Калифорнию, гонорары возрастут. Но тут к ним подошел Уилсон в темно-бордовом халате. Он давно мечтал познакомиться с известной и красивой женой своего соседа по палате; времени на утешения не осталось.
Вытерев слезы, Карлотта посмотрела на Уилсона, успешно имитируя беззаботную, обворожительную улыбку, привезенную много лет назад на западное побережье из Техаса и сыгравшую немалую роль в ее карьере. Если Уилсон и заметил ее слезы, то, несомненно, решил, что они вызваны жалостью к Джеку.
— Мисс Ли, — вежливо начал Уилсон, покачиваясь на многострадальных ногах, — позвольте сказать вам, что я еще в юности восхищался вами (сейчас Уилсону было двадцать четыре года) и считал вас самой очаровательной женщиной на свете.
— Как приятно это слышать! — произнесла Карлотта, снова превращаясь в ту самоуверенную, кокетливую и опасную актрису, какой она была, когда Джек впервые увидел ее.
Карлотта провела с ним меньше разрешенных двух часов. Она ушла на тридцать минут раньше, объяснив, что боится опоздать на вашингтонский поезд. Сейчас она не могла позволить себе опаздывать. Те времена, заявила Карлотта, когда она была в зените славы и все ей прощалось, остались в прошлом.
Вечером, когда медсестра, подготовив Джека к операции, потушила свет в палате, он заплакал. Это случилось с ним впервые после ранения.
Оказывается, в Калифорнии бывают замечательные рассветы. Ты не находишь?
— Оставайся на ленч, — сказала Клара.
Она загорала, лежа на надувном матрасе перед домом. На ней был крохотный купальный костюм. Спина ее была почти черной. Джек в очередной раз удивился тому, какое у Клары крепкое, красивое тело, совсем не соответствующее ее суровому, разочарованному, секретарскому лицу.
— Морис где-то там. — Она махнула рукой в сторону океана. — Если не утонул. Ты с Карлоттой?
— Нет, — ответил Джек, — один.
Он перелез через низенькую ограду, отделявшую патио Делани от пляжа, и побрел к воде. В этот рабочий день белая дуга побережья в Малибу с броской бахромой налезающих друг на друга домиков была почти безлюдной. Поднялась приличная волна, крутые зеленоватые гребни накатывались на берег, с грозным шипением превращаясь в белую пену, к которой уже спешил следующий вал. Вдали Джек заметил темную точку. Делани упорно плыл вдоль берега, его голова то взлетала вверх вместе с пенистыми барашками, то проваливалась вниз. Заметив машущего рукой Джека, Делани повернул к пляжу.
Минуту-другую казалось, что Морису не выбраться из воды. Волны отбрасывали его назад, и он застрял на уровне волнорезов. Голова Делани снова и снова скрывалась под водой. Затем очередная волна выбросила его на берег; он вскочил на ноги. С Мориса стекала вода. Мускулистый, загорелый, он напоминал немного постаревшего, но еще сильного боксера-легковеса; он словно смеялся над Тихим океаном, пытавшимся сломить его. Улыбающийся, с покрасневшими от соленой воды глазами, он подошел к Джеку, пожал его руку, потом поднял с песка огромное белое махровое полотенце и принялся энергично вытирать им свои редеющие рыжеватые волосы. Завернувшись в полотенце, как в тогу, Делани сказал:
— Жаль, что ты поздно пришел. Поплавали бы вдвоем. Вода великолепная.
— Если ты не перестанешь заплывать так далеко один, когда-нибудь на побережье найдут утонувшего режиссера.
Делани улыбнулся:
— То-то многие посмеются. Выпьешь чашку кофе?
— Я хочу поговорить с тобой. У меня неприятности.
— У кого их нет? — Делани посмотрел в сторону дома. — Клара еще в патио?
— Да.
— Давай прогуляемся, — предложил Делани.
Они зашагали по плотному песку вдоль полосы выброшенных волнами водорослей; в тридцати ярдах от берега покачивались на волнах пеликаны.
— Я собираюсь начать жизнь заново, — сказал Джек. — Мне нужен твой совет.
— Какую жизнь?
— Семейную. — Джек смотрел на пеликанов. — Профессиональную.
Хмыкнув, Делани кивнул головой. Потом наклонился, подобрал камешек и метнул его, заставив запрыгать по воде. Всякий, кто увидел бы его в эту минуту, поразился бы тому, сколько силы, ловкости, энергии сохранилось в Делани.
— Я ждал этого, — сказал он, не глядя на Джека. — Карлотта тебя измучила, верно?
— Да. Сегодня она явилась домой в восемь утра.
— Ты спросил, где она была?
— Нет. Она сама порывалась мне рассказать.
— А, — произнес Делани, — вы уже дошли до этой стадии.
— Да.
— Что ты ей сказал?
— Когда я вернулся сюда после госпиталя, я сказал ей, что мне кое-что известно о том, как она жила в годы войны, но я ее ни в чем не виню и не осуждаю. Черт возьми, я отсутствовал более пяти лет. Давай все забудем, начнем новую жизнь, попытаемся восстановить прежние отношения, предложил я.
— Наивный рыцарь. Что она тебе ответила?
— Она сказала — прекрасно, и я хочу того же. В течение двух месяцев все было замечательно. Почти как прежде. Потом пошли бесконечные вечеринки, она начала уходить из дома днем. Ты знаешь, как живут здесь женщины. Наконец вчера она вовсе не вернулась домой…
— Она хочет развода?
— Нет. Говорит, что по-прежнему любит меня. — Джек устало улыбнулся. — В некотором смысле это так и есть. Другие мужчины значат в ее жизни немного. Во всяком случае, каждый в отдельности. А все вместе они занимают в ней существенное место.
— У тебя есть догадки насчет того, что ею движет?
— Кое-какие предположения у меня, конечно, есть.
Джек тряхнул головой, заставляя себя говорить; он не мог более таить переживания в себе.
— Карлотта так сильно изменилась за время моего отсутствия. Когда мы встретились, поженились, она была совсем иной… До меня она знала только одного мужчину — Катцера. Услышав об их связи, я решил, что это обычная голливудская история — честолюбивая девушка спит с продюсером ради того, чтобы получать хорошие роли и обрести известность. Но потом я обнаружил, что это иной случай. Карлотта встречалась с ним одним семь лет. Она его любила. С нею он был не тем гангстером в смокинге, каким все его считали, а добрым, благородным, чутким, умным и честным человеком. И я должен признать: когда она сказала ему о том, что выходит за меня замуж, он повел себя очень достойно. Не угрожал ей, не пытался навредить мне — а расправиться со мной в ту пору не составляло для него труда — и с тех пор стал для нас обоих хорошим другом. Живя со мной, Карлотта до войны ни разу не посмотрела на другого мужчину. Как и я — на другую женщину.