; по большей части эта тактика привнесена из европейских и американских источников». В «Заговоре» Пайпс попытался дать очерк возникновения и современного состояния теорий заговора.
Что есть в книге? Во-первых, краткое пособие по отличению подлинных заговоров от теорий заговора, от «бредней маргиналов». Пайпс предлагает следующие инструменты: здравый смысл, предпочитающий простые объяснения хитроумным козням; знание истории, в которой реальные заговоры чаще всего проваливались; и, главное, список характерных конспирологических аксиом («видимость обманчива», «кто выиграл от события, тот его и подстроил» и т. п.). Пайпс остроумно сравнивает конспирологию и порнографию: «Оба теневых литературных жанра стали востребованы приблизительно в одно и то же время, в 40-е гг. XVIII в. Эти произведения приходили к читателю полуподпольно и читались при спущенных шторах». Эта близость стала еще заметнее с приходом интернета, в котором и порнография, и конспирология переживают новый расцвет.
Во-вторых, краткая история конспирологии с ее загадочно постоянным вниманием к евреям и тайным обществам. Пайпс делит эту историю на три периода: период развития – до Великой французской революции, когда на место царей и Промысла как творцов истории заступили невидимые силы – абсолютный дух, классовая борьба, масоны и иллюминаты; период расцвета – от Венского конгресса до разгрома нацизма, когда конспирологи в лице Гитлера и Сталина чуть не захватили весь мир; период «отступления на окраины», когда конспирологические настроения перемещаются в страны с еще не окрепшей демократией, то есть в третий и бывший второй мир. По третьему миру Пайпс настоящий специалист и сообщает множество неочевидных фактов. Например, что «конспирацизм особенно расцвел в таких странах, как Филиппины, Иран и Гаити». Или что в незападных странах конспирологи не вставляют своих козлов отпущения в западные схемы, а перенимают их целиком – и японцы, никогда не видавшие евреев, боятся сионских мудрецов.
В-третьих, рассуждения о том, почему именно ев – реи, масоны, британцы и американцы оказались главными героями конспирологии, а множеству других религий, организаций и империй роль злых гениев не досталась. По мнению Пайпса, тут дело в том, что эти четыре группы воспринимаются как разносчики модернизации (отсюда страх перед ними) и опираются не столько на грубую силу, сколько на идеалы (отсюда недоверие к ним).
Все это сопровождается пересказом множества чужих (и потому смешных) страхов – от черных вертолетов ООН, которых боятся американские правые, до ведущей к импотенции газировки, которой боятся афроамериканцы. (Правда, в деталях и сам Пайпс бывает неточен, что русскому читателю особенно заметно в пассажах о России, и переводчик вносит свою долю неточности и ошибок.)
В общем, перед нами внятный и достаточно подробный анализ конспирологических схем в прошлом и настоящем. Но при чтении надо помнить, что Пайпс – консерватор, «ястреб», у которого перед глаза ми всегда стоит «внутренний враг» – левый профессор, растлевающий студентов антиамериканской пропагандой (Пайпс даже составлял черные списки таких профессоров). И эту книгу Пайпс написал с конкретной полемической задачей – доказать, что левые не лучше, а то и хуже правых; что ленинский антиимпериализм такая же теория заговора, как нацистский антисемитизм; что именно левые распространили по всему миру конспирологическую заразу; что левые конспирологи принесли миру больше страданий, чем правые. И за всеми его рассуждениями об объективных различиях между подлинными и мнимыми заговорами слышится голос, говорящий: «Решать, где правда, а где выдумка, будут не темные маргиналы, а мы – те, у кого власть и знание». Верить этому голосу или нет – дело читателя.
март 2008
«Уничтожьте всех дикарей» Свена Линдквиста
«Уничтожьте всех дикарей» Свена Линдквиста – это сто шестьдесят девять коротких главок от абзаца до двух страниц длиной. В одних фрагментах – путешествие автора в глубь Сахары, раскаленный автобус, резкий свет, детские воспоминания, сны; в других, не менее ярких и четких, – документированные эпизоды из истории колониального геноцида конца XIX – начала XX века. Сахара – не столько предмет рассказа, сколько наглядное пособие. Линдквист едет в пустыню, чтобы влезть в шкуру тех европейцев XIX века, которых к безумию и насилию толкали (как считалось) жестокий климат и одиночество. Безумие и насилие действительно приходят к автору – но, поскольку он живет уже в нашу, «гуманную» эпоху, приходят только во снах и детских воспоминаниях, которые он излагает ясной, иногда несколько манерной прозой.
