— Да, далеко же ты забралась… Что ж, поехали домой. — Он снял машину с ручного тормоза, развернулся и повел вниз по склону. — Давно тут живешь?
— Не очень. Мы переехали после Рождества. Правда, раньше уже жили здесь, мне тогда было пять лет.
— У тебя, похоже, шотландский акцент?
— Мы десять лет прожили в Шотландии. Там я говорила как все, а сюда приехала — и стала белой вороной. — Скарлетт хотела пошутить, но сама поняла, что вышла горькая правда.
Мужчина доехал до Акация-авеню, поставил машину перед домом и настоял на том, что проводит Скарлетт до дверей. Когда мать открыла, он сказал:
— Примите мои извинения! Я взял на себя смелость привезти к вам вашу дочь. Вы совершенно правильно внушили ей, что нельзя садиться в машину к незнакомым людям. Но, видите ли, шел дождь, она села не на тот автобус и оказалась в другом конце города. Все как-то неудачно сложилось. Обещайте, что не будете слишком суровы к ней. И… ко мне.
Скарлетт ожидала, что мать накричит на них обоих, но, к ее удивлению и облегчению, та сказала, что в наше время лишняя осторожность не повредит, и не учитель ли мистер… Э-э, и не выпьет ли он чашечку чая?
«Мистер Э-э» сказал, что его фамилия Фрост, но она может звать его Джей, на что миссис Перкинс улыбнулась и сказала, чтобы он звал ее Нуной, а потом побежала ставить чайник.
За чаем Скарлетт подробно рассказала матери о своих приключениях: как она села на неправильный автобус, как оказалась на кладбище и как познакомилась с мистером Фростом у маленькой часовни…
Миссис Перкинс уронила чашку.
Они сидели за кухонным столом, и чашка упала невысоко, даже не разбилась. Просто пролился чай. Миссис Перкинс неуклюже извинилась, встала и взяла тряпку с раковины.
Подтирая чай, она спросила:
— Речь идет про кладбище на холме, в Старом городе?
— Я живу в тех краях, — сказал мистер Фрост. — Уже срисовал немало надгробий. К тому же это кладбище объявлено природным заповедником.
— Знаю, — поджала губы миссис Перкинс. — Большое спасибо, что подвезли Скарлетт домой, мистер Фрост, — добавила она ледяным тоном. — Думаю, сейчас вам следует уйти.
— Ну, это уж слишком! — дружелюбно воскликнул мистер Фрост. — Я не хотел вас обидеть! Я что-то не то сказал? Да, я делаю прориси могильных плит для краеведческого проекта… Но я ведь не раскапываю могилы, что вы!
На мгновение Скарлетт показалось, что мать сейчас ударит мистера Фроста прямо по встревоженному лицу. Но та лишь покачала головой.
— Простите, вы потревожили не самые приятные воспоминания. Вы тут ни при чем.
И через силу улыбнулась:
— А знаете, Скарлетт играла на этом самом кладбище, когда была совсем маленькая. Лет… десять назад! И у нее был воображаемый приятель. Маленький мальчик по имени Никто.
В уголке рта мистера Фроста заиграла улыбка:
— Мальчик-привидение?
— Не похоже. Скарлетт даже показала нам гробницу, где он живет. Хотя, должно быть, все-таки привидение. Помнишь, дочка?
Скарлетт покачала головой.
— Странная я была в детстве.
— Ничего подобного… м-м… — сказал мистер Фрост. — Нуна, вы воспитали прекрасную дочь! Что же, чай был очень вкусный. Всегда рад новым друзьям. Пожалуй, теперь я пойду. Нужно приготовить хоть какой-то еды, а то у меня скоро встреча местного исторического общества.
— Вы сами готовите себе ужин? — поинтересовалась миссис Перкинс.
— Да. Точнее, размораживаю. И мастерски варю рис в пакетиках. Порцию на одного. Живу один. Этакий закоренелый холостяк. В газетах пишут, что холостяки всегда гомосексуалисты, верно? Я не из них, просто так и не встретил ее. — В его лице мелькнула печаль.
Миссис Перкинс, которая терпеть не могла стоять у плиты, объявила, что в выходные всегда готовит, и у нее получается слишком много для двоих. Она проводила мистера Фроста до двери, и тот с удовольствием согласился зайти на ужин в субботу вечером.
Вернувшись из прихожей, миссис Перкинс сказала только:
— Надеюсь, ты сделала уроки.
Лежа в постели, Скарлетт слушала, как машины проносятся мимо их дома по дороге, и вспоминала события этого дня. Она бывала на том кладбище в детстве. Вот почему всё казалось ей там таким знакомым! Она так и заснула, представляя себе кладбище, и даже во сне продолжала ходить по его дорожкам. Была ночь, но Скарлетт видела ясно, как днем. Она очутилась на склоне холма. Рядом, спиной к ней, стоял мальчик примерно ее лет и смотрел на городские огни.
— Мальчик! Ты что делаешь?
Он оглянулся и будто не сразу понял, куда смотреть.
— Кто это? Ой, я вижу тебя! Почти. Ты ходишь по снам?
— Думаю, это сон, — согласилась она.
— Я не совсем то имел в виду… Привет. Я Никт.
— А я Скарлетт.
Он снова посмотрел на нее, словно видел в первый раз.
— Конечно! Я сразу подумал, что ты на нее похожа. Ты была сегодня на кладбище, помогала какому-то человеку с бумажками.
