— Что ты сделал? — спросил Толстый Чарли. Внутрь он не вошел.
— Так, изменил кое-что по мелочам, — ответил у него из-за спины Паук. — Учитывая, что я останусь тут на пару дней, я решал перетащить пожитки.
— Перетащить пожитки? «Перетащить пожитки» — это пара сумок с постельным бельем, пара игр для приставки и горшок с фикусом. А это… а это… — Он не смог подобрать слов.
Протиснувшись мимо, Паук похлопал Чарли по плечу.
— Если я тебе понадоблюсь, — сказал он, — я у себя в комнате. — И закрыл за собой дверь.
Толстый Чарли подергал ручку. Дверь оказалась заперта. По пути в гостиную он прихватил с собой телефон из коридора и набрал номер миссис Хигглер.
— Кто, черт побери, звонит в такую рань? — спросила старуха.
— Это я. Толстый Чарли. Извините.
— Ну? Чего звонишь?
— Попросить совета. Понимаете, приехал мой брат.
— Твой брат?
— Паук. Вы мне про него рассказывали. Вы объяснили, что если я захочу его увидеть, поговорить с паучком. И я поговорил, теперь он здесь.
— Что ж, — уклончиво сказала старуха, — это хорошо.
— Наоборот.
— Почему наоборот? Он ведь член семьи, так?
— Послушайте, я не могу сейчас в это вдаваться. Я просто хочу, чтобы он уехал.
— Ты пытался попросить по-хорошему?
— Это мы только что прошли. Он сказал, что никуда не уедет. Устроил что-то вроде центра развлечений и отдыха из «Кубла Хана»[145] в моем чулане, а ведь у нас, в Англии, нужно разрешение муниципального совета, если захочешь хотя бы вставить двойные рамы. Но у него там какой-то водопад. То есть не в комнате, а за окном. И он нацелился на мою невесту.
— Откуда ты знаешь?
— Он так сказал.
— Без кофе у меня голова не работает, — пробормотала миссис Хигглер.
— Мне только нужно знать, как заставить его уехать.
— Не знаю, — ответила миссис Хигглер. — Надо поговорить с миссис Дунвидди. — И повесила трубку.
Толстый Чарли вернулся в дальний конец коридора и постучал в дверь.
— Что еще?
— Хочу поговорить.
Послышался щелчок, и дверь распахнулась. Толстый Чарли вошел. Голый Паук нежился в горячей ванне и прихлебывал что-то цвета электричества из высокого запотевшего бокала. Окно во все стену было открыто, и рев водопада оттенял медленный, тягучий джаз, который лился из спрятанных где-то в комнате динамиков.
— Послушай, — сказал Толстый Чарли, — ты должен понять, это мой дом.
Паук моргнул.
— Это?! Это твой дом?
— Ну, не совсем. Но суть та же. Я хочу сказать, это моя свободная комната, и ты тут гость. Э-э-э…
Отпив глоток «электричества», Паук соскользнул поглубже в горячую ванну с пузырьками.
— Говорят, что гости — как рыба. И то и другое через три дня воняет.
— Верно сказано.
— Но так тяжело, — продолжал Паук, — так тяжело, когда целую жизнь не видел собственного брата. Так тяжело, если он даже не знал о твоем существовании. Но куда тяжелее, когда наконец встречаешься с ним и узнаешь, что для него ты не лучше дохлой рыбы.
— Но…
Паук довольно потянулся в ванне.
— Знаешь что? Я не могу тут долго оставаться. Остынь. Ты оглянуться не успеешь, как я уеду. И уж я-то никогда не стану думать о тебе, как о дохлой рыбе. Я как никто понимаю: ситуация для нас обоих нелегкая. Поэтому давай не будем больше об этом. Почему бы тебе не пойти, не съесть ленч? Потом в кино? Ключ от входной двери оставишь на столике…
Надев пальто, Толстый Чарли вышел из дома. Ключ он оставил возле раковины. Свежий воздух бодрил, хотя день был серенький и с неба сыпалась морось. Толстый Чарли купил себе газету, потом в киоске большой пакет чипсов и немолодую уже колбасу-сервелат — на ленч. Дождик унялся, поэтому он сел на скамейку возле кладбища и, читая газету, стал есть колбасу с чипсами.
Ему очень хотелось в кино.
Он забрел в «Одеон» и купил билет на ближайший сеанс. Показывали какой-то боевик, который уже начался, когда он вошел. На экране громыхнул взрыв. Замечательно.
На середине фильма Толстому Чарли пришло в голову, что он что-то забыл. Что-то скреблось у него в голове — словно чесотка за глазами — и мешало сосредоточиться на сюжете.
Фильм закончился, и Толстый Чарли сообразил, что хотя получил удовольствие, совершенно забыл, в чем там было дело. Поэтому он купил большой пакет попкорна и сел смотреть его снова. Во второй раз фильм понравился ему еще больше.
И в третий.
После он подумал, что, наверное, пора возвращаться домой, но на ночном сеансе предлагали два фильма разом: «Синий бархат» Дэвида Линча и «Правдивые истории» Дэвида Бирна, а ведь он ни того ни другого не видел, поэтому остался на оба, хотя теперь ему уже по-настоящему хотелось есть. В результате он так и не понял, про что, собственно, был «Синий бархат» и зачем кому-то отрезали ухо, и задался вопросом, а не позволят ли ему остаться и посмотреть еще. Но ему очень терпеливо и многократно объяснили, что кинотеатр закрывается на ночь, и поинтересовались, неужели у него нет дома и не пора ли ему в постель?