Свена Линдквиста (родился в 1932 году) называют «культовым автором» и «самым интересным» шведским писателем. Его книги можно отнести к популярнейшему сейчас жанру археологии современности – но, в отличие от какой-нибудь «Истории кастрюли», они созданы не праздным любопытством, а тревогой и подозрением. «Здесь что-то неладно» – вот исходный импульс Линдквиста. Он копает не как археолог или искатель кладов, а как криминалист. В 1978 году он выпустил книгу, которая так и называлась – «Копай где стоишь», на внешне невинную тему – история современного бизнеса (на примере цементной промышленности, в которой работал его дед). В ней он призывал рядовых работников не верить официальной истории своих компаний и отыскивать «скелеты в шкафах», отыскивать правду, которая всегда полезна угнетенным. В результате тысячи шведов превратились в «фирмоведов»-разоблачителей. Он писал о Китае, о Латинской Америке, о бодибилдинге. Но основная его тема – европейский колониализм, вытесненная память о нем. В 90-е годы его книги на эту тему вызвали жаркие споры и принесли ему мировую известность.
В «Уничтожить всех дикарей» (вышла в оригинале в 1992-м) Линдквист пишет, как колонизаторы XIX века истребляли африканцев. Причем, в отличие от организаторов массовых убийств в XX веке, не особо старались это истребление скрыть – они убивали с сознанием своего расового превосходства и своей прогрессивности, а значит, и своей правоты. Параллельно с описанием очередной резни, устроенной французами, англичанами, бельгийцами, немцами, Линдквист цитирует философов и ученых, тоже со всей Европы, так или иначе обосновывавших расизм. Но острота его книги – не в фактах, а в идеологии.
Главная мишень колониальных штудий Линдквиста – вера европейцев в беспрецедентность Холокоста. По его мнению, немцев «сделали единственными ответственными за идеи уничтожения, которые на самом деле являются общеевропейским наследием… Когда Гитлер был ребенком, основной составляющей европейского взгляда на человечество было убеждение в том, что низшие расы самой природой обречены на вымирание, так что истинное сострадание со стороны высших рас по отношению к ним должно было бы состоять в ускорении этого конца». Напомнить о множестве забытых геноцидов, которые европейцы устроили по всему миру, – вот задача путешествия в Сахару. Мы хорошо знаем, что очень часто, произнося «давайте говорить о забытых геноцидах», имеют в виду «хватит говорить о Холокосте». И многие читатели Линдквиста, особенно в мусульманском мире, так и поняли его книгу. Но самого Линдквиста в этом упрекнуть нельзя. Он действительно выступает на стороне памяти, а не забывания.
сентябрь 2007
«Стихотворения. Проза. Письма» Пауля Целана
Если выражение «книга года» вообще имеет смысл, то нигде оно не будет уместнее, чем по отношению к тому Пауля Целана «Стихотворения. Проза. Письма», подготовленному Татьяной Баскаковой и Марком Белорусцем.
Пауль Целан родился в Черновцах в 1920 году; потерял родителей в немецком лагере; с 1948 года жил в Париже; в 1970-м после нескольких лет нараставшей душевной болезни покончил с собой. Он один из крупнейших послевоенных европейских поэтов и, несомненно, центральный автор для послевоенного европейского самосознания. Его стихи составляют важнейшую часть священного канона в той европейской религии, какой до последнего времени была память о Холокосте.
В толстый том (736 страниц) среднего формата вошли больше ста стихотворений из разных сборников с параллельным немецким текстом и комментариями (переводы Марка Белорусца и Ольги Седаковой выдерживают общий тон спокойной, закругленной мягкости; единичные добавления работ еще нескольких переводчиков этого тона не нарушают, а более резкие и отчужденные переводы Анны Глазовой или Лилит Жданко-Френкель, к сожалению, в том не включены), вся изданная при жизни проза Целана и большая выборка из рукописного наследия и писем. Комментарии к стихам и прозе основаны на многолетних трудах множества комментаторов и истолкователей и дают тонкий анализ мотивов и образов, складываясь в целую книгу о поэтике Целана, как и комментарий к письмам, взятый в целом, складывается в подробный биографический очерк.
Особый тон, особую твердость стихам Целана придают не начальные и конечные согласные, которые он подчеркивал при чтении, не пристрастие к назывным предложениям, не разрывы слов, а то, что стихи предъявляются как свидетельство, произносимое в поле забвения, замалчивания, равнодушия, враждебности в надежде на чье-то единичное понимание. Протестуя против романтически-лживой рекламной фразы о себе («эти стихи написаны для мертвых»), Целан писал издателю: «Я пишу не для мертвых, а для живых – правда, для таких, которые знают, что мертвые тоже существуют». И здесь поэтика неотделима от исторического контекста.
Нам часто рисуют и даже ставят в пример при разговорах о «преодолении тоталитарного прошлого» такую картину: в раскаявшейся послевоенной Европе общественность благоговейно внимает уцелевшим свидетелям-мученикам. Но Целан в 1962 году пишет другу: «В Западной Германии мне не простили того, что я написал стихотворение о немецком лагере смерти – „Фугу смерти“. Литературные премии, которые мне вручались, не должны сбивать тебя с толку: они в конечном счете служат лишь оправданием для тех, кто, прикрываясь подобными алиби, другими, осовремененными средствами продолжает делать то, что начали еще при Гитлере».