— Это мистер Фрост. Он очень хороший. Подвез меня домой… Так ты нас видел?
— Ага. Я слежу за всем, что происходит на кладбище.
— Никт — что это за имя такое?
— Сокращенное от Никто.
— Вот оно что! — обрадовалась Скарлетт. — Вот о чем мой сон! Ты мой воображаемый друг из детства, только ты вырос.
Мальчик кивнул. Он был выше нее и весь в сером, хотя описать его одежду она бы не смогла. И еще у него были слишком длинные волосы: должно быть, редко ходит к парикмахеру.
— Ты была такая смелая! Мы с тобой спускались внутрь холма и видели Человека-индиго. И Слира.
Вдруг у нее в голове что-то щелкнуло. Что-то понеслось и закувыркалось, закружилась темнота, столкнулись картинки…
— Я помню! — воскликнула Скарлетт. Но услышала ее только темная пустая комната, а в ответ прорычал далекий грузовик, ехавший куда-то сквозь ночь.
В крипте часовни, в самых прохладных гробницах, склепах и мавзолеях хранились запасы непортящихся продуктов. Сайлес позаботился о том, чтобы мальчику хватило еды на несколько месяцев, и покидать кладбище особой нужды не было.
Никт скучал по миру за кладбищенской оградой, но понимал, что там опасно. Пока. А вот кладбище — его владения, которыми он гордился, его мир, который он любил так сильно, как может любить четырнадцатилетний подросток.
И все же…
Жители кладбища не менялись. Бывшие товарищи по играм оставались детьми. Фортинбрас Бартлби, когда-то его лучший приятель, стал лет на пять моложе Никта, и с каждой встречей у них было всё меньше тем для разговора. Зато Теккерей Порринджер, которого Никт догнал по росту и возрасту, теперь относился к нему куда благосклоннее. По вечерам он гулял с Никтом по дорожкам и рассказывал о всяких несчастьях, которые приключались с его знакомыми. Обычно все кончалось тем, что их по ошибке, без всякой провинности, вешали или навсегда отправляли в американские колонии.
Лиза Хемпсток за шесть лет тоже изменилась, но по-своему. Когда Никт спускался к ее крапивным зарослям, она почти не выходила, а если и показывалась, то говорила резко, спорила, а иногда прямо-таки грубила.
Никт спросил об этом мистера Оуэнса. Немного поразмыслив, отец сказал:
— Полагаю, всё это женские причуды. Мальчиком ты ей нравился, а теперь, когда ты стал молодым мужчиной, она не знает, как с тобой себя вести. Я каждый день играл возле утиного пруда с одной девочкой, а потом она выросла и вдруг запустила мне в голову яблоком. И не сказала больше ни слова, пока мне не исполнилось семнадцать.
Миссис Оуэнс фыркнула:
— Не яблоком, а грушей! И начала я с тобой разговаривать куда раньше! Мы станцевали целый танец у твоего кузена Неда всего через два дня после того, как тебе стукнуло шестнадцать!
— Конечно, дорогая, ты совершенно права. — Мистер Оуэнс шутливо подмигнул Никту, а сам прошептал одними губами: — Сем-над-цать.
Никт теперь не хотел заводить друзей среди живых. Еще в школьные дни он понял, что от них одни неприятности. И все-таки он часто вспоминал Скарлетт, скучал по ней, пусть даже и смирился с мыслью, что никогда ее больше не увидит…
И вот она снова появилась на кладбище, а он ее не узнал.
Он забрел глубоко в заросли на северо-западе. Везде были объявления «Не ходить», но сюда и так никто не ходил: в конце Египетской аллеи, за псевдоегипетскими гробницами с черными дверьми, было неуютно и страшно. Здесь природа на протяжении ста лет отвоевывала кладбище у людей. Камни были опрокинуты, забытые могилы давно утонули в зеленом плюще и скопившихся за десятки лет палых листьях, дорожки потерялись или стали непроходимыми.
Никт шел осторожно. Он хорошо знал, как тут опасно. Лет в девять он исследовал эти места, и вдруг земля под ним просела, и он свалился в двадцатифутовую яму. Могилу готовили на много гробов, а оказался там всего один, на самом дне. Оттуда выскочил взволнованный господин лекарской профессии, который назвался Карстерсом. Он чрезвычайно обрадовался появлению Никта и, прежде чем отправиться за помощью, тщательно осмотрел запястье мальчика (тот вывихнул его, когда падал и ухватился за корень).
Сейчас Никт пробирался сквозь груду листьев и плюща среди лисьих нор и подслеповатых ангелов, потому что хотел поговорить с Поэтом.
Поэта звали Неемия Трот, и на его надгробии было написано:
Здесь покоятся бренные останки
Неемии Трота
Поэта
1741–1774
Не всякий лебедь должен петь,
Почуяв близость смерти.
— Господин Трот! Могу я попросить у вас совета?
Слабый силуэт Неемии просиял от радости.
— Конечно, храбрый юноша! Совет поэтов — воистину любезность королей! Каким елеем… о нет, каким бальзамом утолить твою боль?
— Вообще-то у меня ничего не болит. Я просто… в общем, когда-то я был знаком с одной девочкой, а теперь не знаю, стоит ли к ней подходить или выкинуть эту затею из головы.
Неемия Трот выпрямился в полный рост — он был ниже Никта — и восторженно приложил руки к груди.