Разумеется, у него был дом и, конечно, ему пора в постель, хотя на какое-то время этот факт вылетел у него из головы. Поэтому он пошел назад на Максвелл-гарденс, а придя, немного удивился, увидев, что у него в спальне горит свет.
Когда он подошел к дому, занавески был задернуты, но за ними двигались два силуэта. Ему показалось, он узнал оба.
Они придвинулись, слились в единую тень.
Из горла Толстого Чарли вырвался низкий ужасный вой.
В доме миссис Дунвидди повсюду стояли пластмассовые зверушки. Частички пыли тут двигались медленно, точно привыкли к солнечным лучам более неспешной эпохи и не могли толочься в современном мельтешащем свете. Диван скрывался под прозрачным чехлом, а стулья, когда на них садились, скрипели.
В доме миссис Дунвидди была плотная туалетная бумага с запахом сосновых иголок. Миссис Дунвидди свято верила в экономию, но плотная туалетная бумага с запахом сосновых иголок была последним, на чем она экономить не соглашалась. Такую туалетную бумагу все еще можно было найти, если искать достаточно долго и заплатить побольше.
В доме миссис Дунвидди пахло фиалковой туалетной водой, ведь это был старый дом. Люди обычно забывают, что дети тех, кто заселил Флориду, уже были стариками, когда угрюмые пуритане в 1620 году высадились в Плимуте. Нет, этот дом, конечно, не помнил первых поселенцев: его построили в двадцатых годах как экспонат или образец, призванный показать воображаемые коттеджи, какие прочие покупатели не смогут построить на наводненных аллигаторами болотах, которые им как раз продают. Дом миссис Дунвидди устоял в ураганах, не потеряв ни одной черепицы.
Когда в дверь позвонили, миссис Дунвидди начиняла небольшую индейку. С досадой пробормотав «Фу ты!», она помыла руки и пошла по коридору к входной двери — подслеповато щурясь на мир через очки с толстыми стеклами и ведя левой рукой по обоям.
На дюйм приоткрыв дверь, она выглянула наружу.
— Это я, Луэлла. — Голос принадлежал Каллианне Хигглер.
— Входи.
Миссис Хигглер последовала за миссис Дунвидди на кухню. Сполоснув руки, миссис Дунвидди снова стала брать горстями начинку из размоченных кукурузных лепешек и запихивать клейкие комья в индейку.
— Ждешь гостей?
Миссис Дунвидди уклончиво шмыгнула носом.
— Всегда полезно быть во всеоружии, — сказала она. — А теперь, пожалуй, расскажи, в чем дело.
— Звонил мальчишка Нанси. Толстый Чарли.
— Что с ним?
— Ну, когда он был тут на прошлой неделе, я рассказала ему про брата.
Миссис Дунвидди вытащила руку из индейки.
— Это еще не конец света.
— Я рассказала, как он может связаться с братом.
— А. — Миссис Дунвидди умела выразить неодобрение всего одним звуком. — И?
— Паук объявился в Англии. Мальчик совершенно растерян.
Взяв большую горсть размоченных лепешек, миссис Дунвидди с такой силой загнала ее в индейку, что у той выступили бы слезы на глазах — если бы, конечно, у нее были глаза.
— Не может его выгнать?
— Никак.
За толстыми линзами блеснули проницательные глазки. Потом миссис Дунвидди сказала:
— Однажды я это сделала. Но больше не смогу. Придется искать другой способ.
— Знаю. Но должны же мы что-то сделать.
Миссис Дунвидди вздохнула.
— Верно говорят, проживи достаточно долго, увидишь, как все возвращается на круги своя.
— А другого способа нет?
Миссис Дунвидди закончила начинять индейку и шпажкой заколола кусочек кожи в гузке. Потом обернула птицу фольгой.
— Поставлю-ка я ее в духовку завтра утром. После полудня будет готова, затем — в разогретую духовку на пару часов. К обеду будет в самый раз.
— Ты кого-то ждешь к обеду? — поинтересовалась миссис Хигглер.
— Тебя, — ответила миссис Дунвидди, — Зору Бустамонте, Беллу Ноулс. И Толстого Чарли Нанси. К тому времени, когда мальчик будет здесь, он большой аппетит нагуляет.
— Он приезжает? — удивилась миссис Хигглер.
— Ты что, меня не слушала, девочка? — Только миссис Дунвидди могла называть миссис Хигглер девочкой и не выглядеть при этом глупо. — А теперь помоги поставить индейку в холодильник.
Не покривив душой, можно сказать, что тот вечер был самым лучшим в жизни Рози: восхитительным, волшебным, просто великолепным. Она не смогла бы перестать улыбаться, даже если бы захотела. Обед в ресторане был чудесным, а после Толстый Чарли повел ее танцевать. Это был настоящий танцзал с небольшим оркестром, и по паркету здесь скользили пары в одежде пастельных цветов. Ей казалось, они с женихом перенеслись во времени, очутились в иной, неспешной и прекрасной эпохе. С пяти лет Рози наслаждалась каждым уроком танцев, вот только танцевать ей было не с кем.
— Я и не знала, что ты умеешь танцевать, — сказала она Толстому Чарли.
— Ты многого обо мне не знаешь, — ответил он.
И от этого она почувствовала себя счастливой. Скоро они поженятся. Она чего-то про него не знает? Прекрасно. У нее целая жизнь впереди, чтобы выяснить все. И будет это только хорошее.